Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

Кукуй потянулся к графину с водой и взял его за горлышко, как ручную гранату.

В коридоре недалеко от дверей капитанской каюты стоял объект номер два и прислушивался. Он ждал результатов интереснейшего эксперимента, который Диоген проводил на старом капитане. Одновременно Петя разглядывал в полированном дереве переборки свою физиономию. Сходство с клоуном Бернара Бюффе тревожило Ниточкина. Он корчил себе рожи и пальцами растягивал рот, одновременно стараясь поднять правую бровь выше левой.

— Гриша! Айсберг! Стой! — сказал он проходящему мимо четвертому механику.

Четвертый, как всегда, имел в руках разводной ключ и моток водопроводной проволоки.

— Тороплюсь, Петя, у чифа в каюте опять фановая магистраль лопнула — сожрет он меня…

— Погоди минутку — не пожалеешь. Твои галлюцинации рядом с тем, что сейчас будет, — детский лепет.

И действительно. Дверь капитанской каюты широко распахнулась, из нее вылетел Диоген. За Диогеном — ворох репродукций шедевров мирового искусства.

— Старик включился в игру? — деловито спросил Ниточкин. — Ну, как его эмоционально-эстетический отклик?

Из каюты неслись странные хрипы и отдельные слова: «Посадить к змеям!.. В цепной ящик!.. Я те дам «психический климат»!» Одновременно орал непотребные слова попугай. Затем из дверей показалась Ефимовна и с полного маха хлопнула Диогена мешком с песком по спине.

Дверь захлопнулась.

— Так ты и Ефимовну подключил к игре? — поинтересовался Петя.

Камбузник опустился на колени и подбирал с пола картинки.

— Через тернии — к звездам, Петя, — тихо сказал он. И было в том, как он сказал эти высокопарные слова, нечто такое, что заставило Петю нагнуться, подобрать отлетевшую далеко в сторону «Данаю» и подать ее камбузнику.

Пожалуй, если Петя обнаруживал какое-то сходство с клоуном Бюффе, то Татьяна Васильевна нынче явно чем-то походила на Данаю. Она бродила в легком халатике, то и дело взглядывая на себя в зеркало.

И так же, как в каюте Диогена, где везде были разложены шедевры мирового искусства, у нее везде лежали женские туалеты. И Татьяна никак не могла выбрать подходящий костюм или платье, пока не остановилась на японском кимоно голубого цвета. Затем занялась косметикой.

Впервые не научно-сухарская строгость окружала ее, а опушала неуловимая женственность.

В океане отражались Южный Крест, Змееносец, Южная Рыба, Дева.

Эдуард Львович ловил звезды в зеркала секстана.

Ниточкин стоял на руле.

В предутренней тишине раздалась далекая тихая мелодия. Это была песенка морских бродяг, которым снятся голубые сны. Ее пел женский грустный голос на чужом языке.

Татьяна Васильевна поднималась на мостик с транзистором.

— Разрешите, товарищ старший помощник? — спросила она. — Я не помешаю? Не спится…

— Пожалуйста. Петр Иванович, поставьте рулевое на автомат и посчитайте линии — вам полезно потренироваться в астрономии.

— Есть! Благодарю за доверие!.. А вы, доктор, сегодня вылитая Софи Лорен! Как приятно видеть женщину в юбке, а не в… Боже! Да вы в кимоно! Эдуард Львович, что это с нашим эскулапом?

— Я вам приказал заняться проблемами времени и пространства при помощи хронометра и таблиц, — сказал Саг-Сагайло.

Будущий судоводитель ушел в штурманскую.

Настала короткая пауза.

Океан просыпался, и уже виден был горизонт.

Наконец Татьяна Васильевна сказала:

— Такие прекрасные звезды, а вы ловите их, как рыбок в сеть. Вы ощущаете музыку в слове «Кассиопея»?

— Нет. Привык. Раньше ощущал, — сказал старпом.

— А вы когда-нибудь видели во сне…

— Я с детства не вижу снов.

— А вы помните хоть один детский сон?

— Это для очередной анкеты?

— Нет. И не будем сегодня об анкетах, — тихо сказала доктор.

— Помню… Петр Иванович! Не забудьте поправку на рефракцию!

— Уже не забыл! — донеслось из штурманской.

Мужчина и женщина стояли под южными звездами на мостике теплохода, и теплый ветер трепал волосы и косынку женщины, и где-то близко проносилась бессонная птица и вскрикивала странными криками, попадая в свет топовых огней.

— Мне часто снились львы… Только не как Хемингуэю, то есть его старику, а мертвые, каменные. Знаете, из стен домов торчат львиные морды? И на ручках старинных дверей такие львы. Они в зубах кольца держат… — закончил Эдуард Львович рассказ и стряхнул с себя невольное очарование тихой ночи над океаном и странность детских воспоминаний.

— А дальше? Ну, львы выглядывают из камня, и что они?

— Ничего. Мне просто их жаль было. Что они оттуда вылезти не смогут. Я их даже выковыривать пытался, пока дворник уши не надраил…

— Наверное, вы родились под знаком Льва, — сказала Татьяна Васильевна. — Значит, вы деретесь честно, как лев, вы добры, как Солнце, как огонь, чисты.

— Пожалуй, вы, Татьяна Васильевна, склонны к каббалистике, — сказал Эдуард Львович. — А родился я действительно под знаком Льва. Если возьмете бинокль, я попробую показать вам эти звездочки, они малозаметны. Вы когда-нибудь смотрели на звезды в сильный бинокль?

— Нет.

Старпом дал Татьяне Васильевне бинокль, и она ахнула, потому что мало кто из людей видел звездное небо не только в телескоп, но и в обыкновенный бинокль.

— Пер аспера ад астра, — прошептала Татьяна Васильевна.

На мостик вышел Петя Ниточкин.

— А это правда, что слово «секстан» происходит от слова «секс»? — невинным голосом спросил он.

Настала несколько неловкая пауза, затем Сагайло спросил:

— Петр Иванович, вам захотелось поговорить о женщинах?

— Мои правила относительно слабого пола, — сказал Петя, — как вы могли уже заметить, очень строги. Когда женщина старается вывести меня из себя, я, со своей стороны, стараюсь вывести ее из себя…