Видение

«Должно быть, он не проходил через стоянку для машин, — подумал Макс. — Лоу не подавал сигнала. Должно быть, он пробрался между двумя зданиями, что подальше к северу от порта, а потом спустился вниз по набережной».

Макс решил выждать, пока их будут разделять только пятнадцать футов, прежде чем приказать убийце остановиться. На расстоянии пятнадцати футов он будет в безопасности, и у него останется свобода для маневра. «А поскольку он будет в пятидесяти футах от коридора, — подумал Макс, — у меня останется достаточно времени, чтобы всадить несколько добрых пуль, если этот мерзавец попытается скрыться из виду».

Теперь семьдесят футов.

Шестьдесят.

Пятьдесят!

Первым заговорил убийца, хриплым голосом, почти шепотом:

— Макс?

Пораженный тем, что его назвали по имени, Макс отступил назад, в темноту, и спросил:

— Кто там?

Мужчина продолжал приближаться, скрываясь за лучиком света.

Сорок футов.

— Кто там? — потребовал ответа Макс.

И вновь громкий шепот:

— Это я. Лоу.

Тридцать футов.

Макс опустил пистолет.

— Лоу, ради Бога, еще только несколькими минутами больше половины восьмого. Мы еще не можем позволить себе успокоиться!

Лоу ответил все еще шепотом:

— Беда!

Двадцать футов.

Вдруг Макс понял, что это был не Лоу Пастернак.

Убийца, подняв фонарик на уровень лица Макса, ослепил его на какой-то момент.

И, хотя какое-то время Макс ничего не видел, он поднял пистолет и нажал на спусковой крючок. Раз. Второй раз. Выстрелы отдавались подобно орудийным залпам в огромном помещении с высокими потолками.

Одновременно с выстрелами, а, может, и на долю секунды опережая их, луч света метнулся вверх, еще вверх, в сторону, направо.

«Я попал в него», — подумал Макс.

Но раньше, чем он успел довести свою мысль до конца, нож вонзился в него, возникнув из темноты и войдя в него словно острозаточенная лопатка, огромная, раздирающая все внутри, так жестоко раздирающая, что он выронил пистолет. Он почувствовал такую боль, какой никогда еще не испытывал. Он понял, что убийца бросил фонарик в сторону, чтобы ввести его в заблуждение, на самом деле он вовсе не был задет выстрелами. Нож был выдернут из него, а затем всажен с еще большей силой, глубоко в живот. Он подумал о Мэри, о своей любви к Мэри, о том, как он подвел Мэри, схватил в темноте убийцу за голову и выдрал у него клок коротких волос, но тут руки его разжались. Он чувствовал боль, отличную от всех других. Он проклинал и того, кто остался караулить в машине, и себя за то, что поддался на этот трюк с фонариком в десяти футах, просто отброшенным в сторону. Нож опять был вытащен из него. Он попытался схватить державшую его руку, но не смог, и лезвие ножа вонзилось в него в третий раз, вызвав невыносимую боль, от которой он пошатнулся и упал на спину. Убийца, навалившись на него, вновь вонзил нож, на этот раз выше, прямо в грудь. Тут он понял, что единственный шанс остаться в живых — это разыграть мертвого. Он понял, что только так можно выжить. Убийца навис над ним. Он слышал его учащенное дыхание, но лежал абсолютно недвижно. Убийца сходил за фонариком, вернулся, постоял над ним, осветив его фонариком, и пнул ногой по ребрам. Ему хотелось закричать, но он не закричал, не пошевельнулся, не позволил себе дышать. Тогда убийца повернулся и направился в сторону арки. Послышались шаги на лестнице, которая вела на башню. Услышав звук этих шагов, он почувствовал себя бесполезным дураком.

И он знал, что не в состоянии будет взяться за пистолет, подняться по этой лестнице и спасти Мэри, потому что так бывает только в кино. Боль пульсировала в нем, он растекался по полу, как раздавленный помидор, но он сказал себе, что должен попытаться помочь ей и что он не умрет, не умрет, не умрет, несмотря на то, что именно это с ним, кажется, и происходило.

Она поднялась, когда раздались выстрелы. Подойдя к верхнему пролету лестницы, она услышала шаги.

— Макс?

Никакого ответа.

— Макс?

Только звук поднимающихся вверх шагов.

Попятившись от лестницы, она задом уперлась в низкую стену перегородки.

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Мэри Санзини.

Она увидела лицо Мэри — она была с ней знакома.

Рейчел Дрейк. И Рейчел она знала тоже.

Эрика Ларссон. Это было имя яркой блондинки — очень тонкой, просто воздушной женщины, которая явилась ей в видении в зеркале в доме Лоу.

Мэри знала их всех, но загнала это знание в свое подсознание. Если она хочет добиться ответа, то ответ был там. Он ждал. Но она все еще не хотела посмотреть правде в глаза. Не могла встретиться с ней.

Она напомнила себе о том, что решила найти собственные силы, собственные решения в своей жизни. И уже отступила? Но она не может отступить. Хотя она уже готова была поддаться слабости вернуться в зависимость от прошлого, только бы иметь шанс выбраться отсюда.

Со стороны лестницы шаги медленно поднимались вверх.

— Нет, — промолвила она в отчаянии, прижавшись еще плотнее к стенке. Не отрываясь, она смотрела на выход с лестницы.

— Я не хочу знать, — ее голос дрожал на высокой ноте. — О Боже! Нет! Пожалуйста!

Молния метнулась по небу, быстрая и ослепительная. Раздался раскат грома. Наконец гроза прорвалась: первые капли дождя упали на землю, затем внезапный ливень покрыл землю сплошным покрывалом воды.

Ветер забивал дождь под навес крыши. Крупные капли дождя колотили по ее спине, прикрытой замшевым пальто, и намочили ее длинные черные волосы. Но она не обращала внимание на то, что может промокнуть. Единственное, что волновало ее сейчас, было прошлое, потому что оно продолжало возвращаться к ней помимо ее воли.

Гостиная в домике Бертона Митчелла. Окна закрыты бумажными шторами почти до самого подоконника. Тюлевые занавески. Единственный свет — серый, проникающий в комнату снаружи при затянутом тучами небе. По углам прячутся тени. Бледно-желтые стены. Темно-коричневый диван и пара тяжелых кресел. Сосновый пол и плетеные коврики.

Шестилетняя девочка лежит на полу. Длинные темные волосы заплетены в две косы с оранжевыми лентами. На ней бежевое платье с зеленым кантом и пуговицами. Я. Маленькая девочка — это я. Лежу на спине. Оцепеневшая. Ошеломленная. Половина моего лица сильно болит. И затылок. Что он со мной делал? Ноги раскинуты. Я не могу ими пошевелить. Обе мои коленки крепко привязаны к разным ножкам тяжелого кресла. Руки мои заброшены за голову и за кисти привязаны к ножке другого кресла. Не могу двинуться. Пытаюсь поднять голову, чтобы осмотреться. Не могу.

Может быть, миссис Митчелл придет отвязать меня? Нет. Она уехала. Она навещает родственников вместе с Барри. Мистер Митчелл отправился куда-то поправлять зеленую изгородь.

Объята паническим страхом. Страшно напугана.

Шаги... Это он. Ничего угрожающего. Просто он. Но чего он хочет? Что он делает?

Он опускается на колени рядом со мной. У него в руках подушка... Большая пуховая подушка... Он прижимает ее... к моему лицу... И давит на нее. Это не очень хорошая игра... Совсем нехорошая. Так нельзя... Страшно. Нет света... Нет воздуха... Я кричу... Но подушка глушит мой крик. Пытаюсь вздохнуть... Не могу высвободиться из-под подушки. Я бьюсь в моих оковах. Папа, помоги мне! И тогда он отбросил подушку. Он хихикал. Я глотнула воздух и стала кричать. Он набросил подушку мне на лицо. Я вертела головой и не могла выбраться из-под нее. Я кусала и жевала подушку. Я изворачивалась. Мне становилось дурно. Я переставала что-либо чувствовать. Я умирала. Взывала мысленно к моему отцу, упорно думала о нем, хотя и понимала, что он не может меня услышать. А затем подушка вновь была снята. Холодный, такой приятный ветерок дунул мне в лицо, дошел до моих легких. И опять подушка прыгнула на меня. И в последний момент, когда я уже теряла сознание, она была убрана. Я дошла до тоненькой грани между здоровым рассудком и сумасшествием. А он смеялся над тем, как он надо мной издевался. В конце концов он поднял подушку, отбросил ее в сторону и покончил с этой игрой.

Но впереди были игры похуже.

Он берет мою голову обеими руками... Его пальцы, как железные клещи... Боль в задней части головы усиливается... становится невыносимой. Он сворачивает мне голову на один бок... Прижимается ко мне... Дышит мне в лицо... Пододвигается к моей открытой шее... Его губы уже на моей шее... Он зажимает зубами кусочек моей кожи, сильно кусает и откусывает совсем. Я вскрикиваю от резкой боли... Сопротивляюсь... Он прижимается к маленькой ранке ртом... Сосет... Вытягивает кровь. И когда он, наконец, поднимает голову и отпускает меня... Я поворачиваюсь... Я вижу, что он усмехается, все вокруг его рта испачкано в крови, полоски крови у него на зубах.