Вирус «Reamde»

Зула прицелилась Халиду в корпус – примерно в легкие и сердце – и трижды выстрелила.

Все перекрыл пронзительный свист: то ли это воздух вырывался сквозь пулевые отверстия в фюзеляже, то ли у нее в ушах стоял звон, а может, и то и другое. Джонс сорвал с кровати одеяло, швырнул Зуле в лицо, и в тот же момент из-за перепада давления дверь мощно уперлась ей в спину. Зула вслепую пальнула в сторону Джонса, но тот всем весом прижал ее руку к полу и уперся коленом в грудь. Свободной рукой Зула откинула одеяло с лица и увидела, как Джонс – целый и невредимый – сидит на ней и ловит какой-то желтый предмет, болтающийся под потолком. Она не сразу распознала кислородную маску. Джонс закрепил маску у себя на лице и посмотрел на Зулу.

По инструкции полагалось сначала подышать самому, затем помочь другим. С первой частью Джонс справился превосходно, но на этом остановился и стал с любопытством смотреть, как Зула теряет сознание.

* * *

Соколов брел на звук лодки и прикидывал, что теоретически могло пойти не так и что уже пошло не так фактически. Подобным образом, сколько себя помнил, он оценивал любую ситуацию; в армии эта привычка усилилась стократ, да и на нынешней службе очень пригодилась. Если бы миром правили консультанты по безопасности, государства отказались бы от армий: спецы вычисляли бы и устраняли все причины конфликтов, которые в будущем могут стать войнами. По крайней мере так Соколов оправдывал свою профессию.

Видимость упала ниже ста метров. С одной стороны, хорошо: с берега не заметят, как он уплывет на контейнеровоз. С другой – ему тоже не видно лодку. Еще в такси Соколов порасспрашивал Джорджа Чоу, как тот все устроил, почему выбрал ту лодку, а не другую и могли ли за ним следить спецслужбы. Китаец отвечал уверенно и, пожалуй, чуть беспечно, а это верный повод насторожиться. Соколов совершенно не представлял, опытный ли агент этот Чоу, не знал, насколько островная полиция подчиняется материковой власти, а потому благоразумно допустил, что за Чоу от самой гостиницы был «хвост» либо – так дешевле и проще – за ним следили с помощью видеокамер и засекли, как он ездил на берег договариваться насчет лодки. Если так, то не составило бы никакого труда найти подписавшегося капитана и с помощью угроз и взяток выяснить все, что тому известно.

– Что известно капитану? – спросил Соколов в такси.

– Что надо забрать человека в конкретном месте в конкретное время, – ответили ему с переднего сиденья. – Куда везти – скажете сами.

Так или иначе, на судне (Чоу отметил место встречи на GPS-навигаторе и выдал устройство Соколову) могла ждать команда, которая этим утром прибыла с материка, чтобы найти и убить Соколова либо забрать в КНР и подвергнуть в лучшем случае допросу.

Если его ждут и дело дойдет до перестрелки (а он полагал, что так и случится), как это будет выглядеть на взгляд – точнее, на слух, поскольку ничего не видно, – Оливии и Джорджа Чоу? До них долетит звук выстрелов, приглушенный волнами и сотнями торчащих из песка бетонных пальцев. Даже если Оливии хватит глупости пойти разбираться, что произошло, она ничего не найдет – лодка к тому времени скроется в море. В лучшем случае ей попадутся один-два трупа, хотя обнаружить свидетельства такого рода крайне маловероятно. Скорее всего для Чоу и Оливии исход стычки останется загадкой, и они, напуганные перестрелкой, поспешат в аэропорт, чтобы поскорее улететь с острова.

В такси Соколов спросил Джорджа Чоу, чего ждать в Лонг-Бич. Тот заверил: как только контейнеровоз прибудет, дружественные американские спецслужбы увезут Соколова в безопасное место, где ему зададут вопросы об Абдулле Джонсе, а затем помогут с иммиграцией.

Однако Соколова совсем не интересовали эти встречи, вопросы и помощь: виза на свободное посещение США у него есть и так. Проникнуть в страну не составит труда: всего-то обхитрить портовую охрану; учитывая то, чем он занимался последние сутки, – полная ерунда. В этом случае отсутствие печати в паспорте окажется единственной трудностью – такой абстрактной и далекой, что думать о ней теперь нет смысла. Он уже передал Оливии всю полезную информацию о Джонсе, поэтому беседа в Лос-Анджелесе только усложнит жизнь: ему станут задавать вопросы об Иванове, Уоллесе и о вчерашней перестрелке в многоэтажке. Если же американцы решат, что его убили где-то в густом тумане на берегу Кинмена, неприятных расспросов удастся избежать.

Однако есть еще Оливия.

Она ему нравилась, он желал ей счастья. И видел, что Оливия не хочет признаваться себе в очевидной (по крайней мере для Соколова) сути их отношений: в животном влечении. Встречаются же иногда те, кого хочется трахать до потери пульса, – тут дело в феромонах. Обычно желания не взаимны, но когда совпадают, все случается так внезапно и с такой силой, что люди, полагавшие, будто в их жизни раньше был смысл, приходят в смятение. Соколов и Оливия хорошо развлеклись в бункере и могли бы повторить в более спокойной обстановке – однако это лишь секс, и ничего больше. Такие отношения быстро заканчиваются. Оливия, человек хорошо воспитанный и рациональный, отрицала, что способна на такую связь, и даже теперь принуждала свой светлый ум искать глубокий смысл в том, что случилось. Если бы они с Соколовым жили рядом или вместе работали, Оливия долго и крайне болезненно шла бы к пониманию того, что дело только в животном влечении и никаких отношений на нем не построишь.

К счастью, нынешняя ситуация куда проще. Даже если Соколов благополучно сядет в лодку и уплывет на контейнеровозе, то вряд ли встретит Оливию снова. А если его убьют в густом тумане на берегу Кинмена, она сможет поставить точку в крайне приятном, но чрезвычайно бессмысленном романе и жить долго и счастливо, чего как раз хотел Соколов.

Шагая на звук мотора, он составил нехитрый план, который в итоге упростит жизнь и ему, и Оливии: он несколько раз выстрелит в воздух. Пальба, конечно, до смерти перепугает лодочника, но эту проблему решить не трудно. Затем, на контейнеровозе, Соколов как-нибудь уговорит капитана заявить, что встреча не состоялась: лодка не пришла, на борт никто не поднимался. Сам же он две недели спустя незаметно сойдет на берег в Лонг-Бич, где с помощью связей ненадолго заляжет на дно, а потом переберется в Торонто, откуда и начал свой путь. При тщательной проверке печатей в паспорте могут обнаружиться нестыковки, но кто станет пристально рассматривать печати?

Он достал «макаров» и отобранный вчера у моджахеда пистолет-пулемет и проверил, сняты ли те с предохранителя: держать их наготове – хорошая идея в любом случае, – затем подумал, что для убедительности надо сначала несколько раз пальнуть из «макарова», потом дать пару очередей из «ПП». Конечно, стрелять стоит с борта, иначе лодочник с перепугу удерет, то есть выскакивать из воды с оружием наперевес не следует.

Соколов сунул «макаров» в привычную спецназовскую кобуру, а пистолет-пулемет закинул на спину.

Вода доходила ему до груди – для лодки такой глубины хватит. Соколов присел так, чтобы над поверхностью осталось только полголовы (задача не из простых – его постоянно захлестывали волны), и стал передвигаться от одной заросшей моллюсками сваи до другой. Суденышко терлось бортом о камень всего в нескольких метрах.

Наконец сквозь туман проступила длинная тень; она постепенно складывалась в цепочку толстых букв «О» – покрышек, которые защищали судно от бетонных свай. Лодочник напряженно сидел на корме, высматривая таинственного пассажира. Белая веревочная лестница свисала с бака по левому борту на ближней к берегу стороне – видимо, с расчетом на то, что Соколов подойдет именно здесь и трап ему пригодится.

Впрочем, покрышки показались Соколову не менее удобными, и он не увидел смысла взбираться на борт там, где его ждут. Он обошел лодку со стороны кормы, подгребая руками, выбрал место, откуда хорошо видел покрышки с бухтами каната, затем набрал в легкие побольше воздуха, нырнул и проделал последние метры под водой.

Увидев над собой край корпуса, Соколов прижал колени к груди, ушел на дно и оттолкнулся что было сил. Вытянутыми вверх руками он ухватился за одну покрышку, упер ногу в другую, скользнул руками по канату, на котором висела покрышка, подтянулся и резко распрямил опорную ногу, а свободную закинул над бортом. В верхней точке полета над планширом он на мгновение завис. Лодочник обернулся на неожиданный всплеск. Соколов перехватил его взгляд – на палубе лежали трое вооруженных людей, которые смотрели туда, где крепилась веревочная лестница.

Инерция несла его над бортом, одна нога уже коснулась палубы, и Соколову ничего не оставалось, кроме как завершить пируэт. Он перекинул вторую ногу, на секунду оказавшись спиной к засаде. Пистолет-пулемет, висевший через плечо, перелетел из-за спины на живот. Соколов тяжело опустился на обе ноги, схватил «ПП» обеими руками, припал на колено и пустил очередь в зад ближайшему противнику. Полдюжины пуль прошили тому внутренние органы от таза к голове. Второй привстал на локтях и обернулся. Его лицо превратилось в месиво. Третий – тот, что ближе к баку, – вскочил и одним прыжком рванулся к носу, преследуемый очередью из «ПП». Соколов выпустил пистолет-автомат, оставив его болтаться на шее, выхватил «макаров» и, обернувшись к остолбеневшему лодочнику, махнул в сторону моря. Затем упал на живот и пополз к носу, огибая бойцов, корчившихся на палубе в последних судорогах. На мгновение он выглянул между двумя покрышками. В паре метров раздались хлопки: третий боец палил, похоже, из-за бетонных свай. Соколов сделал несколько выстрелов наугад – для острастки. Двигатель взревел, и Соколов почувствовал, как палуба под ним завибрировала. Когда он в следующий раз приподнял голову над бортом, сваи уже растворились в тумане, а туман перешел в дождь. Некоторое время лодка шла задним ходом, затем развернулась и взяла курс в открытое море.