Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография
Шрифт:
— Так это нам надо!
— …и — гипертония! Это нам надо?
— У этих волкодавов гипертония? — засмеялся профессор.
— Вот что, без морских специалистов нам не обойтись. Свяжись с пароходством, доложи в кадрах о нашем подозрении на возможность полной несовместимости объектов. А тогда пусть они решают… Да, ты, кажется, статейку где-то тиснул об уникальном эксперименте? Не торопись… Наука-то наша еще только попискивает, еще только рождается. Ведь все мы в нее черт-те откуда пришли. Ты каких наук доктор? — исторических, тьфу, экономических! — захохотал шеф. — Я,
— Потому науку нашу и надо изо всех сил пропагандировать! Заинтересовывать ею молодежь. Я вот на своей деревяшке десять раз в неделю на общественных, как говорится, началах черт-те куда болтаюсь, лекции молочу. — Он взглянул на часы. — И сейчас к киношникам опаздываю…
— И они нашей наукой заинтересовались? — с интересом спросил шеф и захохотал, как когда-то в начале. — Ну, сплошное кино. А с лекциями сократи. Поезди-ка, пожалуйста, по родственникам объектов. Какие-нибудь интересненькие детальки биографий собери: из детства, из семейной обстановки… Анкеты анкетами, а…
— Давно сам думал, — сказал профессор и трахнул себя палкой по протезу.
Очевидно, ему это нравилось.
Над длинным столом в кают-компании возвышался гипсовый бюст профессора Угрюмова. Его лоб был огромным. Борода — тоже.
За столом сидели: капитан, старший механик, Гриша Айсберг, второй штурман, Ниточкин и боцман.
Перед каждым лежал опросный лист.
Сагайло расхаживал в торжественной тишине вдоль стола.
— Я собрал сюда командиров, как наиболее сознательных респондентов. Перестаньте ерзать, Ниточкин! На вопросы отвечать только «да» или «нет», — говорил старпом, — Начинаем анкетирование по форме номер тринадцать.
В кают-компанию проскользнула Татьяна Васильевна и стала у самого дальнего окна, стараясь быть возможно незаметной. Она курила «беломорину» и смотрела на дельфинов, которые резвились за бортом.
— Читайте ваш вопрос, товарищ капитан! Ну! — приказал старпом.
Старый капитан мизинцем потряс в ухе и с полным удивлением спросил:
— Ты это на кого рычишь, а?
— Согласно вашего приказа старший при анкетировании здесь я! — отрубил Сагайло. — Читайте!
Фаддей Фаддеич вздохнул и послушно прочитал:
— «Как вы считаете: нужна ли человеку в космосе ветка сирени?»
— Да или нет?! — еще грознее рыкнул Саг-Сагайло.
Фаддей Фаддеич поднял на своего подчиненного глаза и прошипел:
— Я тебя в порошок сотру! В сумасшедший дом! На всю жизнь!
— Прошу всех заслушать выдержку из инструкции, — ледяным тоном произнес Сагайло и, вытащив конверт с печатями, зачитал: — «Моряки с высоким баллом негативной экспрессивности могут быть понижены в должности или вообще списаны с судов флота».
— Гм, — сказал Фаддей Фаддеич, почесал затылок и углубился в вопрос о сирени и космосе: ни понижаться в должности, ни списываться ему еще явно не хотелось.
Осторожно вмешалась в происходящее Татьяна Васильевна:
— Товарищ Саг-Сагайло прав, конечно, но я бы хотела напомнить и о тех требованиях,
которым должен отвечать наш метод, — это добровольность предоставления информации… — Она несколько принужденно засмеялась и продолжала: — Я как-то тут говорила, что наш брат интервьюер должен быть иногда вежливым, как продавец из дамского магазина, иногда пронырливым, как дипломат, иногда обворожительным, как Одри Хэпберн, но все эти качества несколько…— …несвойственны моему старпому, — мрачно продолжил капитан Кукуй.
— Ясно. Простите, Фадцей Фаддеич, — сказал Сагайло, сбавляя тон. — Боцман Загоруйкин, читайте вопрос номер сорок!
Боцман довольно долго искал вопрос, потом не особенно бегло прочитал:
— «Сосет ли у вас под ложечкой перед важным делом?» — И сразу ответил: — Ясное дело, сосет, если жрать хочется.
— Надо только «да» или «нет», — галантерейным тоном напомнил ему старпом. — Четвертый помощник, читайте вопрос номер семь!
— «Любите ли вы каверзные шутки?» — прочитал Гриша Айсберг.
Все присутствующие задумались. Гриша кусал ногти и морщил лоб. Ниточкин вдруг тупо, но внимательно начал рассматривать бюст профессора Угрюмова. Он даже привстал и провел по гипсовой бороде великого ученого пальцем.
— Чего ты на него так вылупился? — спросил Гриша, чтобы оттянуть время для ответа.
— Да вот смотрю на этого великого зоолога и думаю, что бюст у него потрескался и надо бы в ремонте заказать новый и пора снять с ученого размеры для ремонтной ведомости, — сказал Петя Ниточкин.
— Верно, — машинально произнес старший помощник, и все повернулись к бюсту профессора и начали рассматривать его, чтобы опять же оттянуть время и что-то сообразить.
— Но пожалуй, размеры можно и не снимать! — решительно сказал будущий судоводитель и безразличным взглядом скользнул по Грише Айсбергу.
— Почему вы так думаете? — спросил Фаддей Фаддеич.
— А наш радист все размеры бюстов наизусть знает, — сказал Ниточкин.
Гриша вспыхнул и настороженно уставился на Петю.
— Ах да, я забыл, — сказал Фаддей Фаддеич, и его старые глаза заискрились лукавством, как у мальчишки.
— Если вы намекаете, то… Я готов все объяснить! — сказал Гриша.
— Читайте свой вопрос! — сказал ему Саг-Сагайло.
— Нет уж! Сперва пусть все знают: моя жена познакомилась в магазине «Альбатрос» с женой радиста, жены подружились, часто встречаются, и оказалось, что у них одинаковые размеры бюстов, а я не помню размеров. И чужие не помню и свои…
— Успокойтесь, Григорий Михайлович, — сказала ему Татьяна Васильевна. — Многие мужчины не знают размеров. Это не страшно. Читайте вопрос.
Гриша пошевелил скулами, взял себя в руки и прочитал:
— «Что вы испытываете, когда находитесь в застрявшем лифте или туннеле?» К черту! — заорал он. — А у радиста записаны все размеры его, а значит, и моей жены. И мне кажется, здесь нет ничего особенного! Правильно я говорю, товарищ капитан?
— А кто тебе сказал, что мы здесь видим что-нибудь особенное? — с изумлением спросил Фаддей Фаддеич. И лицо его было невинным, как у младенца.