Вид с больничной койки

— В этой многомиллионной армии отщепенцев немало ярких личностей. Под забором оказался автор знаменитого шлягера Пугачевой про Арлекино. За этих людей мы когда-нибудь ответим перед Богом.

— Господи, прости! — проговорила соседка слева и снова потрясла кулачками, так что костяшки побелели.

Со стороны можно было подумать, что в больничном коридоре о мерзостях жизни судачили злые подпольщики.

Самое веское слово молвила Нина Николаевна:

— Люди наши гибнут ни за что. В то же время журналисты, — взгляд с укоризной в мою сторону, — лукавят, фарисействуют. В эфире, на ТВ, в печати наперебой скулят о жалком положении братьев наших меньших — о бесхозных псах, о беспризорных котах… Между тем в упор не замечают зло вопиющее. Неоднократно наблюдала я в метро такую сценку. Интеллигенты воротят в сторону носы, если оказываются по соседству с бомжем. Или же выходят из вагона не своей станции.

Нина Николаевна мыслила широко, социологично. Таким место в Государственном совете. Потом я сожалел, что не захватил с собой в больницу диктофон.

Однако отдельные эпизоды из наших бесед крепко засели в башке, ни электроникой, ни руками не соскрести.

Инженер в отставке призналась, что она закоренелая театралка. Бывало, не пропускала ни одной более или менее стоящей премьеры. Теперь обстоятельства переменились в худшую сторону. Во-первых, билеты не по кошельку; во-вторых, вообще не тянет в храм Мельпомены и Талии. Дело в том, что нынешний репертуар московских театров потрафляет вкусам «новых русских». Любимые наши актеры большей частью разыгрывают несусветную пошлятину, дичь и муть. По сцене ползают, прыгают, притворяются всевозможные уроды, упыри, извращенцы. Звучит матерщина. Ради усиления драматического эффекта прямо перед публикой оправляют естественные потребности… Все это преподносится как некий супер, как изыск, как экстра-авангард. Хотя подчас и не понять даже приблизительно, в какую эпоху то действо происходит и какое имеет отношение к нашей горемычной действительности. Пожалуй, самые актуальные вещи — Вильяма Шекспира.

Мы с Ириной Сергеевной внимали и молча во всем соглашались с нашей критикессой. Ее аргументы и доводы могли бы составить каркас задорной аналитической статьи для журнала «Театральная жизнь». Я готов был взять на себя посредничество. Вдруг голубые глаза Нины Николаевны заискрились, и она тихо, но с твердостью произнесла:

— Возможно, мои доводы кому-то покажутся банальными и вместе с тем кощунственными или обидными, но они у многих теперь на уме. Да и мысль-то не нова. С незапамятных пор люди спорят о примате ценностей — духовного или материального. Иной раз даже в лаборатории чуть ли не до драчки доходило.

По коридору пробежал зябкий сквозняк. Астрономка воротом халата прикрыла шею.

— Я догадалась, — хриплым голосом проговорила она. — Общество раскололось, расслоилось. Одним дороги звуки молитв и песен, другим нужней печной горшок, чтобы похлебку себе готовить… Это еще Пушкин сказал.

Мы так увлеклись свободной беседой, что с запозданием заметили, как прямо по курсу к нашему «шалашу» двигался представительного вида мужчина, атлетического сложения, по современным меркам ну прямо Аполлон! К тому же в спортивном костюме цвета сливочного мороженого.

Сделав два шага в нашу сторону, товарищ церемонно поклонился:

— У вас такая свойская компания — магнитом притягивает.

Первой нашлась Ирина Сергеевна:

— У кого что болит, всяк о том и говорит. Милости просим, скамья как раз на четверых.

Новоявленный учтиво представился: ботаник, доцент из Тимирязевки. В некотором смысле Жак Паганель двадцать первого века.

— По-русски, значит, Иван, — прибавил он.

— Ну а отчество?

— Разумеется, Иванович.

Без паузы разговор продолжился в том же направлении. Причем обрел четкость, конкретику.

Вопрос Иван Иванович по-своему заострил.

— Под руками нет точных данных, навскидку же ситуация такова. За последние пятнадцать или семнадцать лет, как грибы после дождя, в нашей столице возник добрый десяток культурно-зрелищных объектов. В их числе известные старые комплексы, которые по затратам превосходят новоделы.

Стали считать по пальцам. Начали с помпезного культурного центра Мейерхольда. Вспомнили театр «Эрмитаж», «Геликон-оперу», «Новую оперу», Центр Вишневской, театр Фоменко, новую сцену Большого театра… Теперь как будто на очереди Театр оперетты, «Ромэн»… Наверное, что-то пропустили.

— За культуру надо бы порадоваться, — резонно заметил Иван Иванович, — столько внимания. Никогда такого не было.

— Так это вы к чему?

— В то же время лечат нас главным образом по радио, по видео, — ответила на мой вопрос Аэлита.

— В самую точку угодили! — воскликнул профессор ботаники. — Этой весной у нас на кафедре тоже вот так же спонтанно дебатировался вопрос… Настоящий нонсенс: за двадцать последних лет в десятимиллионной столице и ее окрестностях не заложили фундамента ни одной больницы. А за это время населения прибавилось едва ль не на четыре миллиона душ.

— Как нам, товарищи, Госплана не хватает.

Тут я поделился свежими впечатлениями о пребывании в Боткинской клинике. Весь срок прозябал в коридоре. Койка стояла в трех метрах от сортира.

— Давайте-ка сменим пластинку, — сказала Нина Николаевна. — На сон грядущий поговорим о высоком.

— Еще один момент, — откликнулся Иван Иванович, при этом по-школярски вытянув руку. — Авторитетно заявляю: в вивариях нашей академии зверушкам живется вольготней, нежели гомо сапиенс под крышей шестьдесят первой больницы.

— А в пятьдесят первой вы бывали? — отведя взор в сторону, обронила Нина Николаевна.

— У них обстановка и атмосфера на порядок хуже… Ой, я зарапортовалась! Мы ж условились болтать только о высоком.

Профессор ловко подмигнул:

— Пожалуйста — о высоком… Слышал, готовится проект о превращении Нагатинской поймы в «Хрустальный остров». Высота объекта: 666 метров. Сказочная среда обитания. Речь идет о нескольких тысячах квартир супер-класса, вперемежку с шопами, офисами, элитными клубами, мюзик-холлами… Целый город на одном фундаменте, под одним шпилем.

— Ну, а здравпункт-то хоть предусмотрен? — в один голос воскликнули дамы.

— Пока еще спонсор не объявился.

Как обычно в случайных компаниях бывает, беседа наша напоминала вертлявый ручей после шального дождя. Досталось и буржуям, олигархическим персонам.

— Зачем им столько деньжищ? — задумчиво проговорила аристократка в четвертом поколении.

— Для полного самоутверждения…

— … в собственных глазах, — продолжила мысль соседки справа соседка моя слева.

На вопросы дам Жак Паганель ответил без паузы:

— Большую часть народных денег бросают на ветер, транжирят на распутстве… По сведениям Федеральной Счетной палаты, доморощенными олигархами с магнатами более 340 миллиардов долларов присвоено из государственной казны, не считая жульнические махинации на региональном уровне. Это ж сколько больниц, поликлиник, здравниц можно было б построить!

— А все пошло как псу под хвост.

— Я в свою заветную тетрадку переписала цитату Артура Шопенгауэра. Вот как она звучит: «Кто хоть раз украл, тот навеки вор неисправимый», — отчеканила фразу белым стихом наш звездочет.