Вилла "Грусть"

– Да нет...
– сказал я.

Он шел впереди меня, и мои глаза ни на минуту не отрывались от красного огонька. Кругом ни одной лампочки. Я вытянул руки, чтобы не налететь на стену.

– Ивонна в первый раз встретила молодого человека из хорошей семьи. Он резко засмеялся и прибавил хрипло: - Так-то вот, братец ты мой.

Обернувшись ко мне, он опять схватил меня за руку. Красный огонек оказался у самого моего лица. Мы постояли молча.

– Она и так уже наделала много глупостей...
– тяжело вздохнул он.
– А тут еще эти съемки...

Я не видел его лица, но до сих пор ни в одном человеке не замечал такого смирения и усталости.

– И ведь ей ничего не втолкуешь... Все равно что ее отцу, Альберу... Он опять повел меня за руку, все сильнее ее сжимая.
– Я вам это рассказываю, потому что вы славный... Вежливый...

Наши шаги гулко отдавались в пустоте. Я не мог понять, как он умудряется находить дорогу в таких потемках. Если я отстану, то заблужусь здесь навеки.

– Может, вернемся?
– сказал я.

– Дело в том, что Ивонне всегда хотелось жить не по средствам. А это так опасно... Так опасно.
– Он отпустил мою руку, и, чтобы не потеряться, я ухватился за полу его пиджака. Его это не смутило.
– В шестнадцать лет она ухитрялась накупать тонны косметики...
– Он ускорил шаг, но я крепко держался за его пиджак и не отставал.
– С соседями не зналась, а все ходила в "Спортинг". Вся в отца.

Свет трех горящих лампочек ослепил меня. Он отошел куда-то влево и нащупал на стене выключатель. Щелчок - и прожекторы под потолком ярко осветили все помещение, оказавшееся при свете еще огромней.

– Простите, дружочек, они включаются только здесь.

Мы очутились в самом дальнем углу гаража. Несколько американских машин выстроились в ряд. Старый автобус фирмы "Шоссон" на сдутых шинах. Слева от нас была застекленная мастерская, окруженная кадками с деревцами, похожая на оранжерею в саду. Здесь пол был усыпан гравием, а по стене полз плющ, обвивавший беседку со столиком и плетеными стульями.

– Ну как вам мой уголок, дружочек?

Мы подвинули себе стулья и сели друг напротив друга. Облокотившись о стол, он положил подбородок на ладони. Вид у него был измученный.

– Здесь я отдыхаю, когда умаюсь копаться в моторах. Это мой садик... Видите эти неприкаянные железяки?
– Он указал на американские машины и автобус "шоссон" у себя за спиной. И отмахнулся, словно от надоедливой мухи.
– Жуть, когда твоя работа тебе вдруг осточертеет.

Я изобразил на лице недоверчивую улыбку.

– Но...

– А вам ваша работа не надоела?

– Нет вроде, - сказал я, не совсем понимая, о какой работе он говорит.

– Конечно, в юности за все берешься со страстью, с энтузиазмом.
– Меня поразило, как ласково он на меня поглядел при этих словах.
– С энтузиазмом...
– повторил он вполголоса.

Мы сидели за столиком, такие крошечные по сравнению с гигантским гаражом. Здесь, среди кадок с деревцами плюща, мы оказались в странном оазисе среди общего запустения: ожидающих починки автомобилей (у одного из них не хватало крыла) и ржавеющего автобуса. Свет прожекторов был тоже холодным, но не желтым, как в коридоре и на лестнице, по которой мы поднялись с Ивонной. Нет, скорее серебристо-голубым. Ледяной серебристо-голубой свет.

– Хотите мятной настойки с водой? Больше мне вас нечем угостить.

Из застекленной мастерской он принес два стакана, бутылку мятной и графин с водой. Мы чокнулись.

– Иногда, старина, я думаю: и дался же мне этот гараж.
– В тот вечер ему явно хотелось излить кому-нибудь душу.
– Великоват он для меня, - и он развел руки в стороны.
– Сначала исчез Альбер... Потом моя жена... А теперь вот Ивонна...

– Но она же часто навещает вас, - возразил я.

– Редко. Она, видите ли, снимается в кино. Тоже мне, Мартина Кэрол.

– Но она станет второй Мартиной Кэрол, - убежденно сказал я.

– Да ну... Не говорите глупостей. Она слишком ленива.

Мятная с водой попала ему не в то горло, он поперхнулся. И закашлялся, да так, что побагровел. Еще, чего доброго, задохнется. Я хлопал его по спине до тех пор, пока кашель не прекратился. Он посмотрел на меня с признательностью.

– Довольно скулить, правда, дружок?
– прохрипел он сдавленно, так что я не столько расслышал его слова, сколько угадал их.
– Вы славный мальчик... И вежливый.

Кто-то хлопнул дверью. Далекий звук эхом отразился от стен. На том конце гаража, далеко-далеко от нас, захлопнулась дверь гостиной. Я увидел Ивонну, с рыжими распущенными волосами по пояс. От нас она выглядела совсем крошкой, лилипуткой. Собака доходила ей почти до плеча. Она казалась нам маленькой девочкой с огромным псом, до тех пор пока не подошла поближе, и я навсегда запомнил ее такой.

– А вот и она, - заметил дядюшка.
– Не пересказывайте ей нашего разговора, ладно? Пусть это останется между нами.

– Ну разумеется.

Мы не отрываясь смотрели на приближавшуюся девушку. Пес бежал впереди, показывая ей дорогу.

– Какая она сейчас маленькая, - заметил я.

– Да, совсем маленькая, - отозвался дядя.
– Ивонна - ребенок... Трудный ребенок.

Увидев нас, она помахала рукой. Закричала: "Виктор, Виктор!" - и мое выдуманное имя гулко отдавалось от стен огромного гаража. Наконец она села за стол между мной и дядей. Она немного запыхалась.

– Очень мило с твоей стороны, что ты решила составить нам компанию. Хочешь мятной настойки с водой? С холодной водой или со льдом?

Он снова наполнил наши стаканы. Ивонна улыбалась мне, и от ее улыбки у меня, как всегда, немного закружилась голова.

– О чем вы тут без меня говорили?

– Так, о жизни, - ответил дядюшка.
– Он закурил сигарету, и я подумал, что он опять будет держать ее во рту до тех пор, пока она не обожжет ему губы.
– Твой граф очень мил... и прекрасно воспитан.

– Это точно, - сказала Ивонна.
– Виктор - отличный парень.

– Что-что?
– переспросил дядя.

– Виктор - отличный парень.

– Нет, правда?
– поочередно спрашивал я то Ивонну, то дядюшку. Я так глупо вел себя, что Ивонна в конце концов ущипнула меня за щеку и сказала:

– Ну конечно, отличный, - словно пыталась меня успокоить.

А дядюшка усердствовал и того пуще:

– Отличнейший, старина, отличнейший... Просто прекрасный!

– Раз так...

Я умолк, но до сих пор помню, что хотел сказать: "Раз так, то позвольте мне просить руки вашей племянницы". Я до сих пор считаю, что тогда для этого был самый подходящий момент, но... я так и не договорил...