Вейн
Шрифт:
– Я могу за себя постоять! Я – вейна! Я не просижу всю жизнь под вашим крылом!
Жрица скользнула к противоположной стене, обходя отмеченный каменной плитой узел. Тут, за плотным занавесом, висела одежда – все больше ношеная, мужская и женская, разных размеров и фасонов. Оун подал руку, помогая шагнуть на скамеечку с обувью. Йорина встала между дорожным плащом и платьем. Опустился полог. Теперь придется полагаться только на слух. Глухо доносился шум моря – волны перебирали гальку, обтачивая края. То разгорался, то затихал спор за дверью. Зашуршала ткань – это шевельнулся Оун. Нашарил ее руку и стиснул запястье.
– Не сейчас. Как только я шагну к узлу.
Резкий выдох сквозь сжатые зубы. Густо запахло багульником, и Йорину кольнуло чувство вины.
«Хорошо, – загадала она, – если все получится, я соглашусь». Оун – сильный, здоровый мужчина. Преданный. Умный. Крепко держит власть. Он заслуживает чести стать отцом новой жрицы Йкама и будет ей надежной опорой. Хватит корить его за то, что случилось с Эриком!
«Слышишь, Двуликий?»
Токовала птица. В едва тронутом сумраком воздухе светились силуэты берез. Густо темнели сосны.
Васька стянул бандану и выбил ее об колено.
– Все, конечный пункт. С прибытием.
Он сказал это так просто, что Егор не поверил. Запрокинул голову. Справа уходил вверх холм, поросший осинником. За холм опускалось солнце, и пасмурное небо меняло окраску, отливая тревожно-алым.
– Юрка, – позвал Егор шепотом.
Тот оглянулся. Глаза непривычно серьезные, губы плотно сжаты.
– Ты… меня понимаешь? – спросил Егор по-пшелесски. – Ну, что я говорю?
– Да.
Егор прижал к лицу ладони.
Громко тикали «командирские». Прострочил пулеметной очередью и замолк дятел. Хрустнула ветка у кого-то под ногами.
– Эй, парень, – Васька коснулся плеча, и Юрка одернул:
– Не трогай его!
Егор опустил руки. Действительно – все. Он дома.
– Спасибо! Дальше я сам. Карта есть, компас на месте – не заблужусь.
– Может, хоть до интерната проводить? – спросил Васька.
– А смысл? Если война не кончилась, ты же не застрянешь тут меня охранять.
– Твоя правда. Ну, удачи! Юрка, ты точно остаешься?
– Нет, я так, прогуляться вышел.
Васька хлопнул его по спине.
– Кире от тебя привет передам. Горячий.
Подмигнув, шагнул в узел. Миг – и вейн исчез.
Егор вытащил компас и повернул кольцо с насечками. Покачавшись, стрелка клюнула острием в чужую букву, обозначающую север.
– Пошли. Только тихо.
Лес обманывал: то казался знакомым, то подсовывал поляну, которую Егор не помнил. Надо же, исходил все окрест – от интерната к реке, к Старой крепости, к ягоднику, – а сюда почти не забредал. Быстро темнело, от солнца остался лишь краешек, размазанный по сырому небу в алую полосу. Тени сливались в одну, громадную. Скользила под ногами мокрая листва.
– Ты уверен, что мы идем правильно? – спросил Юрка.
Егор обернулся. Ветровка с эмблемой Комитета светилась в сумерках.
– В какой стороне узел?
Юрка ткнул пальцем, не задумываясь.
– Да, уверен, – кивнул Егор.
Подрагивала стрелка компаса, хорошо заметная на белом фоне. От тревоги и нетерпения разболелся желудок, приходилось то и дело сглатывать горькую слюну. Ругался, спотыкаясь, Юрка. Минули шумный осинник. Обогнули по низине холм, заросший елками. Шоссе
должно быть справа. Егор сощурился, всматриваясь, но линию электропередачи разглядеть не смог.– Несешься, как лось! – прошипел Юрка. – Я лбом в березу вписался!
Пришлось сбавить шаг.
Вскоре вместо листьев под ноги легла хвоя. Поблекли тени – в разрыв облаков выкатилась луна. Зависла над острыми верхушками сосен.
В просвете между стволами Егор увидел проселочную дорогу. Колеи, проложенные рейсовым автобусом, были разбиты гусеницами.
– Держись обочины, – предупредил Юрку.
Осталось за спиной сухое дерево, в дупле которого Родька устроил тайник. Прошли мимо остановочного павильона. Там, где обычно разворачивался автобус, высыхала лужа. Резануло в желудке совсем уж нестерпимо.
Егор споткнулся на полушаге.
Лунный свет отражался в верхнем ряду школьных окон. Нижние щерились провалами, и стеклянное крошево поблескивало в траве.
– Пришли, что ли? – недоуменно спросил Юрка.
Не ответив, Егор побежал – напрямик, через кусты. Хлестнуло по щеке. Мешал арбалет, цепляясь за ветки.
В здании интерната тоже было темно. Во дворе валялись ведра, грязные тряпки и покореженное крыло от грузовика. Пахло машинным маслом. Зияла вырытая посреди газона смотровая яма, на дне ее скопилась вода. Поляну, на которой обычно играли в футбол, перепахало гусеницами. На беленой стене кто-то размашисто нарисовал черной краской две молнии, направленные вверх и вниз. Зейденская эмблема, такая же, как на танках и «универсалах», что шли в Верхнелучевск.
На мгновение Егору показалось, что все ему – только снится. Этого не может быть!
Рядом встал Юрка. Задрал голову и посмотрел наверх.
В спальне девочек из распахнутого окна свисала занавеска. Светлая ткань шевелилась под ветром. Вот она зацепилась за карниз и вздулась парусом.
Егор круто развернулся.
– Эй, ты куда? – крикнул Юрка.
– В город.
– Ночью? Сдурел? – Юрка догнал и ухватил за локоть. – Да стой ты! У нас тоже была война, я читал. Комендантский час, патрули. Тебя загребут, и все! Егор, ну, подожди немного.
– Еще?! Я два месяца ждал! Хватит!
Ударил бы, но Юрка вдруг разжал пальцы.
– Смотри.
В небе обрисовались силуэты самолетов – четыре тройки клиньями. Они летели с зажженными огнями, четко держа строй.
– Ваши?
– Нет.
Егор устало привалился к дереву. Минуту назад готов был бежать к шоссе, а сейчас ноги не держали. Врезались в плечи лямки вещмешка, заныла рука под тяжестью арбалета.
Самолеты слились с темным небом, и гул затих.
– Ладно, – сказал Егор, отталкиваясь от березового ствола. – Пошли в интернат, глянем, что там.
Длинные тени потянулись к крыльцу. Громко хрустел гравий. Звякнула, попав под ноги, алюминиевая ложка с погнутым черенком.
Егор толкнул дверь. Не заперто. Сумрачно внутри, тихо.
– В кармане фонарик, достань, – повернулся он боком к Юрке.
Сам не хотел выпускать из рук арбалет.
Узкий луч пронзил темноту, скользнул по лестнице, ведущей на второй этаж, и вернулся в холл. Осветил дверь в столовую, попытался заглянуть за угол, но срезался и опустился на пол. В сторону мальчишеской спальни вела грязная тропа. На малышовую половину заходили меньше.