Вильям Гарвей

И сейчас, триста тридцать лет спустя, эта книжка читается так же легко, все, что в ней изложено, так же понятно, как если бы она была написана сегодня.

«Теоретические изыскания и эксперименты подтвердили следующее: кровь проходит через легкие и сердце благодаря сокращению желудочков, из которых она посылается во все тело, проникает в вены и „поры ткани“ и по венам, сначала тонким, а потом более крупным, возвращается от периферии к центру и, наконец, через полую вену приходит в правое предсердие. Таким образом кровь течет по артериям из центра на периферию, а по венам от периферии к центру в громадном количестве. Это количество крови больше того, что могла бы дать пища, а также больше того, которое нужно для питания тела. Следовательно, необходимо заключить, что у животных кровь находится в круговом постоянном движении. В этом состоит деятельность или функция сердца, осуществляемая посредством биения».

Какой же силой, каким запасом энергии должно обладать сердце — эта небольшая мышца, величиной с кулак человека, чтобы непрерывно приводить в движение огромную массу крови, проходящую через сердце на протяжении всей человеческой жизни?

Сейчас нам уже известно, что в сутки сердечная мышца, сокращаясь, совершает работу, равную 20 тысячам килограммометров. Какова же эта работа за всю жизнь?!

Единственная ошибка, допущенная Гарвеем, заключалась в том, что он считал печень кроветворным органом, снабжающим кровью живой организм. Объясняется эта ошибка тем, что при тогдашнем состоянии техники вообще, медицинской в частности, проследить в организме кроветворение не представлялось возможным. Только сравнительно недавно было установлено, что кровь образуется в костном мозге, лимфатических железах (во времена Гарвея еще и не открытых) и в селезенке. Печень же действительно участвует в выработке крови, но только у зародышей на определенном месяце развития; у взрослого же человека печень только утилизирует одну очень важную часть крови — гемоглобин — и является местом осуществления белкового обмена.

В остальном учение Гарвея о кровообращении впервые явилось в его книге в современной нам форме. Загадка одного из основных физиологических процессов была решена.

Впервые в истории физиологии крупное открытие было сделано на основе истинно научного метода, при помощи экспериментов.

Впервые в истории медицины была высказана и подтверждена строгими опытами мысль о том, что одно и то же сравнительно небольшое количество крови движется в нашем теле неизменно в одном и том же направлении по замкнутому пути и что движущая сила этого круговорота — сокращения сердечной мышцы. Впервые была высказана и доказана мысль о связи пульса с сокращениями сердца и установлена точная природа этого фактора. Насколько он важен, можно судить уже по тому, что каждый врач, обследуя больного, прежде всего знакомится по пульсу с состоянием его сердечно-сосудистой системы.

Учение Гарвея дало толчок к развитию научных представлений о связи дыхания и кровообращения, и правильно он отмечал в своей книге, что «причиной всех ошибок была неясность вопроса о связи сердца и легких человека». Открытие Гарвея физиологически и анатомически обосновало эту связь и дало толчок к пониманию жизненных процессов как процессов химических.

Работа Гарвея — начало не только новой физиологии, основателем которой он является, но и новой медицины. Необыкновенно наблюдательный, он подметил важнейшие факты, без которых сейчас не обходится ни один мыслящий врач и физиолог.

В своем трактате Гарвей пишет: «Я хотел бы, чтобы все убедились в том, что я узнал, а именно, что кровь проходит то в большем, то в меньшем количестве, что циркуляция происходит при различной скорости, согласуясь с темпераментом, возрастом, внешними и внутренними причинами, сообразно времени сна или отдыха, питания, упражнения, состояния духа и прочим подобным условиям».

Кому не знакомо быстрое сердцебиение в минуту волнения или тревоги? Кто из нас при сильном испуге не хватается рукой за сердце, инстинктивно стараясь умерить его лихорадочное и бурное биение? Кто не знает, как медленно и ровно бьется сердце в состоянии покоя, как быстро колотится во время бега и как неуемно прыгает оно в груди — перед каким-нибудь серьезным испытанием?

Но только в наше время другой гений — Иван Петрович Павлов — научно обосновал природу этих явлений, связанных с состоянием коры головного мозга — главного управителя физиологических процессов, происходящих в организме человека.

Ценность книги Гарвея прежде всего в том, что он сумел завершить учение о движении крови, претерпевшее в течение веков массу изменений. Только благодаря его работе учение это вылилось, наконец, в четкую материалистическую форму. Гарвей собрал все отрывочные сведения и открытия, опроверг все ошибки, дал всем учениям соответствующую оценку, произвел массу опытов, высказал много нового и оригинального и только тогда провозгласил истину. Своим трактатом Гарвей положил начало новой эре в науке.

Один из биографов Гарвея, М. А. Энгельгардт, пишет:

«Как в астрономии система Птолемея господствовала вплоть до Коперника, несмотря на возражения Аристарха, Сенеки и других, так в физиологии система Галена оставалась незыблемой, пока Гарвей не противопоставил ей новую систему, обоснованную во всех деталях со всей строгостью научного метода. Система Гарвея объединяла и объясняла все предыдущие. Опыты, на которых он основывался, были известны всякому хирургу: анатомические факты, вроде венных заслоночек и т. п., были указаны его предшественниками; он только связал и объяснил эти факты. По отношению к предыдущим исследователям его книга представляет так же мало или так же много, как мозаическая картина по отношению к груде цветных камешков; из старых фактов выросла новая система физиологии. Открытия Везалия, Коломбо, Фабриция имели отрывочный характер, касались частных анатомических фактов, но в исследовании Гарвея дело шло о всей совокупности органов и процессов, составляющих в целом систему кровообращения. Таким образом, период освобождения науки от авторитетов древних, начатый Везалием в области фактов, завершился Гарвеем в сфере идей».

И в этом освобождении европейской науки от рабского подчинения древним — вторая ценность гарвеевского труда.

И, наконец, последнее по порядку, но отнюдь не наименее важное по значению: книга Гарвея представляет огромную ценность как торжество индуктивного метода в науке.

Гарвей явился реформатором физиологии именно благодаря своему методу. Поэтому значение его учения выходит далеко за рамки одного, пусть основного, открытия в одной отрасли науки; он не только открыл новые физиологические явления — он преподал самые приемы научного мышления. Гарвей глубоко верил в творческую силу наблюдения и опыта, он всегда связывал проблему кровообращения с другими важными проблемами физиологии, хорошо чувствовал тесную связь между отдельными органами живого существа и целыми организмами.

Учение Гарвея о кровообращении — основа всей физиологии и медицины. Открытие это повлекло за собой множество других открытий. Ученые сбросили с себя многовековые путы древних авторитетов. Дорога для истинной науки была открыта.

Вслед за физиологией стали продвигаться вперед и другие отрасли медицины: терапия, хирургия, патология. Многие жизненные процессы, многие болезни предстали в новом свете. Грубый эмпиризм в терапии и диагностике стал уступать место науке. Перед медициной открывались новые горизонты.

Великий русский физиолог Павлов охарактеризовал труд Гарвея как высокий образец естественнонаучного мышления. В своем предисловии к русскому переводу трактата Гарвея Павлов пишет:

«Эта книжка есть одно из великих творений английского ума, английского ясновидения действительности. Триста лет тому назад… среди глубокого мрака и трудно вообразимой сейчас путаницы, царивших в представлениях о деятельности животного и человеческого организма, но освященных неприкосновенным авторитетом научного классического наследия, врач Вильям Гарвей подсмотрел одну из важнейших функций организма — кровообращение и тем заложил фундамент новому отделу точного человеческого знания — физиологии животных».

«Незнакомец, по имени Разум…»

И поднялась великая буря…

Прежде всего лондонские врачи. Те самые, которые, по мнению Гарвея, достойны были всяческого доверия; те самые, на свидетельство которых он так полагался, которые присутствовали при его опытах и «честно соглашались с очевидными фактами». Те, к которым он обращался в своем посвящении: «…будьте благосклонны к Вашему коллеге, анатому Вильяму Гарвею»…

Открытия Гарвея, его метод, вели к обновлению врачебного искусства. Но лондонские врачи, завоевавшие себе среди пациентов твердый авторитет, не были заинтересованы ни в каком обновлении. Слишком хлопотно было заново переучиваться, слишком явным было бы признание собственного ничтожества. Те, кто помоложе, рассуждали маститые лекари, у кого впереди еще добрая половина жизни, — те пусть размышляют, но нам, старым уважаемым врачам, нечего делать с этим новым учением какого-то выскочки!