Вишня и никотин

Мать и отец говорят о работе. Бесит.

Зои случайно смеется с открытым ртом, полным еды. Бесит.

Дилан отпивает сок из кружки, усмехаясь краем губ. Бесит.

Мать что-то с улыбкой восклицает. Бесит.

Дождь за окном усилился. Бесит.

– Чарли, ешь хлопья, - голос матери ровный, но не грубый, поэтому мой тон был неуместен:

– Я не хочу их есть!
– бросаю ложку в тарелку, убирая руки под стол.

Опять. Опять все подняли на меня глаза. Что? Так нравится лицезреть меня в плохом настроении? Это тоже выглядит по-детски?

Мой крик был не к месту, ведь до этого мы даже не ругались. Это был мирный и спокойный семейный завтрак за столом. И меня это раздражает. Бесит, что они такие нормальные, в то время как внутри меня что-то скребется и жжется, довольно-таки неприятно.

Сама не замечаю, как провожу языком по внутренней стороне щеки, чем вызываю ухмылку у Дилана, который наблюдал за мной, сидя напротив.

– Ну, - мать казалась какой-то потерянной.
– Не хочешь, не ешь, - переглядывается с отцом, который чешет щетину.

– У тебя все хорошо?
– мужчина откладывает газету, взглянув на меня. Я открываю рот, понимая, насколько неловко себя чувствую, поэтому потираю вспотевшие ладони под столом, виновато опуская глаза:

– Да, извините, - смотрю на хлопья в тарелке, и меня передергивает.
– Просто, - сглатываю.
– Не хочу их.

– Тогда, съешь что-нибудь другое. Мы с отцом вчера закупились, просто, - она явно в недоумении.
– Ты всегда завтракала хлопьями, сама просила их покупать.

Мой пыл угасает, ведь это тоже правда. Странно, что сейчас я не могу даже видеть эту еду, хотя вчера спокойно пила молоко. Поднимаю глаза на тост с джемом, который уплетает Дилан. Мне никогда не нравилось повидло, но сейчас я чертовски хочу его.

Не Дилана, а тост.

– Прекрати смотреть на меня, - ворчание возвращает меня в реальность, и отвожу глаза:

– Я задумалась, - пинок под столом, и невольно поднимаю голову, видя, как Дилан усмехается, проводя языком по внутренней стороне щеки.

Кретин.

Он словно читает мои мысли, поэтому его наглая ухмылка становится шире, будто говоря: “Фантазии нет, червивая башка?”

Коснулась кулона, начав теребить его, оттягивая цепочку. Поднялась со стула, направляясь к холодильнику.

Я даже не знаю, чего хочу на самом деле: пить, есть, спать или просто выблеваться, чтобы стало легче. Не пойму, что за нахер со мной сегодня. Резко открываю дверцу, отчего та дает мне по носу. Зои хихикнула, за что мать недовольно ворчит на неё, после чего обращается ко мне спокойным голосом:

– Будь внимательней, Чарли.

Будь аккуратней, Чарли.

Будь осторожней, Чарли.

Ложись спать раньше, Чарли.

Ты должна съесть это, Чарли.

Может, прекратишь себя так вести, Чарли?

Прими ванну, Чарли.

От тебя странно пахнет, Чарли.

Что с твоей прической, Чарли?

У тебя грязно в комнате, Чарли.

Уберись, Чарли.

Будь женственней, Чарли.

Не ставь локти на стол, Чарли.

Убери эту псину, Чарли.

Следующий выдох, слетевший с моих приоткрытых губ, был одним из самых тяжелых, неприятных, отчего все тело продрогло до самых костей.

Будь тем, кем я хочу тебя видеть, Чарли.

Прикрыла глаза, невольно коснувшись лбом холодной дверцы, чтобы остудиться. Мне жарко. Жарко до ужаса.

– Что с тобой, Чарли?
– я слышу, как скрипит стул.

Но в глазах темнеет. Такое чувство, будто по голове дали чем-то тяжелым, отчего ноги подкосились, и я не могу удержать равновесия, падая.

“Черт”, - единственная мысль, посетившая меня в этот момент, до того, как я ударяюсь виском об пол, окончательно теряя сознание.

***

Вода касается ног, заставляя отступить назад. Пальцы исчезают под слоем белого песка, который впивается в кожу.

Ветер по-прежнему воет, но уже иначе.

Грядет буря.

Серое небо не светлеет за окном. Моя мать обеспокоено теребит сумку, пока Сандра осматривает меня, пытаясь понять, в чем причина моих падений.

– Витамины пьешь?
– задает вопрос, но знает ответ.

Нет, не пью.

– Если ей не напомнить, то она не пьет. Её память - это нечто, - мать вздыхает. Она нервничает. Я вижу это, но остаюсь спокойной. Голова до сих пор тяжелая, словно вместо неё воздушный шар, который вот-вот должен лопнуть. И, такое чувство, что если он лопнет, то мне станет гораздо легче.

Моргаю, сильно сжимая горящие глаза. Жжется. До боли.

Женщина что-то пишет в своем журнале, начиная листать его:

– Подобное раньше не случалось, - уверенно говорит.
– Питаешься ведь хорошо, спишь нормально, не тошнит, - задумалась.
– Галлюцинации есть?

– Эм, - я хмурюсь.
– Да вроде нет.

– Точно? Точно не тошнит? А голова? Голова болит?
– мать потирает мое плечо, привлекая к себе внимание. Я вздыхаю, понимая, что лучше сказать:

– Временами меня подташнивает, вечером голова болит, но от усталости.

– Давно?
– Сандра поднимает голову.

– Я не знаю, - говорю.

Женщина хмурится, обращаясь к матери:

– Есть ли то, что может тебя беспокоить в ее поведении?

Она задумалась:

– В последнее время она слишком эмоциональна.

Не правда.

Закатываю глаза, ведь терпеть не могу, когда обо мне говорят в моем же присутствии. Складываю руки на груди, но невольно начинаю потирать виски, ведь голова, кажется, разваливается на части. Хочется спать. И есть.

– Я выйду пока, - не выдерживаю, поднимаясь с места, и не жду разрешения, направляясь к дверям. Открываю одну, желая просочиться, но бьюсь плечом о другую, роняя с губ недовольный стон.

– Осторожней, Чарли, - просит мать, вздыхая.
– Она так часто бьется обо все, - шепчет, но Сандра слышит, заинтересовавшись:

– То есть, она неуклюжа?

– Да, кажется, всегда такой была.

Я хлопаю дверью за собой, выходя в коридор. Понятия не имею, куда мне идти, но ноги сами ведут вперед.