Вид с больничной койки

Ночная сказка стала явью.

10

Несмотря на бесхарактерность, при определенных обстоятельствах Шумилова способна была на решительные, головокружительные поступки. Порой стоило невероятных усилий преодолеть, ну скажем, состояние покоя, дремоты, комфорта… Марина Петровна рывком вскочила с кресла, при этом попутно прихватив свою малышку-непоседу… Сделала два шага и будто с высоченного обрыва кинулась в набежавшую волну: под пуховое одеяло. И моментально отключилась.

Разбудил телефонный звонок. За окном был ясный день. Пока шлепала босиком, мельком глянула на будильник. Стрелки показывали половину двенадцатого. «Не иначе как с работы», — и подняла трубку.

— Добрый день, от души приветствую мадам… Карпов звонит.

«Неужели я еще сплю?» — подумала она, переводя взгляд на реального котеночка, который забавно играл перышком.

Пауза грозила затянуться до бесконечности: Марина Петровна не могла связать названную фамилию с личностью звонящего. Абонент же оказался не только деликатен, к тому ж еще игриво настроен.

— Вчера в вагоне электрички, — звучал приятный голос из трубки, — я всего лишь забросил, как русские говорят, удочку… Сегодня же намерен поймать золотую рыбку.

Тут Марина Петровна врубилась в действительность. Однако немного слукавила:

— Не знаю, для кого как, для меня же лично вы были и остаетесь обаятельным… Самарием Кирилловичем.

Знакомый попутчик, похоже, захлебывался от восторга:

— Сильно-сильно польщен… И вот мой следующий шаг. Если мадам не возражает… местом свидания избираю скромный ресторан «Савоя».

У Марины Петровны, как говорят у них на «Шарике», стали квадратными глаза.

— О, я польщена. Ведь это, кажется, высоко в горах, в Швейцарии… Сколько же времени даете вы мне на сбор?

Кавалер не растерялся.

— Швейцария потом. Пока же посидим на Лубянке, точнее, на улице Пушечной.

Ресторан пятизвездочный. Уверяю, больше не бывает.

На линии возникла долгая пауза.

— Марина Петровна, вы куда-то пропали.

— Нет, на месте. Сижу — соображаю… У нас сегодня, значит, пятница. На работу я уже опоздала.

— Марина Петровна, смею вас поправить. Нынче пока еще суббота, завтра по европейскому календарю воскресенье.

— Вы не шутите, это правда?

— Как и все то, что вы только что изволили слышать.

— Самарий Кириллович, вы прелесть. Если не трудно, перезвоните часика через полтора.

Шумилова, конечно, немного играла. Не зря ж участвовала в художественной самодеятельности Дома культуры.

Душа ее ликовала: хотелось петь, кружиться, выражать восторг прыжками. Жаль, не было под руками подходящей мелодии. С языка сорвалось легкомысленное тра-ля-ля. Разведя руки в стороны, с упоением кружилась на крохотном пятачке между телевизором, трюмо и развернутым спальным ложем. На сложном фуэте не удержалась на ногах, как пьяная упала на софу. Рука при этом коснулась теплой, нежной плоти… Спросонья, а главное — из-за этого шального звонка позабыла, что отныне с ней рядом живет реальное, живое существо. Возможно, это ее оберег, с ним связано ее женское счастье, дальнейшая судьба, и то, что происходило в ее жизни до сих пор, было всего лишь прелюдией… Из суеверия Марина Петровна прикрыла рот ладонью правой руки, левую опустила на постель.

Малышка сделала несколько неуверенных, смешных шажков и взобралась на колени хозяйки. Марину Петровну охватил детский восторг. На вытянутых руках подняла над головой пушистое создание, затем приблизила к лицу близко-близко. Глаза человека и зверушки встретились: мир тотчас же озарился голубым и лазоревым светом.

— Крошечка моя… Кисанька… Алиса! Ты преобразилась, ты стала котеночком.

11

Шумилова позволила себе каприз: задержалась, как в песне пелось, на пять минут.

Оделась скромненько, но со вкусом. Ей нравился цвета морской волны жакетик в комплекте с расклешенной, сидящей на бедрах юбочкой. Сразу семь-восемь годков с плеч долой! В розовых ушках сверкали крохотные бриллиантики. На шее красовалась натуральная камея. Завершали прикид звонкие каблучки. Кавалер на их звук издали отреагировал: на устоял на месте, чуть ли не вприпрыжку кинулся навстречу.

В вестибюле их поджидал расфуфыренный, как индюк, швейцар, облаченный в панбархатный мундир с золотыми и серебряными позументами, пошитый кабы не на генералиссимуса. Внутри помещения дворцового убранства их встретил другой… генерал (поскромнее), всем своим видом выражавший услужливость на грани подобострастия.

Неспешным, церемониальным шагом прошли в зал, где их деликатно взяли в полон вышколенные официанты с блестящими глазами. Помогли сесть за сервированный стол. Только ножей перед каждым лежало по пять или шесть штук.

На расстоянии вытянутой руки струился настоящий бассейн с фонтаном и живыми рыбами. По приказу барона официант в жилетке выловил сачком двух одинаковых стерлядок, через какое-то время их возвратили уже в приготовленном виде.

Не обошлось без дискуссии. На второе решили заказать непременно птицу. Официант одобрил выбор, со своей же стороны порекомендовал страусиное филе. Самарий Кириллович настаивал на индейке. Кельнер негромко обронил: «Только не сегодня». Марина Петровна с улыбкой Джоконды следила за словесной игрой.

К их столику, словно сокол из поднебесья, по плавной параболе подлетел метрдотель. Кельнер в двух словах обрисовал старшому ситуацию. Тот моментально вынес вердикт:

— Решает дама.

Шумилова обвела окружавших мужчин голубым огнем слегка подкрашенных глаз, проворковала лесной горлицей:

— Лично я не против куропатки на вертеле.

Самарий Кириллович оставил свой выбор за индейкой. Потом во время трапезы они поменялись кусочками.

Ответственность за напитки барон взял на себя. Заказал малый графинчик «Мартини», а ему под стать флакон коньяка «Наполеон».

Казалось, все происходит во сне.

Говорил в основном Самарий Кириллович, Марина внимала и к месту поддакивала. Ресторанная атмосфера ошеломила. Ни в одном телесериале ничего подобного она не видела.

Очень кстати заиграл квартет: пианино, скрипка, кларнет и контрабас. Душа купалась в сладком звуковом «сиропе». Временами на глаза наворачивались слезы. Особенно если голос подавала скрипка. Ах, этот лабух… Казалось, водил он смычком не по струнам, по жилам собственного миокарда. Когда оркестр выдал первые аккорды песни Михаила Лещенко, тут Шумилова не выдержала: встала из-за стола, подошла к эстраде. Публика насторожилась. Марина Петровна стояла как статуя. Наконец, уловив момент, запела в полный голос:

Здесь, под небом чужим, Я как гость нежеланный, Слышу крик журавлей, Улетающих вдаль. Сердце бьется в груди, Слышу крик караванный, В дорогие края Провожаю их я.

Как говаривали в старину, в конце девятнадцатого века, публика замерла и обратилась в слух. А инженер с ГПЗ как ни в чем не бывало с упоением пела душещипательный романс.

Вот все ближе они, Все слышнее рыданья, Будто скорбную весть Принесли нам они. Из какого же вы Из далекого края Прилетели сюда На покой, журавли?