Виктор Розов. Свидетель века

Как он предчувствовал! Письмо написано в канун 91-го года, который, как и 41-й, стал роковым для нашей страны. Только с гораздо худшим исходом…

* * *

Мне не забыть тех пронзительно холодных дней осени 1992-го, когда я бродил по пустынным, продуваемым жгучим ветром площадям и руинам крепости-мемориала. Стоял перед остатками казармы, где размещались курсанты полковой школы 44-го стрелкового полка, возле которой, на берегу реки Мухавец, они и приняли ранним утром 22 июня свой первый бой. В их числе – курсант Зинатов.

И туг же, снова и снова, мысль возвращала меня к железнодорожному вокзалу, где полвека спустя он принял свой последний бой.

Вот так во время великой той войны бойцы ложились с гранатами под танки, чтобы преградить путь врагу. Бросались на амбразуры дотов и дзотов.

Он бросился навстречу идущему составу.

Ну, конечно же, не с целью его остановить! Хотел остановить нечто другое. «Наверное, все помнят, – написал я тогда в «Правде», – президент России клялся лечь на рельсы, если допустит ухудшение жизни народа. Однако пока на рельсы ложится старый солдат – защитник Отечества. Кладет жизнь за други своя. За всех нас. Вечная память!»

Он надеялся смертью своей привлечь внимание власть имущих к тому, от чего так болит душа ветеранов.

Нет, не последовало ровным счетом ни-че-го! И это было в моем представлении самое страшное: трагедия на станции Брест, как и трагедия всей страны, продолжавшаяся к тому времени уже несколько лет, осталась совершенно не замеченной властью.

* * *

Беловежская Пуща, где наконец-то реализовалась заветная мечта Гитлера о развале Советского Союза, и ограбление народа путем так называемой либерализации цен были тогда уже позади, а впереди – не менее грабительская «приватизация», расстрел Верховного Совета, война в Чечне… Это еще три с половиной года президента Ельцина.

Теперь он выдвинул свою кандидатуру на новый срок.

Понятно, что развернувшаяся предвыборная кампания ознаменовалась целой россыпью широковещательных мер, призванных склонить к действующему президенту как можно больше людей разных слоев, категорий и возрастов.

Подарок ветеранам Великой Отечественной – милостивое разрешение вывешивать «наряду» с трехцветным флагом красный флаг в День Победы. Указ об этом был подписан две недели спустя после упомянутой статьи Новоплянского в «Правде», и можно даже предположить, что стал своего рода реакцией на статью. Эх, не дожил Давид Иосифович!

Впрочем, не уверен, что и такая мера, вроде бы реабилитирующая красный флаг, за который еще недавно ветеранов, прозванных «красно-коричневыми», били омоновскими дубинками по голове, вполне его удовлетворила бы.

Возмущаясь публичным надругательством над символом государства, сыгравшего решающую роль в разгроме фашизма, оскорблением памяти павших воинов, он писал: «Так неужели высокопоставленные лица, произносящие пламенные речи на Красной площади и Поклонной горе, теперь промолчат? Неужели сделают вид, будто ничего особенного не случилось – просто недосмотр, шалость, – и не выскажут в полный голос своего отношения к бесконечным плевкам на прошлое народа?»

Не высказали. Промолчали.

И понятно – почему. Ведь если говорить, то надо признать собственную причастность к происшедшему. Признать, что стало оно логическим следствием оголтелой антисоветской и антикоммунистической кампании, которая несколько лет ведется не только с благословения власти, но и под ее руководством. Признать, какие чудовищные извращения допущены в толковании нашей истории, в том числе истории Великой Отечественной войны. Да в конце концов и сказать, что Знамя Победы, о котором идет речь в президентском указе, – это Государственный флаг разрушенного СССР, флаг коммунистов, знамя Ленина, под которым ленинская партия во время той войны вела народ к самой трудной и самой славной Победе. Нет, не говорят!

* * *

Когда я уже начал писать эту статью, из Киева пришла скорбная весть о смерти еще одного нашего правдиста-ветерана. А год назад, в дни 50-летия Победы, обрадованный Михаил Семенович Одинец был здесь, в Москве. Правда, радость его заметно поубавилась, когда прошли мы по улицам российской столицы, похожей теперь больше на какой-то американский город. И совсем расстроился, увидев на телеэкране Мавзолей, специально задрапированный к параду ветеранов так, чтобы не было видно имени Ленина.

– В общем, предали нас и нашу Победу, – покачал он головой. – Скверное это ощущение, когда тебя предают.

Я вспомнил, что в партию коммунистов он вступил в ноябре 1942-го под Ленинградом, на фронте, где призыв «Коммунисты, вперед!» означал только одно – первым идти под огонь, и мне еще понятнее стала ветеранская боль от сознания, что имя Ленина вот прячут или обливают грязью (тем более – Сталина, даже Жукова!), а Бандера и Власов, которые были с Гитлером, возводятся в ранг героев.

О том же, по существу, написал мне недавно земляк, старший друг и коллега из Рязани Геннадий Васильевич Карпушкин. Его остро резануло, когда на встрече ветеранов родного танкового корпуса кое-кто из устроителей предательски старался не развертывать боевые знамена с портретом Ленина и надписью «За нашу Советскую Родину!».

Знамя Победы – это Государственный флаг разрушенного СССР, флаг коммунистов, знамя Ленина, под которым ленинская партия во время войны вела народ к самой трудной и самой славной Победе

И как не понять чувство Зои Георгиевны Куторги, позвонившей на днях с искренним гневом: писательница Светлана Алексиевич в интервью «Известиям» осудила партизанское движение в Белоруссии, назвав освободительную войну в тылу врага «партизанщиной», которая, по ее мнению, «страшная вещь», а партизанский отряд сравнила с бандой.

– Выходит, мы уже бандиты? – спрашивала меня Зоя Георгиевна.

Она ушла на войну сразу после ее начала, студенткой театрального института. Много лет дружила с легендарным Артуром Карловичем Спрогисом, который был командиром воинской части 9903 – особой, разведывательно-диверсионной, где прошла свой короткий боевой путь Зоя Космодемьянская, И, когда после августа 1991-го вокруг имени прославленной героини сгустилась черная клевета, Куторга привела в «Правду» группу ее боевых подруг с категорическим требованием: защитить Зою!

Теперь они, бывшие бойцы этой части, подготовили и с немалым трудом все-таки выпустили интереснейшую книгу воспоминаний «В лесах Подмосковья», которую прислали мне Клавдия Васильевна Сукачева и Нина Васильевна Молий (урожденная Морозова). Приведу выдержку из сопроводительного письма Нины Васильевны:

«Очень мало пишут нынче о девушках-добровольцах, которые в тяжелейшие для Москвы дни ушли защищать Родину. В нашу часть осенью 1941-го было подано свыше трех тысяч заявлений, из которых принято лишь две тысячи. Среди них было 288 девушек. В боях под Москвой и при дальнейших боевых заданиях погибло 168 девушек. После войны в живых осталось 120, на сегодня уже 25 похоронили. Около 40 лежат одинокие, тяжело больные. Их опекают боевые подруги.