Вилька и Мишка в тылу врага
Шрифт:
– Что парень, растрясли? – подошёл лётчик, - Ничего не могу поделать, грозовой фронт неподалёку. Зато проскочили линию фронта. Ещё один рывок. Продержишься?
– Есть варианты? – спросил я, - пассажирский лайнер, когда будет?
– Шутишь, значит, будешь жить. Мы постараемся. Теперь спешить ни к чему, поведём плавнее.
И правда, довезли живым и почти здоровым.
Кто
Разбудил меня солнечный луч, нахально заглянувший в окно. Окно было приоткрыто, слышно было щебетание птиц.
Повернув голову, я увидел ещё одну кровать, аккуратно застеленную. Больше никого не было.
Недолго я пробыл один, наслаждаясь тишиной и покоем. Открылась дверь, и вошёл военный в белом халате.
– Проснулся? вот и хорошо. Сейчас тебя приведут в порядок, и надо будет ответить на кое - какие вопросы. Уж извини, но ждать, когда окончательно поправишься, некогда, сам знаешь, немец рвётся к Москве. Каждая минута дорога.
– Понимаю, - тихо сказал я, - Обстановка меняется каждый день.
– Я рад, что ты всё понимаешь! – бодро сказал военный.
Когда меня привели в порядок и накормили, поставив ещё какой-то укол, после которого я стал бодрее, ко мне в палату зашли трое военных, двое в штатском.
Начался допрос. Спрашивали буквально всё по минутам. Иногда не очень верили, качали головой и переспрашивали, не путаю ли я чего, не выдумываю.
Потом я попросил, чтобы пригласили картографа с картами.
Я диктовал по памяти, а картограф записывал, делая пометки на карте.
Прервались только на обед.
– Где Мишка? – наконец-то удалось мне задать вопрос.
– В соседней палате, там его допрашивают.
– Донесения, которые мы принесли, в штанах зашитые, получили?
– Да. Ты знаешь, что там было написано?
– Ничего мы не знаем. Нам только сказали, что под левым карманом было ложное донесение, а под правым – настоящее.
Военные переглянулись: - И как теперь разобраться? Ты сказал, где что?
– Нет, нас с Мишкой ранило, мы были
без сознания.– Да, - задумчиво сказали товарищи, - теперь не знаем, чему верить…
– Ну что, устал? Конечно, устал. На сегодня всё. Ещё появятся вопросы, зайдём.
Военные и гражданские вышли, зашли врачи. Начали осмотр и перевязку…
Когда им надоело меня мучить, в палату зашёл чуть живой Мишка.
– Тикать надо, Вилька, - пропыхтел он, - не поверишь, у немцев легче было.
– Вот встану, и утечём, - согласился я, - вусмерть замучают.
Мы невесело посмеялись.
На другой день мне разрешили подняться с постели, и я, с помощью дюжего санитара, сам посетил туалет.
Честно говоря, меня страшно бесила собственная беспомощность, ко мне приставили молоденькую девушку, но я заявил решительный протест, после чего появился санитар.
Мой отказ от девушки сильно её расстроил, я слышал, как она плакала, но ничего с собой поделать не мог. Ну не хотелось мне, чтобы девушка лет шестнадцати выносила за мной, хотя врач говорил мне с укоризной, что эта девочка работает в госпитале, и там гораздо хуже условия.
Я желал, чтобы мне помогал Мишка, но у него ещё сильно болели руки.
Скрипя зубами, я пытался сам ходить по комнате, удивляясь, как ослаб. Санитар был обучен лечебной физкультуре, прописал мне упражнения, и я старался изо всех сил.
Несколько раз ещё допросив, нас оставили в покое.
Зато принесли пошитую на нас форму: гимнастёрки, галифе и сапоги.
Поставили по стойке смирно, объявили приказ о награждении медалью «За отвагу», прикололи к новеньким гимнастёркам, обмыв их в спирте, который сами и выпили.
Затем сказали, что, после выздоровления нас определят в Суворовское училище.
Мишка приуныл.
– Так и война кончится, пока мы лечимся да учимся!
– Не кончится, Минька! Куда мы с тобой сейчас годны? Вот, подлечимся, подучимся на диверсантов, и ещё повеселимся!
– Повоюем, Минька?
– Повоюем, Вилька! – воспрял духом мой друг.