Вице-консул

Какая усталость, в самом деле, какое блаженство. Она опускает глаза, смотрит в пол, она, безусловно, не сомневалась, что сегодня вечером он останется здесь. Он остался.

Возвращается Питер Морган.

– Ночь поспит, и все будет в порядке, – говорит он. – Я ему дал понять, что ты на него не в обиде, Анна-Мария, пусть не переживает. Он был совершенно пьян. Знаешь, он слышал, что ты собираешься в «Blue Moon», сам мне сказал, потому он и вообразил, будто ему все позволено. Если женщина ходит в «Blue Moon», ясное дело…

Чарльз Россетт вставляет слово: в самом деле, одна гостья упомянула им о «Blue Moon».

– Что он говорил об этом? – спрашивает Анна-Мария Стреттер Питера Моргана.

– Смеялся, что-то нес о жене французского посла в зеркальном зале «Blue Moon». И еще о другой женщине, я толком не понял.

– Вот видишь, – вступает Джордж Кроун, – я же говорил, что в Калькутте об этом знают… тебе наплевать? Что ж, ладно. Удивительное дело, – продолжает он, – этот человек вынуждает вас думать о нем. – Он обращается к Чарльзу Россетту: – Вы говорили с ним, я видел. Об Индии?

– Да. Может, дело просто в его… манере, но мне показалось, что он издевается…

Майкл Ричард заинтригован.

– Я хотел подойти к нему. Анна-Мария меня не пустила, теперь я жалею, о! как же я жалею.

– Ты бы не смог его вынести, – вставляет Анна-Мария Стреттер.

– А ты?

Она слегка пожимает плечами, улыбается.

– О! Я… я тоже… не стоило вмешивать в это всех.

– О чем ты с ним говорила?

– О проказе, – отвечает Анна-Мария Стреттер.

– О проказе, и только… ну уж.

– Да.

– Вы чем-то встревожены, – говорит Майкл Ричард Чарльзу Россетту.

– Это очень тяжело… то, что произошло с ним сегодня вечером.

– Что именно? Прошу прощения, меня здесь не было…

– Его окончательно и бесповоротно исключили из… отсюда… по-моему это его идефикс… Думаю, – теперь он обращается к Анне-Марии Стреттер, – он давно хотел познакомиться с вами… По утрам он ходит к теннисным кортам, зачем бы еще… так мне кажется…

На нее смотрят выжидающе, но ей, похоже, ничуть не интересно.

– Как, по-вашему, Анна-Мария?.. – начинает Питер Морган.

– Конечно.

– Что ему надо на кортах? – спрашивает Питер Морган.

– Не знаю, – отвечает она.

Негромкий нежный голос, острие иглы, не причиняющее боли. Она видит, что Чарльз Россетт не сводит с нее глаз.

– Он идет наобум, – говорит она, – ищет наугад.

– Довольно об этом типе, – просит Питер Морган.

Двадцать четыре года. Он впервые в Индии. Джордж Кроун для него лучший собеседник.

Глухой рык снова доносится со стороны Ганга. Чарльз Россетт встает.

– Пойду посмотрю, добрался ли он домой, невозможно так сидеть… Это близко, пять минут…

– Он, наверно, блажит с балкона, – говорит Питер Морган.

– Если он вас увидит, – предупреждает Джордж Кроун, – то лишь утвердится в сознании сегодняшнего, как вы это называете, фиаско.

– Оставьте его, уверяю вас… – просит Анна-Мария Стреттер.

Чарльз Россетт снова садится. Тревога отпускает его. Ничего страшного, просто нервы, усталость последних недель.

– Наверное, вы правы.

– Ему ничего не нужно.

Питер Морган и Джордж Кроун, должно быть, часто ведут такие разговоры, как сегодня вечером. Они беседуют о времяпрепровождении сумасшедшей попрошайки из Калькутты, той, что всегда узнает места, где ела.

Чарльз Россетт больше не порывается выйти. Майкл Ричард задумчив, он расспрашивает Анну-Марию Стреттер о вице-консуле. Что она скажет о нем?

– Мне показалось, по его виду, пока он не заговорил, что в его глазах… что он смотрел на что-то потерянное, им потерянное… недавно… смотрел до бесконечности… быть может, это была идея, крушение идеи… А теперь я уж и не знаю.

– Так действует несчастье, как ты считаешь?

– Не думаю, – говорит она, – что этот человек… да и какое такое несчастье? Что он потерял, чего никто больше не увидит?

– Все, быть может?

– Где? В Лахоре?

– Возможно, возможно, если ему было что терять, то потерял он это наверняка в Лахоре.

– А что он взял у Лахора взамен?

– Он ночью стрелял в это скопище?

– Ах да, наобум по толпе?

– Конечно, ведь днем видно кто.

– В садах он насвистывает «Indiana’s Song».

Джордж Кроун и Питер Морган подошли ближе. Они говорят о попрошайке: удивительно, что проказа ее не берет, она ведь спит в проказе и с проказой, а каждое утро всю себя осматривает – ничего, еще цела.

Анна-Мария Стреттер встает, к чему-то прислушивается. Потом говорит Питеру Моргану:

– Это она, та женщина, что поет на бульваре… слышите?.. Надо мне все-таки когда-нибудь выяснить…

– Да ничего ты не выяснишь, – отвечает Питер Морган, – она совершенно потеряла рассудок.

Пение удаляется.

– Я, наверное, ошибаюсь, этого не может быть, мы здесь за тысячи километров от Индокитая… Как бы она смогла?

– А вы знаете, – говорит Джордж Кроун, – что Питер пишет книгу, вдохновившись ее песней Саваннакхета?

Питер Морган наконец смеется.

– Я вдохновляюсь болью Индии. Все мы так или иначе это делаем, не правда ли? О такой боли возможно говорить, только дав ей дышать в нас… Я сочиняю записки об этой женщине.

– Почему о ней?

– С ней больше ничего не может случиться, даже проказы…

– Есть моя Индия, есть ваша, и еще чья-то, и еще, – говорит Чарльз Россетт – и улыбается, – а можно, что вы, кажется, и делаете, впрочем, не знаю, заметьте, я с вами незнаком, – смешать все эти Индии вместе…

– А у вице-консула Индия больная?

– Нет, у него ее нет вовсе.

– Так что же у него вместо нее?

– Да ничего.

– Мы-то привыкли, – говорит Майкл Ричард, – все мы. И вы тоже, пяти недель вполне достаточно, трех дней достаточно. А потом…