Винсе

Корэр только цыкнул, и это они, лжецы до самых управляющих нитей, говорили ему что-то о доверии?

Наёмник: Глава 10: Ценный урок

Сморок склонился над Корэром, сидевшем у него в каюте, а за спиной нанимателя ходил из угла в угол Ремок, прихрамывая и порой опираясь на стену.

— Какие боги тебя надоумили драку устраивать?

Корэр неохотно ответил, уже жалея, что подумал, будто в это путешествие направила его Судьба, а не злой рок:

— Я стоял, никого не трогал, не взялся бы он меня жизни учить, ничего бы не было, — прогундосил Корэр, зажимая сломаный нос подвернувшейся под руку относительно чистой тряпицей.

Сморок тяжело вздохнул, он понадеялся на колдуна, увидев в том подспорье в непростом деле, а тот оказался очередным невменяемым, какие под конец похода с ним и остались.

— Мы кучи жизней спасаем, так что никакого раздора до конца дела, а там уж хоть переустраивайте друг друга. И ты, Ремок, не смотри так. Ты повинен куда больше парнишки. На кой ляд ты к нему приставать решил?

Ремок хмыкнул:

— Так он трясся, словно девка на ветру. Я уж было подумал неженка, а как тронул, понял что трус. Хотел вразумить, да не рассчитал, что так легко взъярится.

— Вроде здоровый мужик, а как детё малое. Уже и седины голову тронули, да спокойно не живётся. Парня больше не трогай. А теперь вон пошли, оба!

Ремок, послушно поковылял прочь, всё же зря он воспитательные беседы затеял. Как выяснилось, не на всех работает заученный им метод вразумления, да и не всех можно как следует вздёрнут, чтобы разум на место поставить. Разных парней он повидал. Были те, кто вбиваемую им науку принимали, были те, кто пытался огрызаться, но чтобы первыми кинуться, такое впервые. Колдун был либо безбашенным, либо привыкшим, что не отстанут, пока за себя не постоит. И если последнее, то понятно, отчего он был таким отстранённым и озлобленным. Такого не перекроить, не поправить. Но что должно было случиться в жизни ещё совсем малого парня, которого не всякая мать и со двора бы одного пустила, да к тому же явно холенного и лелеянного аристократа, что его характер так покорёженного?

Корэр взглянув исподлобья на Ремока, попытался предугадать, что тот думает. Но о чём мог думать недалёкий рубака? Все они мыслили лишь о том, кого бы захватить, разорить. Такие жили войной и он это успел запомнить за те редкие разы, когда брат брал его с собой. С такими можно было говорить только на языке силы, ведь только сильных они либо уважали, либо боялись, но главное: не трогали.

В глазах колдуна, Ремок походил на одного из тех сорви голов, что постоянно окружали брата, и от того был теперь ещё более противен. Бывший солдат сказал то, чего ария никак не мог от него ожидать, потому поначалу подумал, что ослышался:

— Ты прости. Не знал я твоей доли, от того и не подумал, что могу задеть.

Корэр обратил на наёмника очередной пробирающий до каркаса взгляд, и тот проворчал:

— Да не смотри на меня так, словно в горло вгрызться хочешь. Я воин, и прощения ещё ни у кого не просил. Так что знай, может и не очень красиво, всё же говорить не обучен, но я искренне.

Колдун кивнул, слегка прикрыв веки и вновь посмотрев пристально, заговорил:

— И ты меня прости. Не на тебя я злился, на себя. Я ведь и правда слабый никчёмный мальчишка, ничего без своего клинка не умеющий. Я на тебя бросился потому, что себе хотел доказать обратное, но только подтвердил свою никчёмность.

Только теперь Ремок понял, что взгляд колдуна всегда был отстранённым, а не надменным, как если бы он боялся запачкаться, посмотрев на других как на равных. И не самолюбие были в лице его, а постоянная попытка убедить себя, что он на самом деле хоть чего-то стоил. Мальчишка не был солдатом, в котором нужно было воспитать боевой дух, он был ребёнком, которого следовало наставить:

— Скорее всего ты меня не послушаешь, но запомни, может потом поймёшь. Ты не никчёмный, ты умудрился в одиночку почти целую шайку наёмников вырезать, ни одному, даже самому опытному воину это не под силу.

— Мои сестра с братом, сделали бы это лучше, быстрее, эффективнее. Они настоящие маги, а я так, с клинком только играюсь. Мой брат в своё время развернул планету и уничтожил всю вражескую армию, а сестра ходила в миры мёртвых, будучи ещё живой, а ещё придумала такой способ лечения, от которого и следов не остаётся, — проговорил Корэр, удивляясь своей откровенности. Хотя, его ведь редко кто готов был вот так просто выслушать, разве что Ар была исключением, остальные же ждали разумных указов и взвешенных распоряжений.

Ремок поперхнувшись, откашлялся, а потом всё же сумел проговорить:

— Уж не знаю, может в родне у тебя боги. Да только вот жизнь ты свою живёшь. И достижения у тебя свои. Так что хватит себя с другими сравнивать. Посмотри на себя в прошлом, да ответь, а чего ты сделал, чтобы превзойти себя предыдущего.

От чего-то Корэру сделалось смешно. Мужик, который скорее всего был его куда младше, взялся учить его истинам жизни. Не сдержавшись, ария расхохотался, вновь вызвав недоумение у окружавших его.

И всё же было в словах вояки что-то разумное, вот только Корэр никак не мог понять и принять этого.

Они спустились на палубу ниже, в каюты пассажиров. Ремок тут же повёл Корэра к себе, где встретил и Малого. С тем у Сморока до этого состоялся разговор, ограничившийся всего одной фразой: «Если разума нет, так помирай, никто не остановит».

Корэр со вздохом опустился на свободную койку, только сняв сапоги, да поставив рядом Вихрь и заплечный мешок. Тут же блаженно растянулся. Он слишком устал, чтобы бояться, что что-то пойдёт не так. Хотелось спать, но прежде всего необходимо было разобраться с раскуроченной физиономией, да затылком, отдававшимся тупой болью.

Простонав он поднялся, обратившись к Малому:

— Зеркало да ковш с чистой водой найдёшь?

Тут же отозвался разлёгшийся напротив Ремок:

— Красна девица прихорашиваться станет?

— Раны нужно промыть, а то от попавшей грязи и загноиться могут, — наставительным тоном проворчал Корэр.

Малой неохотно поплёлся добывать попрошенное, а Ремок вновь попытался усмехнутся:

— Так я вроде жив до сих пор, не сгнил, как мумия какая. А уж такие сурьёзные раны чуть ли не на каждый день получаю.

Корэр ничего не ответил, только подошёл к вояке, потребовал показать раненый бок. Тот неохотно задрал рубахи. Колдун молча вытащил из заплечного мешка стержень от пишущего пера и проделал с раной всё то же, что делал со своим бедро, когда упырица шпильку воткнула, только слюну лил уже сцеженную в баночку, не стоило другим знать, что за чудо средство затягивало раны.

Ремок хотел было прогнать мага, но вскоре боль отступила и он успокоился, а Корэр проговорил:

— Хорошо бы и с отёка кровь пустить, а то можешь глаза лишиться.