Видимо-невидимо
Шрифт:
И была еще причина. Странное беспокойство временами одолевало Хосе Видаля, тогда казалось ему, что он забыл что-то очень важное, сказанное только ему по секрету, или что была назначена встреча, а он не помнит дня и часа, и даже не помнит, с кем. Как будто часть его души спала и не участвовала в жизни, но, просыпаясь иногда, требовала своей доли и не находила ее ни в чём из того, чем жил Видаль. Не потому, что с ней отказывались делиться, а потому, что нужно ей было нечто другое, чего у Видаля не было. Тогда Видаль отправлялся в Суматоху и бродил по улицам, словно надеясь, что тот, кем назначена встреча, сам узнает его и окликнет. А может быть, он ждал, что увидит лицо, которое окажется знакомым той спящей половине души, и тогда он сам вспомнит забытое, самое главное в жизни. И он бродил,
В который раз потеряв надежду и не утолив тоски, он приходил на площадь перед ратушей, становился на самом краю над широкой лестницей, спускающейся к морю, и смотрел. Птица не любила этого, беспокойно клекотала и вскидывала остроконечные крылья, отливавшие зеленоватым металлом, но не покидала Видаля, оставалась на плече. Видаль стоял в своей любимой позе — голова чуть закинута, правая нога отставлена, руки — в карманах куртки. Он мог и час так простоять, не отрывая глаз от моря, а может быть — и океана, никто не знал. Он всегда думал об этом, стоя над лестницей на краю Ратушной площади. Пять поколений прожили здесь, так и не зная, что за волны омывают пристань, облизывают камень набережной. И строили корабли, и ставили стройные мачты, и поднимали паруса, и ростры — полногрудые девы с разметанными волосами — устремляли взгляд безумных глаз за горизонт, и собиралась толпа на пристани, рыдания и смех, песни и напутствия… Никто никогда не возвращался. Как-то Видаль спросил Мак-Грегора, может быть, стоит попробовать мостом достать до того берега. Хэмиш долго щурился, шевелил губами, подсчитывая, но только головой мотнул: ну его… может, и нет там никакого берега. Видаль принял его заявление всерьез: Мак-Грегор зря не скажет. С тех пор еще пристальнее всматривался в блистающую даль, допытывался у игривых волн: откуда вы? Какой ветер гонит вас, что несете с собой?
У пятого поколения отцов города нервы сдали окончательно. Когда самый здравомыслящий и трезвый среди них — бургомистр Грюн — затащил в ратушу заезжего провидца, никто даже не высказался в том смысле, что они тут серьезными делами занимаются, а не гадают на кофейной гуще.
— Позвольте вам представить, господа… гость нашего города, мэтр Экстазио, известный предсказатель.
Отцы города почтительно раскланивались с человеком, профессию которого никогда не именовали иначе как шарлатанством. Гостю было предложено скромное, но вполне респектабельное угощение и беседа велась в основном о погоде и видах на урожай и уловы. Поговорили также о предстоящих празднествах в честь начала зимы, которое на Суматохе иначе и не заметили бы, поговорили о падении нравов и о молодежи — на этом невинные темы иссякли, и повисло напряженное молчание.
Никто не решался задать провидцу вопрос, проявив перед коллегами предосудительные легкомыслие и суеверие.
Наконец бургомистр, как ему и положено, решился взять ответственность на себя.
— Многоуважаемый маэстро! — скрывая естественное смущение, обратился он к провидцу. — Не могли бы вы сообщить нам, каковы, так сказать, перспективы…
Провидец нахмурился.
— О, нет, нет! — всплеснул руками казначей. — Ни в коем случае не подумайте, что ваши труды останутся без достойного вознаграждения! Мы далеки от того, чтобы относиться к вашей деятельности как к не заслуживающей уважения… я бы сказал, самого глубокого уважения…
— Разумеется, — поддержал его начальник городской пожарной службы. — Мы понимаем, сколь велика ответственность…
— И с какими тонкими материями приходится иметь дело… — подчеркнул главный архитектор.
— В общем и целом должен заметить, что ваш вклад в безопасность и процветание города будет оценен и вознагражден по достоинству, — подвел итог бургомистр.
— Помилуйте, господа, о чем вы?
— Как о чем? — подскочил глава санитарной службы. — Мы обращаемся к вам, так сказать, по специальности. Это же ясно, как день!
— Да-да. Составьте… ну, гороскоп, что ли… или как это у вас называется.
— Вы хотите, чтобы я предсказал вам будущее города? — удивился
провидец, и без того потрясенный самим фактом приглашения в ратушу. Отцы города славились своим трезвомыслием, и заподозрить их в склонности к оккультным наукам было невозможно.— Именно, голубчик, именно! Предсказание будущего — разве не на этом вы, так сказать, специализируетесь?
— Ну… да, — согласился провидец. Он не разделял беспокойства отцов города и чувствовал себя в Суматохе вполне уютно и безопасно именно потому, что специализировался на предсказании будущего. Он знал, что до рокового часа еще довольно далеко.
— Но разве и так не ясно, что Суматоха — самое благополучное место во вселенной? — благостно улыбнулся мэтр.
— Хм… — позволил себе усомниться бургомистр. — А вот не слишком ли всё хорошо? — осторожно заметил он.
— Да-да, я понимаю вас! — воскликнул мэтр Экстазио. Он действительно понял, как разговаривать с ними. — Людям свойственно опасаться беды. Чем лучше сейчас, тем хуже будет потом, вы ведь именно этот предрассудок имеете в виду? Да, как правило, в мире поддерживается равновесие. Но рад вам сообщить, что Суматоха — счастливое исключение. Я уверяю вас, что городу ничего не грозит — ни в ближайшем будущем, ни в отдаленном. Я провижу процветание и благоденствие.
— Вы… провидите? Вот так… просто? Прямо сейчас? — недоверчиво прищурился бургомистр Грюн.
— Нет, что вы… — скромно потупился маэстро. — Конечно, не сейчас. Без предварительных приготовлений, достаточно тонких и дорогостоящих…
— О, да-да, несомненно! — понимающе откликнулся казначей. Бургомистр осадил его строгим взглядом и повернулся к Экстазио.
— Уверяю вас, — продолжид тот, — я никогда не отправлюсь в путешествие, не составив предварительно прогноза… не выяснив всего, что возможно о том месте, в которое направляюсь — как можно?
— Но вы наверняка окинули, так сказать, взором только ближайшие перспективы… — усомнился бургомистр.
— Понимаете ли… прогнозы — штука тонкая и трудно бывает истолковать… ммм… видения, если ограничиваться только ближайшим будущим. Как правило, приходится, как вы очень точно выразились, окинуть взором всю необозримую последовательность событий, чтобы выбрать те, которые находятся в непосредственной близости…
— И что же?
— Уверяю вас, вам не о чем беспокоиться!
Провидец отмахивался от них, уговаривая не гневить Бога, не привередничать и радоваться, что всё устроено так замечательно. Его бодрый тон окончательно встревожил отцов города: так врач лгал бы больному, которому не в силах помочь, — и они вцепились в него со всей решимостью отчаяния. Не зная уже, как от них отделаться, провидец распахнул окно, приглашая полюбоваться открывавшимся видом и проникнуться благодарностью к Богу и судьбе, но осёкся. С лица его сползла фальшивая улыбка, оно помрачнело. Да, лицо его помрачнело, просветлело и помрачнело вновь.
— Видите этого, с вороной?
Отцы города столпились у окна. Неизвестный с птицей на плече стоял спиной к ратуше и виделся из ее окна неподвижным черным силуэтом на фоне ослепительного сверкания моря-океана.
— Поставьте ему памятник, — сказал провидец. — И можете спать спокойно.
И ушел, не пожелав прибавить к сказанному ни единого слова. В Суматохе его не видели больше никогда.
Вечеринка на Туманной косе
— А правду говорят, что лягушки от дождя заводятся? — печально обронил в окружающий сумрак толстый Хо. Сумрак слоился белесыми волоконцами, кудрявыми завитками, сладкий и терпкий аромат чернослива мешался с острым запахом водорослей.
— Нет, лягушки — от сырости, — твердо сказал длиннолицый Мак-Грегор, не выпуская трубки из зубов.
— Ну да, от дождя и сырость, — встряхнул мокрыми космами Видаль. Птица у него на шляпе сердито захлопала крыльями и выкрикнула что-то не совсем приличное. Видаль поднял руку и погладил ее, успокаивая.
— Не скажи, — протянул белобрысый Олесь Семигорич. — Если, например, болото, то и дождя не надо.
— Как это — дождя не надо? — насупился Ао. — Это кому тут не надо дождя? Тебе, что ли, божий приемыш? Так и скажи, я тебя из очереди вычеркну.