Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]
Шрифт:
Марк вышел и увидел, что его сестра на грани истерики. Он положил руку на плечо матери.
— Я поговорю с ней, — сказал он.
Феба отвернулась и, взглянув на Хадассу, протянула к ней руку.
— Пойдем со мной, — тихо сказала Феба, и они направились к Дециму.
Хадасса испытывала огромное сострадание к своему хозяину. Искусно сшитое одеяло из белой шерсти покрывало его истощенное тело. Руки неподвижно лежали вдоль тела, и голубые вены резко выделялись на бледной коже. В комнате стоял запах смерти, а когда хозяин взглянул на Хадассу, она едва удержалась, чтобы не заплакать.
Марк
— Юлия, — прохрипел Децим и снова протянул к ней руку.
— Нет, не могу, — закричала Юлия, — я этого не вынесу. — Она вскочила и попыталась проскочить мимо Марка.
— Отпусти ее, — слабо произнес Децим, и его рука снова безжизненно опустилась на одеяло. Когда Юлия вышла из комнаты, он закрыл глаза. Стоявшие в комнате еще долго слышали ее плач, когда она бежала по коридору. — Она молода, — прохрипел отец, — а уже и без того насмотрелась смертей. — Он с трудом дышал. — Хадасса здесь?
— Она вышла, чтобы быть с Юлией.
— Приведите ее ко мне.
Марк нашел Хадассу в алькове перистиля, когда она утешала его сестру.
— Хадасса, отец хочет тебя видеть.
Хадасса перестала обнимать Юлию и встала. Юлия подняла голову.
— А почему это он хочет видеть ее?
— Пойдем, — сказал Хадассе Марк, потом повернулся к Юлии. — Наверное, в первую очередь утешение сейчас нужно ему, а не тебе, и он знает, что Хадасса может его утешить, — сказал он, едва сдерживая себя.
— Меня никто не понимает, — с горечью в голосе воскликнула Юлия, — даже ты. — Она снова заплакала. Марк отвернулся и пошел за Хадассой. — Никто не знает, что мне предстоит пережить! — визгливо закричала Юлия ему вслед.
Хадасса вошла и встала возле постели, чтобы Децим мог ее видеть.
— Я здесь, мой господин.
— Сядь, посиди со мной, — прохрипел Децим. Хадасса обошла вокруг постели и опустилась на колени. Когда он поднял ослабевшую руку, Хадасса взяла ее в свои ладони. Он вздохнул: — Столько вопросов… И так мало времени…
— Для самого важного времени достаточно, — прошептала она. Она нежно сжала его руку. — Ты хочешь принадлежать Господу, мой господин?
— Я должен креститься…
У Хадассы сильно забилось сердце, но она видела столько смертей в Иерусалиме, что понимала: для того чтобы приготовить ему воду, времени действительно уже нет. О Боже, прошу Тебя, дай мне Твоей мудрости и прости меня за то, что у меня нет своей. В следующее мгновение Хадасса почувствовала, как се охватило приятное тепло, и она ощутила ту уверенность, которой ей так не хватало.
— Господь был распят между двумя разбойниками. Один злословил Его. А другой исповедался перед Ним в своих грехах и сказал Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое», — и Господь ответил ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».
— У меня очень много грехов,
Хадасса.— Но если ты только поверишь и примешь Его благодать, ты будешь с Господом в раю.
Из глаз Децима исчезло тревожное выражение. Он взял дрожащей рукой руку Хадассы и прижал ее к своей груди. Она прижала руку к его сердцу.
— Марк… — Децим тяжело задышал. Марк подошел к постели с другой стороны.
— Я здесь, отец, — Марк взял отца за другую руку.
Децим взял своей слабой рукой руку Марка и положил ее на руку Хадассы. Потом он положил на их руки обе свои и посмотрел на сына.
— Я понял, отец.
Когда Марк сжал в своей руке руку Хадассы, она подняла голову.
Децим медленно, тихо вздохнул. Его лицо, искаженное и изможденное болью, теперь стало спокойным. Он умер.
Марк ослабил пальцы, и Хадасса быстро высвободила свою руку, но когда к постели подошла мать, Марк поднял голову и посмотрел в глаза Хадассе. Ее сердце заколотилось, она прижала руку к груди и отошла от постели.
— Он покинул нас, — сказала Феба. Она осторожно закрыла своему мужу глаза. Наклонившись, она поцеловала его в губы. — Теперь твоим страданиям пришел конец, моя любовь, — прошептала она, и на его умиротворенное лицо закапали ее слезы. Она легла рядом с ним и обняла его. Положив голову ему на грудь, она предалась своему горю.
— Конечно, тебе столько пришлось пережить, — сказал Прим, наливая Юлии еще вина. — И с их стороны просто жестоко было требовать от тебя, чтобы ты сидела и смотрела, как твой отец умирает.
— Я ушла в альков и ждала там.
Калаба взяла Юлию за руку и нежно поцеловала ее.
— Ты все равно ничего не могла бы сделать, Юлия. Испытав какое–то неприятное чувство от поцелуя Калабы, Юлия отдернула руку и встала.
— Наверное, мое присутствие хоть как–то утешило бы его.
— Но разве твое присутствие изменило бы что–нибудь? — тихо сказала Калаба. — Твой отец, наверное, вообще уже ничего не воспринимал в последние минуты жизни.
— Не знаю. Меня там не было, — сказала Юлия, стараясь подавить слезы, потому что Калаба расценит их как слабость.
Калаба вздохнула.
— И вот теперь они заставили тебя испытывать угрызения совести. Разве это справедливо? Когда ты поумнеешь, Юлия? Чувство вины — это чувство поражения. И чтобы его преодолеть, тебе нужно воспитывать в себе силу воли. Сосредоточься на том, что тебя радует.
— А меня ничего не радует, — в отчаянии произнесла Юлия.
Калаба разочарованно поджала губы.
— Ты становишься эмоционально уязвимой из–за своей беременности. Жаль, что ты не сделала аборт.
Юлия сжала пальцы в кулаки.
— Я не буду делать никакого аборта. Я тебе уже об этом говорила, Калаба. Зачем ты настаиваешь? — Она враждебно посмотрела на Калабу и, как бы защищая, прикрыла свой живот руками. — Это ребенок Атрета.
Калаба широко раскрыла глаза, в которых читались удивление и насмешка одновременно:
— Но неужели ты все еще надеешься на то, что он вернется?
— Он любит меня. И когда он одумается, он вернется, вот увидишь.
— Юлия, на то, чтобы одуматься, у него было несколько месяцев, а ты ведь до сих пор не получила от него никаких вестей.