Въездное & (Не)Выездное
Шрифт:
Мальчики и девочки хотят поклонников, фото на обложках и сладкую жизнь плюс самое ценное в жизни звезды – переход в касту тех, кому законы не писаны. Я в программе «Временно доступен» люблю спрашивать гостей, давно ли они последний раз давали взятку гаишникам, и все вопрошаемые – от Марата Башарова до Олега Меньшикова – смеялись в ответ. Гаишникам лестно пообщаться со звездой, звезд не кошмарят, звездам игриво грозят пальчиком. Со звездами заигрывали бы даже регистраторши в поликлиниках, когда бы звездам пришла блажь пожить той жизнью, что и все. Российская звезда – вне суда и закона, а если даже в рамках суда и закона, то очень мягких, и Николай Валуев или Филипп Киркоров, думаю, это должны подтвердить.
И если бы мальчики и девочки с Дмитровского, 80,
Недавно арт-куратор Марат Гельман рассказал о своем новом проекте. Касается Твери, называется «Издательский рай». После арт-революции, которую Гельман произвел в Перми (а Пермь благодаря Гельману из провинциального города превратилась в одну из столиц современного искусства: вокзал был переделан в музей, по крышам присутствий стали путешествовать огромные красные буквы «П», на улицах проросли инсталляции), Марат теперь хочет так же всколыхнуть, наполнить новым смыслом Тверь. Тем более что город на трассе между Москвой и Питером: будут заезжать и приезжать.
У Гельмана есть особенность, которой он не скрывает: примерно каждые лет семь он кардинально меняется, ощущая себя новым человеком, не имеющим отношения к предыдущему. Он вдоволь покувыркался в российской и украинской политике, занимался галереей, был однажды зверски избит неизвестными, принимал участие в создании «Винзавода», а потом превратил в арт-площадку целый город. Может, умение меняться заставляло его так страстно отдаваться новым проектам, но именно страстное увлечение снимает противоречие между собственной совестью и гнусностью государства.
Потому что если превращаешь Пермь в полигон арт-идей, то неважно, кем является тот, кого ты своим делом увлек: художником или министром, ментом или вором. Важно, что увлеклись. Когда Ольга Свиблова превращала Москву в мировую фотостолицу, – ей что, мешали эстетические вкусы Лужкова, особенности бизнеса его жены или общее гниловатое московское устройство? Да она бы при любом режиме продвигала фотографию в массы.
Главный риск этого варианта – оценка властью культурных революций как политических. Гельману в Перми повезло с губернатором Чиркуновым. Советским же абстракционистам с Хрущевым – не повезло. Сегодня место советских абстракционистов занимает в России арт-группа «Война»: часть сидит, часть под следствием, идеолог Плуцер-Сарно в эмиграции в Праге.
Я хотел бы вернуться к разнице ощущений, бытовавших в моем кругу несколькими годами ранее и сейчас. Тогда тревога была связана с тем, что страна развивается не по-европейски, коррумпированно, несправедливо, а оттого может рухнуть. Сейчас тревога связана с тем, что страна несправедлива, коррумпирована, но не рухнет. Все будут долго, до горизонта жизни, с Европой ругаться, на Европу оглядываться, воровать, надувать щеки, давить слабых, лебезить перед сильными. В принципе, похоже на Турцию. Даже в оглядке на Европу много общего. Только одной стране дал пенделя по направлению к Европе Петр, а другой двумя веками позднее – Ататюрк. Обе страны – ни Восток, ни Запад; в обеих – государства ни светские, ни религиозные. Обе полны противоречий, но в обеих основу нации составляют люди, которым эти противоречия как с гуся вода.
Эти люди добры тем, что писатели-почвенники называют «национальным характером», эти люди невероятно пластичны, эти люди из любого времени, режима, религии успешно одомашнивают лишь то, что способствует благоденствию ближнего круга, – а перспективы на поколения вперед их не волнуют совсем. Моя теща такой человек. Она смотрит телевизор. Она искренне верит, что Лукашенко порядок навел и что он крестный батька (в
разное время по телевизору показывали разное). Ее радует и наш нынешний достаток, и порядок при Сталине. Она не хочет съездить за границу «посмотреть», хотя мы предлагали. Для нее величие страны есть производное от размера. У нее есть кот, она разговаривает с ним. Когда я приезжаю, она, не спрашивая, хочу я или нет, накрывает на стол. И – положа руку на сердце – она живет более цельной, а потому более счастливой жизнью, чем я. Россия – ее страна.Стать гармоничным русским (или гармоничным турком) – тоже хороший вариант.
Просто для меня это путь невозможный.
Вон турок Орхан Памук написал блистательный, грустный и горький насквозь роман «Стамбул», сокрушил все мои прежние представления о Турции, получил Нобелевскую премию, но из Турции вынужден был уехать, потому что он написал не так, как хотели бы гармоничные турки.
Если я напишу и получу – боюсь, тоже придется.
Актер Девотченко оказался прав.
Из государственного телеэфира меня в 2011-м убрали по причине политической неблагонадежности: я позволил себе прилюдно по радио сказать то, что думал, о питерской губернаторше Матвиенко.
А в Перми Кремль сменил губернатора, и новый все идеи Марата Гельмана похерил; а тверской проект Марата Гельмана тоже погорел, и тоже из-за смены губернатора.
Ну да, еще арт-группа «Война» дала мощный отросток в виде Pussy Riot. В тот месяц, когда девушки из Pussy Riot, отсидев почти два года, были амнистированы президентом России, бывший журналист N. решением того же президента стал кем-то вроде русского Геббельса, не просто возглавив пропагандистское агентство «Россия сегодня», но открыто заявив, что времена «дистиллированной журналистики» (т. е. объективной журналистики) закончены и что «Россия нуждается в нашей любви».
#Россия #Мир
Валить нельзя остаться
Теги: От Андрея Ярославовича до Сергея Гуриева. – От Маши Гессен до Олега Кашина. – От Льва Лурье до Андрея Аллахвердова.
Очень интеллигентская и очень русская идея эмиграции знавала падения и взлеты, но сейчас – какой-то удивительный взлетоспад.
Я попробую это объяснить, хотя по-хорошему начинать надо с времен брата Александра Невского князя Андрея (он бежал в Швецию от «ордынской партии», чью сторону держал брат) или князя Курбского (тот – в Литву от Ивана Грозного), но от пространных экскурсов в историю я все же воздержусь.
Просто обращу ваше внимание на то, что политика (а не экономика), страх тюрьмы (а не сумы) всегда была главным топливом русского эмигрантского мотора (в отличие от миграции в Россию). Ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев остался в Париже не потому, что ему там предложили оклад повыше. А потому, что Следственный комитет начал копать под экспертов, писавших заключение по второму делу Ходорковского, и уж мы-то знаем: если велели копать – могут найти зарытую собаку, даже если не было и дохлой кошки.
В последнее время у меня перебралось жить за границу столько знакомых и коллег, сколько не уезжало даже при позднем Горбачеве, когда совпадали векторы «Так жить нельзя!» и «Здесь никогда хорошо не будет!».
Да, политика неотделима от экономики, и многие при Горби были «колбасными эмигрантами», которых достали очереди и пустые полки в магазинах (мощное сочетание). Но я с большим уважением к колбасной эмиграции отношусь. Не только потому, что Колумб тоже был колбасным путешественником – мечтал разбогатеть. А потому, что у остававшихся был велик шанс превратиться в апологетов и собственной вялости, и государственной подлости.