Вид с больничной койки

По сей день доктор космонавтов не почивает на лаврах. С группой энтузиастов — в нее входит и его коллега, ученый-физиолог Юрий Николаевич Мишустин — ищет выход из тупика, в котором оказались то ли по умыслу, то ли по недомыслию их титулованные собратья. Ну и вместе с ними бесчисленные пациенты-сердечники. Но вот вроде бы появился свет в конце туннеля… Речь идет о сконструированном сообразительными докторами чудесном приборе под титлом «Самоздрав». Одно название о многом говорит.

С его помощью сам болящий может корректировать многие жизненно важные функции головного мозга.

В какой-то момент я почувствовал у плеча прикосновение руки соседа:

— Пусть эта книга будет вашей, — после чего чиркнул на первой странице несколько слов.

При тусклом свете настольной лампы прочел я уже знакомое мне имя: Ю. Мишустин. И название: «Выход из тупика». Книга вышла в четвертом издании в городе Самаре.

Под конец мы обменялись телефонами. При расставании Петр Николаевич сказал:

— В крайнем случае подайте сигнал. Чем сможем — поможем.

Дома перечел я книгу Мишустина безотрывно. И понял: написать ее мог человек очень смелый и глубоко убежденный в своей правоте.

После этого извлек из дальнего угла шкафа собственную рукопись «Записки пациента». И не нашел в ней ни одного абзаца, который нуждался бы в корректировке. Мои мысли, наблюдения толкования нынешней медпрактики линейно совпадали с тезисами автора книги «Выход из тупика».

И все же, признаться, не дает покоя интервью с академиком Ю. Н. Беленковым. Ведь осталось невыясненным: почему Юрий Никитич не завизировал текст? Листы сияли чистотой, не считая маловыразительных трех-четырех закорючек на полях… Хотя, возможно, главное таилось между строк. Особенно в тех местах, где речь шла о фармацевтическом бизнесе. Бесспорно, это «штука» деликатная, многогранная, явно не для ума дилетантов. Лишь только после прочтения книги Мишустина кое-что приоткрылось. Пожалуй, был я прав в смутных своих подозрениях.

Но вот что понял я окончательно: на медицинском Олимпе не так-то все просто, как и на разоренном уже Черкизовском рынке. Базар, он и есть базар, в какой бы сфере нашей жизни ни затаился. Похоже, вскружил он головы и авторитетам в белых халатах! Страдает же, как всегда, несчастная Россия и ее ныне явно обездоленный народ. Увы нам! И еще раз увы.

НА БОЛЬНЫХ НЕ ОБИЖАЮТСЯ

I

Вынесенная в заголовок фраза, слетела с уст не профессора от медицины на вводной лекции для первокурсников, не врача высшей категории и не важного чиновника из системы здравхрана на совещании в кругу коллег… Вот на самом деле как оно было.

По агентурной информации, во второй терапии ГКБ-31 в тот день ждали важную комиссию. К нам в палату влетела как угорелая, с вытаращенными глазами сестра-хозяйка. На ходу провела мизинцем по ребру зеркала над раковиной умывальника. Поморщилась. Повернувшись вокруг оси, обвела наметанным взором пространство палаты. На каком-то румбе голова ее дернулась, брови взметнулись выше лба.

— А это еще что такое? — завизжала кастелянша первого ранга, узрев на подоконнике прикрытое драными шторами барахло.

— Чье? Убрать немедленно!

Из-под одеяла высунулась взлохмаченная голова:

— Дует же немилосердно.

По палате вольно гуляли сквозняки. Даже меня доставали. Хотя мое логово было в закутке и загорожено высоким холодильником. Угол же, где расположился Стас, называли северным полюсом. Когда в Москву врывался норд-ост, бедняга вообще не снимал верхней одежды — спал, укрывшись с головой.

— Вернусь через двадцать минут, — предупредила разгильдяя хозяйка отделения. В ответ раздался сухой, надрывный кашель.

Ситуацию прокомментировал старожил Заборин:

— На подоконнике лёду намерзло толщиной в ладонь, — но то был глас вопиющего в пустыне.

Немного погодя в палату занесло лечащего врача. С порога глянула в угол. Покачала головой:

— Безобразно! Меня же и накажут.

Точно через двадцать минут явилась «хозяйка» в сопровождении старшей медсестры.

— Полюбуйтесь, Наталья Петровна!

Снова откликнулся Заборин:

— Я уже дважды простужался. Дома буду долечиваться.

— А Волынского досрочно выпишем, с волчьим билетом, — не унималась главная виновница. — Ведь хуже бомжа. Спит в куртке, джинсы не сымает. На таких белья не напасешься.

Обитатели цепочкой потянулись в коридор. Никому не хотелось с «хозяйкой» собачиться. Мы с Валерием остались одни. Я пробрался к северному полюсу, тронул парня за плечо. Не вдруг выпростал он из-под одеяла взлохмаченную голову.

— Вчера ты, кажется, не ужинал, сегодня на завтрак не ходил.

— Аппетита нет. Даже запах еды противен.

Я взял с тумбочки градусник: 40,3. Это утренняя температура, ночами обычно выше.

— Мне б хоть капельку погреться, — слетело с его уст.

Пошел на кухню. Дверь оказалась запертой. Вернулся в палату, собственноручно вскипятил чай. Бросил в бокал двойную порцию заварки. Достал пакет со сдобными сухариками… В дверях вдруг свет застило. На пороге стоял завотделением Виктор Соломонович.

— Значит, имеете свой кипятильник! Что категорически запрещено.

Из-за его спины раздался твердый голос Максима Заборина:

— А то, что в палате холод собачий, это по правилам, да? Лекарства только зазря переводим.

В казенном учреждении назревал бунт. Виктор Соломонович сделал шаг назад и с достоинством удалился.

Точно по графику явилась в больничную палату со своим уборочным комбайном санитарка Галина Денисовна. Выждала паузу, как бы раздумывая, с какого угла начинать. Глубоко вздохнула, взяла курс на северный полюс.

Не спеша поштучно перебрала и протерла на тумбочке Волынского каждую вещь. Наметанным глазом глянула на градусник, покачала головой. Стас почуял присутствие постороннего, приоткрыл часть лица.

— Что-то ты, голубчик, у нас зажился.

С губ болящего слетело нечто нечленораздельное.

— Поняла, поняла, похвастаться тебе нечем, — отреагировала покорная раба Гиппократа.

— У меня же сессия на носу, курсовая не закончена.

Санитарка предложила свои услуги:

— В таком случае, позволь у тебя на окошке уборочку сделать.

С другого конца палаты раздался слабый голос новенького:

— Там вообще раму надо менять, в труху превратилась.

Галина Денисовна и тут нашлась: