Виктор Авилов

В упоминавшемся уже интервью 2004 года, отвечая на вопрос корреспондента, интересно ли будет на спектакле зрителю, который не читал «Мастера и Маргариту», и все ли он поймет, Авилов отвечал: «Поймет. Я сам удивился и спрашивал режиссера Валерия Беляковича, когда мы начинали работать над „Мастером“: „Романыч, как ты думаешь такую глыбу охватить?!“ И что он мне ответил: „Я не знаю!“ Вероятно, действовал по поговорке: „Глаза боятся — руки делают!“ В мае — июне мы прошли хорошую проверку в Японии. „Нам не все понятно в христианской философии, — говорили японцы, — но то, что спектакль грандиозный, это — однозначно!“».

Спустя короткое время после выпуска спектакля у Виктора Авилова обнаружили туберкулез. Он много пил в это время, и, по словам Валерия Беляковича, болезнь стала спасением, потому что Виктор «терял человеческий облик». Началось все с банального воспаления легких, которое затянулось, плохо залечилось. Виктор попал в больницу, где находился довольно долго. На целых полтора года он был отлучен от родного театра, ему запретили работать. К счастью, лечение потребовало от него максимального проявления силы воли — необходимо было расстаться со своей зависимостью от спиртного, лечиться надо было долго и серьезно. Как это всегда бывает у таких глубоких и неординарных натур, болезнь обострила в его мироощущении какие-то очень важные, существенные моменты: он много читал, много думал. Возможно, именно тогда особенно сильно развились в Авилове зачатки его экстрасенсорных возможностей. Видимо, сказалась освобожденность от постоянных энергетических затрат на сцене — он сосредоточился на собственном внутреннем мире, на том, что еще было не до конца ведомо ему в себе самом. А Виктор был любопытен и любознателен — хотелось знать себя до самого донышка, владеть своими возможностями так же, как владел он зрителями в театре и кино.

Случилось так, что с Воландом Виктор Авилов встретился дважды. Он сыграл эту роль не только у себя в театре, но и в спектакле Независимого русского театра Украины у режиссера Юрия Кочевенко. Это был антрепризный проект, но не тем артистом был Виктор Авилов, чтобы относиться к антрепризе как к халтуре, возможности подзаработать. Тем более что играть ему предстояло не кого-нибудь, а снова — Воланда, «богоравную субстанцию». Авилов не собирался повторять в этом спектакле то, что было найдено и уже закреплено в спектакле Валерия Беляковича, — с уважением относясь к украинскому режиссеру, он готов был на эксперимент, но то, что было особенно дорого ему в булгаковском персонаже, пересматривать и — главное! — «облегчать» не собирался.

Вспоминает актриса Ольга Кабо, приглашенная в проект на роль Маргариты: «Первый раз мы встретились очень давно — на съемках фотофильма „Гранатовый браслет“. Фильм стоп-кадров. Вся история Куприна. Когда мы познакомились, я подумала: „Какое интересное лицо у актера“. Это, наверное, было еще до его „Узника замка Иф“. Он безумно притягивал к себе внимание. В этой некрасивости была удивительная красота… Ни Виктор, ни я к этому проекту как к антрепризе не относились. „Мастер и Маргарита“, Булгаков ну никак не ассоциируются с тем, чтобы тяп-ляп сделать и возить по миру. Когда меня пригласили, я согласилась, не раздумывая. Хотя была опасность, что это окажется авантюрой. Но зная, что роль Воланда предложена Виктору Васильевичу, я приехала к нему в Театр на Юго-Западе, где он уже много лет работал над этим образом. Посмотрела спектакль. Мы встретились за кулисами, и он мне говорит:

— Оль, ну попробуем, попробуем. Я же живу. Все у меня в порядке. Я счастлив. А уже давно играю эту роль…

Выпуская спектакль, он очень затрачивался. Ему этот материал был хорошо знаком, Авилов жил с булгаковской энергетикой много лет. И хотя у нас был замечательный украинский режиссер Юрий Кочевенко, Витя как-то держал всех… Был организационным центром работы. Все со своими вопросами шли к нему. Энергетика, которая порождена Булгаковым, прежде всего выплескивалась в роли Воланда, в его великолепных монологах. Авилов выходил на сцену и мог ничего не играть. От него шли такие флюиды, что все вокруг становились одним ансамблем. Он был центром.

Сначала, когда он должен был приехать на первую репетицию, было ужасно страшно — актер с такой энергетикой, с таким именем, с таким опытом!.. Я всегда отношусь к партнерам с пиететом. Я очень ценю партнерские отношения. Комфорт в них. И после увиденного спектакля в театре Беляковича было немного страшновато. Но буквально после первой репетиции, первой встречи все сомнения растаяли, и Виктор стал настоящим Другом. С большой буквы.

С одной стороны, он был очень требователен. С другой — никогда не позволял себе обидеть актера, который рядом с ним, да еще значительно его слабее. Направлял — но с уважением».

К сожалению, этот спектакль мне не довелось видеть. Но ко всему, о чем говорит Ольга Кабо, я отношусь с абсолютным доверием, потому что знаю степень ответственности Виктора Авилова за все, что происходило на площадке. Допускаю даже, что он многим помогал режиссеру, не мешая его замыслу, а в чем-то уточняя, углубляя намеченное Юрием Кочевенко, — ведь Авилов не просто прошел через этот сложнейший материал в своем театре, но очень много думал о романе Михаила Булгакова. На сложившийся уже рисунок спектакля Валерия Беляковича он повлиять не мог да и не хотел, считая Беляковича гениальным режиссером, умеющим предусмотреть в своих спектаклях абсолютно все, каждую грань и каждый оттенок, но какие-то результаты своих размышлений, какие-то уроки несомненно учитывал в новой постановке, посвящая режиссера в свои малые и большие открытия.

Даже если мы сравним фотографии двух спектаклей — Театра на Юго-Западе и Независимого русского театра Украины — мы со всей отчетливостью увидим: перед нами два совершенно разных спектакля и — два совершенно разных Воланда. Выражение глаз Виктора Авилова на фотографиях к двум спектаклям разное, отличное друг от друга. Как представляется, Воланд Независимого русского театра Украины был в чем-то мягче, может быть, немного «человечнее», чем юго-западный. Может быть, ему было больше присуще понимание человеческих слабостей и пороков — нет, он не оправдывал их, просто был чуть снисходительнее, твердо зная, что рано или поздно всем им надлежит предстать на Страшном суде, на котором и воздастся каждому по вере и по заслугам…

«У нас была такая сложная жизнь с этим спектаклем! — продолжала вспоминать Ольга Кабо. — Мы его выпустили и очень много ездили с гастролями. Поездки были длительные: с утра садились в машину, ехали в какой-то город, играли спектакль, ужинали, отдыхали в гостинице… А с утра опять машина, спектакль, ужин, гостиница. И в таком ритме было очень сложно существовать. Тем более что мы минимум по восемнадцать часов вместе находились. В замкнутом пространстве. В машине. Но от Вити веяло таким комфортом, спокойствием, что, во-первых, ничего не раздражало, а во-вторых, появлялась такая уверенность, что мы обязательно приедем вовремя, что, несмотря на усталость, спектакль сыграем. И я всегда чувствовала его протянутую руку. Даже когда мизансцены этого не позволяли».

Ольга Кабо затронула чрезвычайно важную для нас тему — надежность Виктора Авилова как человека, партнера, друга. Об этой черте его характера писали и вспоминали многие. Как партнер, он никогда не «тянул одеяло на себя», никогда не выпячивал свое зрелое мастерство рядом с менее профессиональными артистами. Как человек, стремился всегда всем и во всем помочь. Как друг, был надежен, подобно скале. И именно эти черты придавали его сценическим образам масштабность и глубину — даже если он и играл персонажей, ни в малой степени не обладающих подобными чертами.

Галина Галкина вспоминает: «Восхищало его умение все делать „на пять“. Это черта удивительная. Все, что угодно: проблемы, сломается машина — никогда нет чувства тревоги, если он рядом. Он был надежным и совестливым. У него были друзья, которые брали выгоду свою от него, а он этого не замечал и прощал, снисходительно относился. Но были и потребители». Их оказывалось вокруг Авилова довольно много — особенно в ту пору, когда он пил. Так называемые друзья, которым никогда не пришло бы в голову помочь ему хоть в малости, но которые вытягивали из него все, что только можно, — и деньги, и физические силы, и моральные…