Викинги

— После этого,— продолжал Сигурд,— тем из нас, кто еще оставался жив на корабле моего отца, мало что оставалось делать, потому что нас было мало и мы были уставшими. Все наши корабли к этому времени были захвачены, кроме одного только корабля Вагна, который все еще сражался. Мы были окружены на полубаке и были настолько обессилены, что скоро уже не могли двигать ни руками, ни ногами. Наконец, нас осталось только девять, все раненные, тут они прижа­ли нас своими щитами и таким образом захватили. Нас обезоружили и привели на берег. Вскоре сюда же приволокли и тех, кто остался жив на корабле Вагна, среди них был и сам Вагн. Его несли двое, у него были раны и от меча, и от копья, он был бледен и не говорил ничего. Они заставили нас сесть на бревно на берегу, а наши ноги связали крепкой веревкой, но руки оста­вили несвязанными. Так сидели мы и ждали, в то время как к ярлу Хаакону послали людей узнать, какова будет наша участь. Он приказал, чтобы нас немедленно убили, и ярл Эрик, его сын, и его много­численные воины пришли посмотреть на наш конец, потому что норвежцам было любопытно посмотреть, как йомсвикинги поведут себя перед лицом смерти. Нас было на бревне тридцать человек, девять с кораб­ля Бу, восемь с корабля Вагна, остальные с других кораблей. Вагн сидел на самом правом краю, и я скажу вам имена тех, которых я знаю.

После этого он перечислил все имена, которые были ему известны, в том порядке, в котором они сидели на бревне. Все собравшиеся в зале слушали молча, поскольку многие из тех, кого он назвал, были им известны, а некоторые из слушателей имели ро­дственников среди погибших.

Он продолжал:

— Затем пришел человек с широким топором, встал напротив Вагна и сказал: «Знаешь, кто я?» Вагн посмотрел на него, но, казалось, не заметил, и не сказал ничего, поскольку был очень утомлен. Тогда тот человек сказал: «Я — Торкель Лейра. Может быть, ты помнишь о своей клятве убить меня и уложить в постель мою дочь Ингеборг?» Это было правдой, пос­кольку Вагн действительно поклялся сделать это пе­ред отплытием, так как слышал, что дочь Торкеля была самой красивой девушкой в Норвегии, кроме того, одной из самых богатых. «Но сейчас,— продол­жал Торкель Лейра с широкой улыбкой,— кажется более вероятным, что я тебя убью». Вагн скривил губы и сказал: «Остались еще живые йомсвикинги». «Они не проживут долго,— ответил Торкель,— а я позабо­чусь о том, чтобы не было ошибки. Ты увидишь, как под моей рукой умрут все твои люди, после чего сразу же последуешь за ними». После этого он пошел на другой конец бревна и стал отрубать головы пленни­кам, одному за другим. У него был хороший топор и работал он с охотой, так что ему ни разу не понадо­билось повторять удар. Но я думаю, что те, кто смот­рел на все это, должны признать, что люди Вагна и Бу знают, как себя вести перед лицом смерти. Двое, сидевшие недалеко от меня, затеяли спор о том, как чувствует себя человек с отрубленной головой, и со­шлись на том, что это — одна из тех вещей, которые трудно знать заранее. Один из них сказал: «У меня в руке брошь. Если после того, как я потеряю голову, мой мозг еще будет работать, я воткну ее в землю». Торкель подошел к нему, но как только удар пришелся по его шее, брошь выпала на землю. После этого между Торкелем и мной оставалось только два чело­века.

Сигурд Буссон спокойно улыбался своим слушате­лям, которые сидели в молчаливом возбуждении. Он поднял кружку и отхлебнул большой глоток.

Король Харальд сказал:

— Я вижу, что твоя голова все еще на плечах, и любой может судить по звуку твоих глотков, что и с шеей у тебя все в порядке. Но то положение было печальным, и довольно трудно догадаться, как тебе удалось спастись и рассказать нам эту историю, каки­ми бы твои волосы ни были длинными. Это — хорошая история, не заставляй нас ждать, чем кончилось.

Все были согласны с этими словами, и Сигурд Буссон продолжал:

— Когда я сидел там на бревне, я был не более напуган, чем другие. Но мне жалко было умирать, не сделав перед смертью ничего такого, о чем бы потом рассказывали. Поэтому, когда Торкель подошел ко мне, я сказал ему: «Я боюсь за свои волосы, не хочу, чтобы они перепачкались кровью». Сказав так, я откинул их вперед через голову, и человек, шедший позади Торкеля — потом я узнал, что это был его шурин — подбежал ко мне, намотал мои волосы на пальцы и сказал Торкелю: «Ну, бей!» Он так и сделал, но в тот же миг я дернул головой назад так быстро, как только мог, так что топор попал между мной и его шурином и отрубил обе руки шурину. Одна из них так и осталась висеть у меня на волосах.

Все в зале взревели от хохота. Сигурд сам смеялся вместе с ними. Потом он продолжил:

— Вы можете смеяться, но каким бы громким ни был ваш смех, он — просто тишина по сравнению с хохотом норвежцев, когда они увидели, как шурин Торкеля корчится на земле, а Торкель стоит над ним и завывает. Некоторые из них так смеялись, что по­падали на землю от смеха. Ярл Эрик подошел побли­же, посмотрел на меня и сказал: «Кто ты?» Я ответил: «Меня зовут Сигурд, мой отец — Бу, еще живы йомсвикинги». Ярл сказал: «Ты действительно досто­ин Бу. Примешь ли от меня жизнь?» «От такого человека, как ты, ярл,— отвечал я,— я, приму жизнь». Меня развязали. Но Торкель, недовольный этим, за­ревел: «Ах вот как! Тогда я не буду терять времени и зарублю Вагна». Подняв топор, он помчался к нему, а тот сидел спокойно на конце бревна. Но один из людей Вагна, по имени Скарде, хороший человек из Кивика, сидел через четырех человек от Вагна. Ему показалось неправильным, что Вагн потеряет голову вне очереди. Он вскочил перед Торкелем, тот на­ткнулся на него и упал, растянувшись перед ногами Вагна. Вагн наклонился и взял топор, и на лице его не было сомнений, когда он опустил топор на голову Торкеля. «Я выполнил половину моей клятвы,— ска­зал он,— а еще ведь остались живые йомсвикинги». Норвежцы засмеялись громче обычного, а ярл Эрик сказал: «Примешь жизнь, Вагн?» «Если ты дашь жизнь нам всем»,— ответил Вагн. «Да будет так»,— сказал ярл. Так они освободили нас. Двенадцать из нас спас­лись живыми.

Сигурда Буссона громко хвалили за его рассказ, и все признали правильным то, как он воспользовался своими волосами. За столами все обсуждали его исто­рию, восхищаясь удачей его и Вагна. Орм сказал Сигурду:

— В этих краях много такого, о чем все знают, а мы с Токе — нет, потому что мы долго были за границей. Где сейчас Вагн и что с ним случилось после того, как он спасся с бревна? Из того, что ты рассказал, следует, что удача его превышает удачу какого-либо другого человека, известного мне.

— Это так,— отвечал Сигурд.— К тому же, она не останавливается на полпути. Мы стали пользоваться большим расположением ярла Эрика, и через некото­рое время он разыскал дочь Торкеля Лейры, которую нашел еще более красивой, чем представлял себе. Да и она не стала возражать против того, чтобы помочь ему выполнить оставшуюся часть его клятвы. Так что сейчас они — муж и жена, и очень довольны. Он подумывает о том, чтобы вернуться в Борнхольм вмес­те с ней, как только у него будет время сделать это, но последнее, что я слышал о нем, это то, что он жаловался, что еще не скоро сможет вернуться домой из Норвегии. Дело в том, что когда он женился на этой девушке, то стал обладателем такого количества пре­красных домов и прилегающих к ним поместий, что очень трудно быстро продать их все за хорошую цену, а в привычки Вагна не входит продавать за дешево, когда нет особой необходимости.

Токе сказал:

— Есть в твоем рассказе одна вещь, которой я не могу не удивляться. Я имею в виду сундук твоего отца, который он прихватил с собой, когда спрыгнул за борт. Ты его выловил перед отъездом из Норвегии или кто-то другой опередил тебя? Если он все еще лежит на дне, тогда я знаю, что буду делать, если поеду в Норвегию. Я обыщу все дно морское в поисках этого сундука, так как серебро Бу стоит целое состояние.

— Его долго искали,— сказал Сигурд,— не только норвежцы, но и те из людей Бу, которые уцелели. Многие искали его, но так и не нашли, а один человек из викингов, нырявший с веревкой, так и пропал. После этого все пришли к мнению, что Бу был таким викингом, который желает сохранить свое богатство даже на дне морском и не пощадит никого, кто попы­тается его отнять, потому что был он сильным чело­веком и очень любил свои богатства. Мудрые люди знают, что живущие в Больших Залах сильнее, чем когда они были живыми. Видимо, это относится и к Бу, хотя он находится не в Больших Залах, а на дне морском, рядом со своим сундуком.

— Жаль, что столько серебра пропадает,— сказал Токе,— но, как ты говоришь, даже храбрейший из людей не пожелает находиться на дне моря в объяти­ях Большого Бу.

Так вечер приблизился к концу.

На следующий вечер король Харальд пожелал пос­лушать о приключениях Стирбьорна среди вендов и куров. Стирбьорн сказал, что он плохой рассказчик, но один исландец, который был с ним, начал рассказ. Имя его было Бьорн Асбрандссон, был он великим воином, а также знаменитым поэтом, как и все бродяги из Исландии. Хотя он был немного пьян, ему удалось сложить несколько весьма хороших стихотворений в честь короля Харальда в стиле, называемом «теглаг». Это была самая последняя и самая трудная форма стихов, придуманных исландцами, а его поэма была столь искусно составлена, что из ее содержания мало что можно было понять. Каждый, однако, слушал с выражением понимания на лице, поскольку любого, не понимающего поэзии, могли счесть и плохим воином. Король Харальд похвалил поэму и подарил поэту зо­лотое кольцо. Токе обхватил голову руками и безутеш­но вздыхал. Это, пробормотал он, настоящая поэзия, и он понимает, что ему никогда не удастся написать такие стихи, за которые дарят золотые кольца.

Исландец, которого некоторые называли Бьорн Вождь-Брейдифьордцев [2] и который следовал за Стирбьорном в течение двух лет, начал, наконец, рас­сказывать им о различных путешествиях Стирбьорна и о тех замечательных случаях, которые происходили во время них. Он был прекрасным рассказчиком и продолжал говорить в течение нескольких часов, и никто не устал слушать его рассказ. При этом все знали, что то, что он рассказывает, правда, поскольку среди слушателей был и сам Стирбьорн. Он привел им множество примеров храбрости и великого везения Стирбьорна, говорил он также и об огромной добыче, которая досталась его товарищам. Закончил он чтени­ем древней поэмы о предках Стирбьорна, начиная с богов и кончая его дядей Эриком, который сейчас правил в Уппсале. К этой поэме он сам добавил пос­леднюю строфу, которая звучала так:

2

Хороший поэт и сильный воин, который, как предполагается, закончил свои дни в Америке.

Вскоре на север, Чтобы вернуть принадлежащее по праву, Отправится Стирбьорн На ста кораблях. Его храбрые воины, Жаждущие победы, Хорошо повеселятся В покоях Эрика.

Его приветствовали сильнейшими аплодисментами, и многие из сидевших за столами повскакивали на скамьи, чтобы выпить за удачу Стирбьорна. Стирбьорн приказал принести ему дорогую чашу и подарил ее поэту, сказав:

— Это пока еще не твоя корона барда, о исландец, которая будет возложена на тебя, когда я сяду на престол в Уппсале. Там, будет столько богатства, что хватит всем моим товарищам, потому что мой дядя Эрик — человек жадный и накопил столько всего, что мы сможем использовать это лучше, чем просто дер­жать в сундуках. Когда начнется весна, я отправлюсь на север, чтобы открыть эти сундуки, и приглашаю с собой всех, кто хочет пойти со мной.