ВИЧ-положительная

— Это точно не секс, — подтверждает Майлз. — Мы… э-э…

— Я не хочу знать, — вздыхает отец. — Совершенно точно не хочу. Просто сделайте мне одолжение и собирайтесь быстрее. И сними, пожалуйста, эту толстовку. Ты же не пойдешь в ней на церемонию.

— Помните, как вы сказали, что гордитесь мной? — говорю я, улыбаясь. — Что я получу все награды? Куда подевалась ваша гордость?

— Ну, тогда у тебя в волосах не было презерватива. — Отец складывает руки на груди. — Но, пожалуй, я все равно тобой горжусь.

— Блин. — Я ощупываю голову. — Ладно вам.

Майлз выпутывает презерватив из моих волос. Я закусываю губу, чтобы удержаться от смеха. Как смешно было бы использовать именно этот презерватив.

— Симона, я всегда тобой гордился. — Отец сжимает ручку двери. — И всегда буду.

Я улыбаюсь. Он это и раньше говорил, но, кажется, впервые я тоже собой горжусь. Я пережила постановку и то, что вся школа узнала о моем ВИЧ-статусе. Пережила каминг-аут как бисексуалка перед лучшими подругами. И я еще много чего смогу пережить.

— То есть ты гордишься, что я купила презервативы?

Папа бросает грозный взгляд:

— Не наглей.

Майлз хихикает мне в плечо.

— Я всегда тебя люблю, — шепчет он. — Особенно когда ты покупаешь презервативы.

Я замираю, не в состоянии скрыть улыбку. Он сжимает мою руку, и я подношу ее ближе к сердцу.

— Я передумала, — говорю я, приваливаясь к нему плечом. — Кажется, я тебя прямо люблю-люблю. Если ты не против.

— Совсем не против. — Он целует меня в шею. — Может, попозже я тебе покажу, что я очень даже за.

— Фу, блин, меня сейчас стошнит. — Клавдия закатывает глаза. — Как вам не противно?

— Ой, да ладно тебе. — Я протягиваю руку подругам. — Вас я тоже люблю-люблю. На веки вечные.

Мы все стоим кучкой — я в окружении своих любимых людей. Даже если я не получу сегодня премию за лучшую режиссуру, что с того? Зачем мне одобрение какого-то рандомного жюри, если у меня есть горы презервативов и замечательные люди рядом.

Эпилог

Когда мы едем на мой второй прием к гинекологу, отец ставит Арету Франклин, и вскоре папа начинает распевать «(You Make Me Feel Like a) Natural Woman» так громко, что только чудом не останавливает все движение.

На самом деле я обожаю такие моменты.

Вот только к врачу я бы лучше сходила одна.

— Это… — Я постукиваю пальцами по колену, пока отец заезжает на парковку. — А что вы скажете, если я попрошу вас со мной не заходить?

Они замолкают и переглядываются. С заднего сиденья мне не видно, что у них на уме. На фоне по-прежнему звучит Арета.

— В смысле, я вас люблю, и все такое, — говорю я, закусывая губу. — Просто… мне уже скоро восемнадцать. Вы, конечно, родители, но я сама за себя несу ответственность, особенно когда дело касается… Ну, вы поняли. Секса и типа того.

Блин, когда я проигрывала это в голове, все звучало не так неловко.

— Давай обсудим все снаружи. — Папа откашливается. — По-моему, так будет проще.

Я с трудом сдерживаю вздох облегчения и, отстегнув ремень безопасности, выбираюсь из машины. Отец и папа стоят рядом. Прямо как в мой первый день в пансионе Матери Божией Лурдской, когда они меня туда привезли и мы прощались. Отец все не выпускал меня из объятий, а папа заставил взять с собой одеяло с их кровати. Оно пахло свежестью и мятой, совсем как они.

Черт. Вот только заплакать мне еще не хватало. Это важно.

— Я уже достаточно взрослая, чтобы ходить к гинекологу одна, — тараторю я, чтобы они не могли меня перебить. — Я понимаю, что вы переживаете и все такое, но вам не нужно со мной нянчиться или впадать в панику из-за секса. Я собрала информацию, поговорила с людьми и сделаю правильный выбор. Мне нужно, чтобы вы мне доверяли.

Отец улыбается:

— Мы знаем.

— Да, я все равно ваш ребенок, но…

Стоп. Я закрываю рот. Он правда это сказал или мне послышалось?

— Мы знаем, что ты понимаешь, к чему может привести секс, — тяжело вздыхая, произносит папа. — И ты сама должна разбираться со своей половой жизнью.

— Правда? — Я вскидываю бровь и складываю руки на груди. — Вы серьезно?

— А что такого удивительного? — спрашивает отец, облокачиваясь на машину. Папа прислоняется к нему, а я — к папе. Мы так и стоим втроем, будто позируем для автомобильного журнала. — Ты очень ответственная молодая девушка.

— Это правда, — с неохотой кивает папа. — Ты уже не маленькая.

— Но мы хотим остаться для поддержки. — Отец обнимает меня за плечи. — И подождать тебя здесь или в приемной.

— Лучше в приемной, — встревает папа. Я усмехаюсь, но он продолжает: — Твой отец просто пытается сказать, что мы понимаем. Да, ты готова и сама все можешь, но тебе вовсе не обязательно действовать в одиночку. Мы всегда рядом.

Черт. Я сейчас расплачусь. А если заплачу я, то следом заплачет и один из них. И будет тут целый потоп.

— Мы хотим помочь. — Отец притягивает меня к себе. — Ты только скажи.

Я судорожно вздыхаю, пытаясь сдержать подступающие слезы. Так странно думать, что я теперь за главную, а они только группа поддержки. У меня всегда было достаточно свободы — в пансионе Матери Божией Лурдской и в школе Пресвятого Сердца. Но это новый шаг. Большой и важный. И хоть я и готова его сделать, я рада, что они все равно будут рядом.

— Тогда, может, зайдете? — предлагаю я. — И, типа, там подождете?

Отец улыбается:

— Конечно, родная!

— Ты иди впереди, Симона. — Папа подталкивает меня плечом. — А мы за тобой.

От автора

Мой интерес к ВИЧ и СПИДу возник задолго до того, как появилась Симона. На уроках биологии в старшей школе эту тему почти не затрагивали, и по-настоящему я в нее погрузилась, только читая блоги родителей ВИЧ-положительных детей. Именно в процессе изучения этой проблемы и родился персонаж Симоны.