Вице-консул

– Что же будет с вами?

– А вы знаете?

– Вас пошлют куда-нибудь подальше от Калькутты.

– Этого вы хотите?

– Да.

Они расходятся.

Анна-Мария Стреттер минует, не остановившись, буфет и направляется в соседнюю гостиную. Она едва успевает войти туда, когда вице-консул из Лахора испускает первый крик. Кто-то разбирает слова: оставьте меня здесь!

Вокруг шепчутся: да он мертвецки пьян.

Вице-консул идет к Питеру Моргану и Чарльзу Россетту.

– Я остаюсь сегодня здесь, с вами! – кричит он.

Они будто не слышат.

Посол прощается. В восьмиугольном зале спят в креслах трое пьяных. Гостей в последний раз обносят выпивкой. Столики уже наполовину опустели.

– Вам бы надо домой, – говорит Чарльз Россетт.

Подносы убирают, Питер Морган успевает схватить пару сандвичей, просит что-нибудь оставить, он голоден.

– Вам бы надо домой, – повторяет Питер Морган.

На вице-консула из Лахора, думают гости, нашел какой-то наглый стих.

– Почему?

На него не смотрят, не отвечают ему. Тогда он снова кричит:

– Я хочу остаться с вами, дайте же мне остаться с вами хоть раз!

И глядит на них вприщур. Потом так и скажут: он глядел на нас вприщур. Скажут: у него выступила пена в уголках рта. Нас осталось совсем немного, все видели только его, глубокая тишина стояла, когда он закричал. Это ярость, повсюду, он, наверное, запомнился такими вспышками внезапной ярости, бешенства, вроде этой… Вокруг думают: этот человек бешеный, вот он во всей красе.

Чарльз Россетт никогда не забудет: зал пустеет, ширится. Лампы давно погасли. Подносы убирают. Всем страшно. Час вице-консула настал. Он кричит.

– Успокойтесь, – просит Чарльз Россетт, – умоляю вас.

– Я остаюсь! – блажит вице-консул.

Чарльз Россетт трясет его за лацканы смокинга.

– Вы решительно невозможны.

Теперь вице-консул умоляет:

– Один раз. Один вечер. Только один раз дайте мне остаться с вами.

– Никак нельзя, – говорит Питер Морган, – извините нас, но вы можете быть нам интересны только своим отсутствием.

Вице-консул начинает молча рыдать.

Слышен шепот: вот несчастье-то, Господи!

А потом снова, второй раз наступает тишина. В дверях гостиной появляется она, Анна-Мария Стреттер. За ее спиной маячит Майкл Ричард. Вице-консул дрожит всем телом, бегом кидается к ней. Она неподвижна. Юный Питер Морган настигает вице-консула – тот больше не рыдает – и уводит его к дверям восьмиугольного зала. Вице-консул покорно идет. Как будто этого он и ждал. Все видят, как Питер Морган пересекает с ним парк, видят, как часовые открывают ворота, вице-консул выходит, ворота закрываются за ним. Еще слышны крики. Потом крики смолкают. И тогда Анна-Мария Стреттер говорит Чарльзу Россетту: теперь пойдемте с нами. Чарльз Россетт смотрит на нее, остолбенев. Слышно, как шепчутся вокруг: уж не смеялся ли он, заливаясь слезами?

Чарльз Россетт идет за Анной-Марией Стреттер.

Кто-то вспоминает: в садах он насвистывал «Indiana’s Song». Об «Indiana’s Song» вспоминает последний гость. Это все, что он знал об Индии раньше, – «Indiana’s Song».

Еще один думает: что он увидел в Лахоре такого, чего прежде нигде увидеть не мог? Несметное количество? Прах на проказе? Сады Шалимара? Еще до Лахора он ожидал увидеть этот Лахор, которому суждено жить долго, чтобы, в свою очередь, долго жить самому с мыслью уничтожить Лахор. Наверное, так. Ведь иначе он мог бы умереть, познав Лахор.

* * *

Под фонарем, почесывая свою лысую голову, она, голь калькуттская, сидит в эту ночь изобилия среди безумных, она здесь, с пустой головой, с мертвым сердцем, всегда в ожидании пищи. Говорит, рассказывает что-то, никому не понятное.

Смолкает музыка за освещенным фасадом.

Слышна суета за дверью кухни. Вот и дождались раздачи.

Много пищи выброшено сегодня ночью на задворки кухни французского посольства. Закинув за спину свой дырявый мешок, она ест с невероятной быстротой, и ловко уворачивается от пинков и затрещин безумных, и смеется с набитым ртом, смеется до потери дыхания.

Она наелась.

Уходит, огибая парк, поет на ходу. Она направляется к Гангу.

* * *

– Теперь пойдемте с нами, – говорит Анна-Мария Стреттер.

Возвращается Питер Морган. Вице-консул, должно быть, еще стоит за оградой парка. Слышно, как он кричит.

Крутится пластинка на проигрывателе, тихо звучит танцевальная музыка, но им не до того. Их пятеро в гостиной. Чарльз Россетт держится чуть в стороне, у двери, стоит, прислушивается к воплям вице-консула, так и видит, как тот вцепился в решетку, – смокинг и черная бабочка, – вопли стихают; пошатываясь, он бредет вдоль Ганга, обходя прокаженных. Лица присутствующих – и Анны-Марии Стреттер тоже – напряжены. Все слушают. Она слушает.

Джордж Кроун – глаза у него как будто вовсе без ресниц, запавшие, но смотрят пронзительно, – его, пожалуй, сочтешь жестоким при виде этих глаз, – но только не когда он смотрит на нее. Он с ней рядом. Как давно они знают друг друга? По меньшей мере с Пекина. Он поворачивается к Чарльзу Россетту:

– Мы иногда отправляемся в «Blue Moon» распить бутылочку шампанского, хотите с нами?

– Как вам будет угодно.

– О! Я не уверена, что мне хочется в «Blue Moon» сегодня, – говорит она.

Чарльз Россетт делает над собой усилие, но не может отогнать образ вице-консула: вот он бредет вдоль Ганга, спотыкается о спящих прокаженных, падает, поднимается с криком, выхватывает из кармана что-то страшное… прочь, прочь!

– Послушайте… – начинает Чарльз Россетт.

– Нет, он больше не кричит.

Они напрягают слух, нет, это уже не крики, это пение, женский голос доносится с бульвара. Если прислушаться хорошенько, где-то, кажется, все-таки кричат, но много дальше, далеко за бульваром, где еще должен находиться вице-консул. Да, если прислушаться, всё кричит, но негромко, вдали, по ту сторону Ганга.

– Не переживайте за него, он, надо думать, уже дома.

– А мы незнакомы, – говорит Майкл Ричард.

Откуда он? Он не живет в Калькутте. Приезжает сюда, чтобы ее повидать, побыть с ней. Он не так молод, как показалось сначала, лет тридцати пяти. Теперь Чарльз Россетт вспоминает, что видел его однажды вечером в клубе, – он здесь, наверно, с неделю. Что-то их связывает, размышляет Чарльз Россетт, что-то прочное, окончательное, но непохоже, чтобы это была нарождающаяся любовь. Да, он помнит, как тот вошел – еще задолго до рыданий вице-консула, – его темный взгляд из-под черных волос. Здесь думают, что, не исключено, однажды ночью их найдут вместе мертвыми в каком-нибудь отеле Шандернагора, после посещения «Blue Moon». Если это произойдет, то в пору летнего муссона. О них скажут тогда: ни с чего, из безразличия к жизни. Чарльз Россетт хочет присесть. Никто ему этого не предлагает. Она украдкой наблюдает за ним. Он еще может отказаться от ласкового тепла островов, от вечерних прогулок к Шандернагору, она все поймет. Это кресло никогда не займет другой мужчина. Чарльз Россетт впервые оказался в сердце священного синода белой Калькутты. У него еще есть выбор – уйти или сесть. Она, вне всякого сомнения, наблюдает за ним, он в этом уверен. Он падает в кресло.