Вилла "Грусть"

Он подначивал Хендрикса, но тот продолжал улыбаться.

– Звучит неплохо, получше, чем Ивонна Хендрикс, не так ли?
– добавил Мейнт.

– А чем, собственно, занимается молодой человек?
– с важностью вопросил Хендрикс.

– Ничем, - ответил я, вставляя в левый глаз монокль, - ничем, абсолютно ничем.

– А ты уж думал, что молодой человек непременно тренер по лыжному спорту или делец, как ты?
– продолжал нападать Мейнт.

– Заткнись, или я изорву тебя на мелкие кусочки, - сказал Хендрикс, и непонятно было, в шутку он угрожает или всерьез.

Ивонна указательным пальцем водила по моей ладони и думала о чем-то своем. О чем? Когда одновременно пришли брюнетка, ее муж с решительным лицом и вторая блондинка, напряжение не ослабло. Все искоса поглядывали на Мейнта, ожидая, что он выкинет. Обругает Хендрикса? Съездит ему по лицу пепельницей? Устроит скандал? Глава игроков в гольф наконец спросил его со светской непринужденностью:

– Вы по-прежнему практикуете в Женеве, доктор?

Мейнт, как примерный ученик, сейчас же отозвался:

– Да, господин Тессье.

– Вы ужасно напоминаете мне вашего отца...

– О нет, что вы, - возразил Мейнт с печальной улыбкой.
– Мой отец был гораздо лучше меня.

Ивонна прислонилась ко мне плечом, и это простое прикосновение очень меня взволновало. А кем был ее отец? Хотя Хендрикс относился к Ивонне неплохо (точнее, лапал ее во время танцев), я обратил внимание, что Тессье с супругой и Фоссорье просто не замечают ее. Так же, как и Ролан-Мишели. Я даже уловил, с какой презрительной усмешкой взглянула на Ивонну Тунетта Ролан-Мишель, когда та подала ей руку. Ивонна явно не их круга. К Мейнту они, напротив, относились как к равному и даже готовы были многое ему простить. А ко мне? Быть может, они считали меня тинейджером, поклонником рок-н-ролла? А может, и нет. Мой важный вид, монокль и дворянский титул пробуждали в них некоторое любопытство. Особенно в Хендриксе.

– Вы были чемпионом по лыжному спорту?
– спросил я его.

– Да, - сказал Мейнт, - когда-то в незапамятные времена.

– Представьте, - начал Хендрикс и взял меня за локоть, - я знал этого молокососа (он указал на Мейнта), когда ему было пять лет. Он играл в куклы...

К счастью, в этот момент оркестр грянул "ча-ча-ча". Время перевалило за полночь, и заведение наполнилось посетителями. На танцплощадке толклась куча народу. Хендрикс подозвал Пулли:

– Принеси нам шампанского и дай знак оркестру.

Он подмигнул Пулли, а тот в ответ приставил руку ко лбу, как бы отдавая честь.

– Скажите, доктор, аспирин помогает при нарушении кровообращения? спросил глава игроков в гольф.
– Я что-то читал об этом в "Науке и жизни".

Мейнт не расслышал вопроса. Ивонна положила мне голову на плечо. Музыка смолкла. Пулли принес поднос с бокалами и две бутылки шампанского. Хендрикс встал и поднял руку. Танцующие и все прочие обернулись в нашу сторону.

– Дамы и господа, - провозгласил Хендрикс, - мы пьем за здоровье счастливой обладательницы кубка "Дендиот" мадемуазель Ивонны Жаке.

Он знаком попросил Ивонну встать. Мы все чокались стоя. На нас устремилось столько глаз, что от смущения я закашлялся.

– А теперь, дамы и господа, - торжественно продолжил Хендрикс, - я прошу вас поприветствовать юную и очаровательную Ивонну Жаке.

Вокруг нас раздались крики: "Браво!" Она, застеснявшись, прижалась ко мне. Я уронил монокль. Пока аплодисменты не стихли, я стоял совсем неподвижно, уставившись на густые волосы Фоссорье, причудливо переплетавшиеся бесчисленными серебристо-голубыми кольцами, словно чеканка на искусно выделанном шлеме.

Оркестр снова заиграл. Нечто среднее между неторопливым "ча-ча-ча" и мотивом песни "Весна в Португалии".

Мейнт поднялся:

– Если вы не возражаете, Хендрикс (он впервые обращался к нему на "вы"), я вас покину, вас и все это изысканное общество, - он обернулся к нам с Ивонной, - я подвезу вас?

Я покорно кивнул. Ивонна тоже поднялась. Пожала руку Фоссорье и главе игроков в гольф, но не осмелилась попрощаться с Ролан-Мишелями и загорелыми блондинками.

– Так когда они поженятся?
– спросил Хендрикс, указывая на нас пальцем.

– Как только уедем из этой сраной, поганой французской деревеньки! вдруг выпалил я.

У них всех глаза на лоб полезли.

Зачем я так глупо и грубо обругал французскую деревню? Мне до сих пор это непонятно и до сих пор стыдно. Даже Мейнт, казалось, не ожидал от меня такого и огорчился.

– Идем, - сказала Ивонна и взяла меня за руку.

Хендрикс, онемев от изумления, таращился на меня.

Я нечаянно толкнул Пулли.

– Вы уже уходите, господин Хмара?

Он сжал мою руку и пытался удержать.

– Я еще приду к вам, приду, - бормотал я.

– Да-да, пожалуйста! Мы поговорим обо всем этом, - и он неопределенно взмахнул рукой.

Мы прошли через танцплощадку. Мейнт шел за нами. Из-за световых эффектов казалось, что на танцующих крупными хлопьями падает снег. Ивонна тащила меня за собой, и мы с трудом пробрались сквозь толпу.

Перед тем как спуститься вниз, я в последний раз оглянулся на оставшихся.

Я остыл и теперь раскаивался, что не смог совладать с собой.

– Ну что, идем? Идем?
– торопила меня Ивонна.

– О чем вы задумались, Виктор?
– спросил Мейнт, похлопав меня по плечу.

Я стоял на верхней ступеньке и снова, как завороженный, глядел на шевелюру Фоссорье. Такую блестящую. Должно быть, он обрызгивал волосы каким-то фосфоресцирующим лаком. Каким терпением и трудолюбием надо обладать, чтобы каждое утро возводить этот серебристо-голубой фигурный торт.

В машине Мейнт сказал, что мы глупейшим образом провели этот вечер. А виноват во всем Даниэль Хендрикс, который советовал Ивонне прийти - мол, будет присутствовать все жюри и куча журналистов. "Этому подонку ни в чем нельзя верить".

– И нечего оправдываться, милая моя, ты это прекрасно знала, - с раздражением добавил Мейнт.
– Он хотя бы призовой чек тебе дал?

– Конечно, дал.

И они поведали мне всю закулисную сторону этого торжественного мероприятия: Хендрикс открыл соревнования на кубок "Улиган" пять лет назад. И устраивал их зимой, то в Альп-д'Юезе, то в Межеве. Занялся он этим из снобизма, пригласив в жюри несколько знаменитостей, и из тщеславия (газеты, рассказывая о соревнованиях, упоминали и о нем, Хендриксе, и о его спортивных подвигах), а также потому, что был лаком до красивых девочек. Какая дурочка устоит, пообещай ей кубок? Призовой чек был на восемьсот тысяч франков. В жюри Хендрикс распоряжался как у себя дома. Фоссорье же очень хотелось, чтобы конкурс на изысканный вкус, проходящий ежегодно с неизменным успехом, привлекал побольше внимания к "Турсервису". Потому эти достойные люди втайне подсиживали друг друга.