Вэйджер. История о кораблекрушении, мятеже и убийстве
Шрифт:
Байрон всегда считал, что Эллиот, скорее всего, выживет, но этот некогда несгибаемый человек становился все слабее и слабее, пока не лег на бесплодный участок берега. Его тело сморщилось до костей, а голос угас. Он нащупал свою единственную ценную вещь - карманные часы - и протянул их Кэмпбеллу. Затем, как отметил Кэмпбелл, он " покинул эту жалкую жизнь". Байрон, сетуя на то, как они " выскребли для него яму в песке", кажется, тяготился произвольностью своей судьбы. Почему так много его товарищей умерло, а он должен жить?
Пересекая залив, четверо путешественников следовали советам своих проводников-чоно о том, когда грести, когда отдыхать, как найти укрытие и лимпий. Но даже в этом случае рассказы путешественников свидетельствовали о присущем им расизме. Байрон постоянно называл патагонцев "дикарями", а Кэмпбелл жаловался: " Мы не могли найти ни малейшего недостатка в их поведении: они считали себя нашими хозяевами, а мы - обязанными
Пройдя около семидесяти миль, путешественники увидели на северо-западе мыс залива, который им ранее не удалось обогнуть. К их удивлению, проводники не стали вести их в том направлении. Вместо этого они вытащили каноэ на сушу и принялись разбирать лодки на части, каждая из которых была разделена на пять отдельных компонентов, что облегчало их транспортировку. Каждому достался свой кусок, который он должен был тащить, кроме Дешевого. Не имея больше мечты, которая могла бы поддержать его, он, казалось, распадался не только физически, но и психически. Набирая понемногу еду и бормоча себе под нос, он потребовал помощи, как только начался поход.
Они последовали за Мартином и его отрядом по тайной тропе - восьмимильному портовому маршруту через дикую местность, который позволил им избежать опасного моря вокруг мыса. Они пробирались через болото, погружаясь в воду по колено, а иногда и по пояс. Байрон понял, что кража баржи облегчила им задачу: они никак не смогли бы протащить ее по суше. Но даже без нее Байрон выбился из сил и через несколько миль рухнул под деревом, где, по его словам, " предался меланхоличным размышлениям". Он видел, как другие в конце концов поддавались заманчивой перспективе раствориться в другом мире. По крайней мере, для того, чтобы попасть туда, не потребуется больше труда. Но Байрон заставил себя встать: "Этим размышлениям не будет конца".
По окончании перехода чоно собрали каноэ и спустили их на воду в канале, проложенном между раздробленными островами у берегов Чили. В течение нескольких недель корабль продвигался на север, переплывая из канала в канал, из фьорда в фьорд, пока однажды в июне 1742 г. вдали не показался мыс. Мартин объявил, что это остров Чилоэ.
Чтобы добраться до него, им еще предстояло пересечь залив, выходящий в беспрепятственный Тихий океан, который был настолько опасен, что служил естественным барьером для вторжения испанцев дальше на юг. " Там было самое страшное пологое море, опасное, конечно, для любой открытой лодки, - отмечал Байрон, - но "в тысячу раз больше" для их крошечных каноэ". Гамильтон решил подождать несколько дней с одним из чоно, прежде чем отважиться на попытку. Но трое других путешественников отправились в каноэ вместе с Мартином, который соорудил из кусков одеял небольшой парус для движения. Начался снегопад, и лодка дала течь. Байрон стал судорожно спускать парус, а Дешевый бормотал что-то на ветру. Они продержались всю ночь, и лодка зашаталась. Но когда взошло солнце, путешественники преодолели проход и коснулись южной оконечности острова Чилоэ. Прошло три месяца с тех пор, как они покинули остров Вэйджер, и почти год с тех пор, как они потерпели кораблекрушение. Как писал Байрон, он сам и другие потерпевшие кораблекрушение " едва ли были похожи на людей". Дешели был в тяжелейшем состоянии. " Я могу сравнить его тело не с чем иным, как с муравейником, по которому ползают тысячи этих насекомых", - отмечал Байрон. "Теперь он уже не пытался хоть как-то избавиться от этих мучений, так как совсем потерял себя, не помнил ни наших имен, которые были рядом с ним, ни даже своего собственного. Борода у него была длинная, как у отшельника, ноги - огромные, как мельничные столбы, а тело - сплошная кожа да кости".
Они преодолели несколько миль по плотному снегу до деревни местных жителей, где те предоставили им пищу и кров. " Они приготовили для капитана Чипа постель из овечьих шкур недалеко от костра и уложили его на нее, - писал Байрон, - и действительно, если бы не любезная помощь, которую он сейчас встретил, он не смог бы выжить".
Хотя Байрон и Кэмпбелл устали от бурного руководства Чипа, они продолжали считать, что первоначальный план капитана мог бы удаться, если бы Булкли и его партия не покинули их. У берегов Чилоэ не было испанской армады, и, возможно, им удалось бы незамеченными пробраться в гавань и захватить беззащитное торговое судно, оказав, по словам Кэмпбелла, " значительную услугу нашей стране". А может быть, это была фантазия, которая просто помогала смириться с тем выбором, который они сделали.
Вскоре к ним присоединился Гамильтон. Однажды вечером, когда все уже начали приходить в себя - даже Дешевый немного оправился, - они ели свежее мясо и пили спиртное, сваренное из
ячменя. "Мы все веселились", - писал Кэмпбелл, добавляя: " Мы считали, что снова оказались в стране живых". Байрону, у которого после отъезда из Англии было два дня рождения, исполнилось восемнадцать лет.Через несколько дней они отправились в другую деревню. По пути их внезапно настигла фаланга испанских солдат. Пережив бурю, цингу, кораблекрушение, оставление и голод, касталийцы оказались в плену.
" Теперь я был поставлен перед позорной необходимостью сдаться в плен", - отметил Чип, назвав это "величайшим несчастьем, которое может постигнуть человека". Когда ему вручили документ, подтверждающий его подчинение испанской короне, и предложили подписать его в обмен на еду, он с возмущением швырнул его на землю, заявив: " Офицеры короля Англии могли бы умереть от голода, но они не желают просить".
Но это не имело значения, так как он не подписал его. Выхода не было, и в конце концов Чип и остальные были доставлены на корабле в Вальпараисо, город на материковой части Чили. Их бросили в так называемую "камеру" , в которой было так темно, что они не могли разглядеть лица друг друга. "Там не было ничего, кроме четырех голых стен, - писал Байрон. И рой блох". Когда люди из округи приходили поглазеть на ценных пленников, охранники выводили их из ямы и выставляли, как цирковых животных. " Солдаты зарабатывали неплохие деньги, так как за зрелище они брали деньги с каждого человека", - отмечает Байрон.
Через семь месяцев после задержания этих четырех человек их снова перевезли, на этот раз в Сантьяго, где они встретились с губернатором. Он считал их не только военнопленными, но и джентльменами, и относился к ним более доброжелательно. Он разрешил им условно-досрочное освобождение, и пока они не пытались связаться с кем-либо в Англии, им разрешалось жить за пределами тюрьмы.
В один из вечеров они были приглашены на обед к дону Хосе Писарро, испанскому адмиралу, который преследовал эскадру Энсона в течение нескольких месяцев после ее выхода из Англии. Оказалось, что армада Писарро пыталась обогнуть мыс Горн раньше британских кораблей, надеясь перехватить их в Тихом океане, но и она была почти полностью уничтожена штормами. Один корабль с пятью сотнями человек исчез. Другой, с семью сотнями человек, затонул. Из-за задержек из-за непогоды на трех оставшихся кораблях закончилось продовольствие - моряки начали ловить крыс и продавать их друг другу по четыре доллара за штуку. В итоге большинство моряков умерло от голода. А Писарро, подавив мятеж и казнив трех заговорщиков, приказал своим немногим оставшимся в живых людям повернуть назад. Трудно сказать, кто понес более тяжелые потери - флот Энсона или Писарро.
Хотя Чип и остальные больше не находились в заключении, они не могли покинуть Чили, и их жизнь протекала ледниково. " Каждый день здесь кажется мне веком", - сетовал Дешево. Наконец, спустя два с половиной года после пленения, им сообщили, что они могут вернуться домой: хотя война за ухо Дженкинса так и не была официально разрешена, крупные наступательные операции между Великобританией и Испанией прекратились, и страны достигли соглашения об обмене пленными. Чип сел на корабль вместе с Байроном и Гамильтоном, которых он называл " моими верными спутниками и товарищами по несчастью". Кэмпбелл, однако, был оставлен. После стольких лет плена он сблизился с испанскими похитителями, и Чип обвинил его в том, что он перешел в католичество и сменил подданство с Англии на Испанию. Если это правда, то члены компании Вэйджера теперь совершили практически все тяжкие грехи, предусмотренные Военным уставом, включая государственную измену.
Когда Чип, Байрон и Гамильтон возвращались домой, они проплывали мимо острова Уэгер и огибали мыс Горн, как будто путешествуя по своему опустошенному прошлому. Однако в вечной тайне моря на этот раз переход был относительно спокойным. Когда они достигли Дувра, Байрон сразу же отправился в Лондон на одолженной лошади. В свои двадцать два года он был одет как нищий, и, не имея ни гроша за душой, промчался мимо платных пошлин. Позже он вспоминал, что " был вынужден обманывать, проезжая через них изо всех сил, не обращая ни малейшего внимания на людей, которые кричали, чтобы я остановился". Проносясь по грязным булыжным дорогам, он мчался через поля и деревушки, через пригороды, раскинувшиеся за пределами Лондона, крупнейшего города Европы с населением, приближающимся к 700 тыс. человек. Город - эта " огромная и чудовищная штука", как назвал его Дефо, - вырос даже за годы, прошедшие после смерти Байрона; старые дома, церкви и магазины теперь теснились среди новых кирпичных зданий, доходных домов и магазинов; улицы были забиты каретами и экипажами, аристократами, торговцами и лавочниками. Лондон был пульсирующим сердцем островной империи, построенной на сборах с моряков, рабстве и колониализме.