Вилька и Мишка в тылу врага
Шрифт:
Мишка дёрнулся, испуганно посмотрев на меня.
– Нет, не отрезали, только кожу срезали, чтобы я был как будто обрезанный. Слава богу! – вздохнул он. Меня разбирал смех: - А зачем тебе писька, Минька?
– Как зачем? – удивился Мишка, - а писить?
– Ну, ты и так мог, как девчонка! – не унимался я.
– Ты что, не знаешь, зачем мальчику писька? – удивился Мишка.
– Не-а!
– продолжал веселиться я. Между тем от смеха начала болеть грудь.
– Ладно, подрастёшь, поймёшь! – нахмурился Мишка, но, глянув на меня, улыбнулся:
–
– Ой, Минька, не смеши меня! больно делается!
– Вилька! – вдруг посерьёзнел Мишка, - Ты знаешь, когда я ждал в коридоре, видел стенд «Наши ветераны». Я не поверил. Там было написано: 1941-1945. Это что, война четыре года будет идти?
– Да, Мишка, закончится 9 мая 45 года.
– А мы где? В будущем?
– Не знаю, Минь, сам не пойму. Мы же должны быть взрослыми, а мы, как были детьми, так и остались. Я же не постарел?
– Нет, не постарел, только седой совсем.
– Ну, это ещё там, на войне, когда меня засыпало.
– Не совсем, Виль, тогда ты только наполовину был седой, теперь весь.
– Ну что же… зато живой!
– Да, и в будущем!
Я вздохнул, и грудь снова пронзила острая боль. Я закрыл глаза, застонал, сквозь веки увидел какое-то светлое пятно и открыл глаза.
Первое, что я увидел, это довольно яркая лампа под жестяным абажуром. Второе, это пожилой человек в белом халате, запятнаном кровью. На голове белая шапочка, с повязкой на лице.
– Ну и зачем ты проснулся? – ласково спросил он, - ещё ничего не кончилось! Только одну пулю извлекли. Думаешь, выдержишь? А сердечко? И морфия нет, придётся спирту дать. Машенька, видишь, пациент глазки открыл. Налей мальчику спирту…
Медсестра что-то развела в мензурке, приподняла мою голову повыше и сказала:
– Вдохни, и пей.
Я выпил, и у меня полезли глаза на лоб: для детского организма неразведённый спирт оказался немного крепок. Как ни пыталась Машенька напоить меня водой, я не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом всё исчезло.
И удивительных снов про будущее я больше не видел.
В следующий раз я проснулся в палатке. Это я понял по матерчатому потолку.
Болела голова. Но голова не очень, вот всё остальное тело ныло неслабо.
Хотелось глубоко вздохнуть, но мешала тугая повязка, и боль. Чем глубже я пытался вдохнуть, тем больнее становилось.
«Что мне не сиделось в будущем?» - с тоской подумал я, вспоминая сон. Интересно, где Мишка? Так быстро опьянел, что не успел спросить.
Мишка обнаружился на соседней кровати. Просто он тихо спал.
Это мне объяснила медсестра Маша, зайдя к нам, проверить больных.
– Как он себя чувствует? – сумел спросить я.
– Да уж получше тебя, - ответила Маша, - Кушать сможешь?
– Манную кашу, - улыбнулся я, - со сливочным маслом.
– Будет тебе сливочное масло, - тихонько посмеялась Маша.
Действительно, спустя некоторое время она принесла тарелку каши, подложила под мою больную голову, ещё одну подушу,
и стала кормить меня с ложечки вкусной кашей. Немного поудивлявшись совпадению со сном, я ел с удовольствием, несмотря на боль в груди.– Сильно меня? – поев, спросил я.
– К счастью, лёгкие на задеты, сломаны два ребра. Просто чудо! Когда надо будет… Ладно, я ещё зайду, не сможешь ты меня позвать.
Через некоторое время я снова забылся во сне, улыбнувшись перед этим, сожалея, что не состоялся весёлый разговор с Мишкой.
Как плохо болеть! – думал я, проснувшись в следующий раз. Хотелось в туалет, а подняться нет сил. И терпеть нет мочи. Хорошо хоть, недержание не появилось вновь.
Но давит, невозможно!
На соседней кровати кто-то зашевелился и сел. Скосив в ту сторону глаза, я увидел Мишку! Он тоже увидел меня.
– Вилька! – воскликнул он, вставая. Я заметил, что руки у него забинтованы.
– Мишка, - осторожно попросил я, - дай утку!
– Утку? – удивился Мишка.
– Ну, горшок! Писать хочу!
– Так бы сразу и сказал… - пробормотал Мишка, забираясь под мою кровать.
Потом, неловко действуя своими культями, постарался подсунуть под меня утку.
Выходило это у него плохо, как у безрукого, шутить мне расхотелось.
На моё счастье появилась Маша, которую я сначала стеснялся, но, после неловких попыток Мишки, всё стеснение пропало.
– Умница, Витька, - сказала Маша, вынимая утку, - не надо стесняться, когда поправишься, будешь всё сам делать. А Мише самому ещё надо помогать, руки пока не справляются, пальчики плохо двигаются.
– Теперь не будут тебя мучить скрипкой, - бормотнул я.
– Лучше бы мучили, - всхлипнул Мишка.
– Ну, Миш, не теряй надежды, - шипел я, кляня себя за глупую подначку.
Но Мишка не плакал, он присел ко мне на кровать, и начал гладить меня по голове своей забинтованной рукой.
– Какой ты стал белый, Вилька, совсем белый!
– Это после контузии?
– Сейчас ты стал ещё белее.
– Может, отмыли?
– Может! – засмеялся Мишка, - как я рад, что мы живы, и вместе!
Пошептаться нам не дали, потому что вошёл доктор, который меня оперировал. Я узнал его по круглым очкам.
– Что, больной? Жив?
– Жив товарищ доктор, - прошептал я, - Спасибо…
– Тебе спасибо, что выжил, а то меня бы съели твои товарищи, да и комдив…
– Мои товарищи… они живы? Все? – с надеждой спросил я.
– Это было бы слишком хорошо, Витька, - вздохнул доктор, - Война не разбирает, кому умереть, кому жить, вот и ты чуть не угодил.
– Да ну, сам подставился, - покраснел я.
– Как знать. Ребята говорят, если б не поднялся, пуля попала бы тебе в голову. Вполне могло быть.
Доктор убрал с моей груди одеяло, осмотрел повязку.
– Ладно, отдыхай пока, завтра сделаем перевязку. А ты, герой, - обратился он к Мишке, - как себя чувствуешь? Руки болят?