Високосный год: Повести
Шрифт:
— Так и быть, пойдем. Сейчас я покончу с волнухами, — согласился Лисицын. — Еще немного осталось.
Новинцев сел на табурет и стал терпеливо ждать. Супруги наконец закончили возню с грибами. Степан Артемьевич закрыл волнушки деревянным кружком, сверху положил чистый камень-голыш и поставил ушат в угол.
— Ты завтракал? — спросил он Новинцева. — Ну, тогда пошли.
Идти надо было сперва на Горку, а от нее лугом вдоль Лаймы. Озеро располагалось в лесном урочище посреди пожен.
Улица Борка была почти пустынна. Из громкоговорителя на деревянном столбе гремела музыка, передавали какую-то симфонию. Степан Артемьевич приметил: кое-где
— Ловись, рыбка, большая и маленькая, — напутствовал их мальчишка, влезший на забор неподалеку. За забором росла старая раскидистая черемуха. На крепких сучьях, словно грачи, сидели еще трое мальчишек и поедали недозрелые ягоды. Пятна солнечного света, пробиваясь сквозь листву, ложились на их лица, вихры и плечи, и от этого тщедушные фигуры мальчишек казались пестрыми. «Пятнистые мальчишки!» — подумал Лисицын с усмешкой, глубоко вздохнул и прищурился на солнце, радуясь хорошему дню, а более того — прекрасному настроению.
— Яшины-Челпановы огольцы, — рассмеялся Новинцев. — День-деньской лазят по деревьям. Такой период в развитии… занимаются собирательством, подобно первобытным людям. А Яшина их ругает на чем свет стоит: на них, говорит, рубах не напасешься.
— Дети есть дети, — сказал Лисицын. — И мы так когда-то лазили…
Один из огольцов показал ему черный от ягод язык и отвернулся. Двое других не обращали на рыбаков ни малейшего внимания. Мальчишка, что кричал с забора, присоединился к ним, заняв свободный сук.
Из дома на крыльцо вышла бабка, простоволосая, в длинной юбке, и крикнула мальчишкам:
— Ягоды-то ешьте, а сучьев не ломайте!
— Приглядная у тебя женушка, — сказал Новинцев, когда черемуха и мальчишки остались позади. — Современная, утонченный интеллект. Так ведь? А где ты ее подцепил?
— Приглядная, — согласился Лисицын. — А насчет утонченности интеллекта ты, пожалуй, преувеличил. Уж не влюбился ли? Смотри, я ревнив.
— Ревность — пережиток. И влюбляться в чужих жен мне по чину не положено… Ты, брат, извини меня, но Лиза твоя, кажется, слегка деформирована?..
Лисицын расхохотался на всю улицу:
— Ну и словечко подобрал! Погоди немного, еще больше будет де-фор-ми-ро-ва-на…
— Этот факт заслуживает всяческой похвалы, — полушутя заметил Новинцев.
— А я думал — порицания…
На околице, у крайнего домика, они увидели шофера Сергея. Он что-то делал на огороде и, завидя их, подошел к палисаднику и поздоровался. Крепкий торс его втугую обтягивала голубая майка. Шофер приветливо улыбнулся, слегка тряхнув рыжеватым чубчиком. Лицо у него было румяным — то ли от солнца, то ли от смущения, веснушки налились соком и казались выпуклыми.
— Степан Артемьевич, Иван Васильевич! Куда пошли? На Лесное? Долго ли там пробудете? Я за вами могу приехать.
— Сегодня выходной, отдыхай, — сказал директор.
— Мне надо туда заглянуть, сена посмотреть.
— Какие сена?
— Совхозные. Не загрелись ли в
стогах.Лисицын посмотрел на шофера с недоумением: почему его так интересует качество совхозных сенов, и сказал Новинцеву:
— Видите, какой сознательный у нас водитель. Сена хочет проверить.
— А чего удивляетесь? — рассмеялся Сергей. — Народный контроль. Вы разве забыли, что меня туда избрали?
— Ладно, приезжай часикам к пяти вечера.
— Приеду.
Лисицын последнее время не заглядывал на Горку и теперь отметил, что видимых изменений тут не произошло. Все так же вразброс стояли редкие избы, и никого возле них не было видно. Трава на пустырях вокруг домов и на запущенных огородах нежилых построек была выкошена и сметана в два небольших стога.
Новинцев сказал:
— Горка, видимо, так и останется здесь. Хоть ты на нее и замахивался.
— Пусть себе живут старики. Не будем тревожить. В общем, эта деревенька нам не мозолит глаза, места занимает немного. При необходимости в пустых домах можно будет разместить людей хотя бы временно, на лето.
Из-за деревьев показалась изба Гашевых. Степан Артемьевич вспомнил приятную беседу за самоваром и тут же удивился: на крыше Гашев настилал рифленые шиферные плиты. Забивая гвозди обухом топора, он стучал уверенно, бойко, и обух как бы утверждал: «Я тут-тут-тут!»
— Вот так штука, — сказал Лисицын. — Хозяин решил-таки сменить кровлю. А ведь колебался, делать ли ремонт. Жить тут, что ли, собирается? Пойдем, поговорим.
Гашев спустился с крыши, стряхнул с пиджака пыль и поздоровался.
— Решил-таки делать ремонт? — спросил его Лисицын.
— Надо, — ответил Гашев. — Крыша худая — и стены рушатся. А мне избу жаль. Может, еще придется тут жить, — знакомым Лисицыну жестом он прошелся рукой по золотистым усам. — Скорее всего придется.
— У вас же в Борке квартира хорошая, — сказал Новинцев.
— Видите ли, там, кроме кошки, живности не заведешь. А у меня хозяйка начала подумывать о покупке коровы. Сама на ферме бригадир, а свое молочко, говорит, лучше. От одной коровы, не от двухсот… — Николай рассмеялся, голубые глаза потеплели. — В общем, мы кажется, переберемся сюда. Боровскую квартиру сдадим. Пусть кто-нибудь живет.
— Твердо решил? — спросил Лисицын.
— Пока не окончательно. Сделаю ремонт — видно будет.
— Материалами, если надо, поможем. Приходите.
— Спасибо.
Они пошли дальше. Скоро перед ними на обкошенной поляне показались стога сена, а за ними открылось небольшое озеро Лесное. Оно лежало в низине, словно в чаше, обрамленное камышами и ельником. От елей на воду ложились тени, и вода у берегов казалась мрачной, темной, как в омутах. Поверхность была спокойной, только посредине от слабого ветра накинуло рябь поверху. Выбрав место на лужайке, рыболовы собрали удилища, соединив их трубками, закрепили катушки с лесками и блеснами и разошлись, Новинцев влево, Лисицын вправо.
Новинцев быстро наловчился закидывать блесну, у Лисицына это получилось не сразу. То он кидал ее в траву, то она цеплялась за кусты. Наконец и он приспособился.
Блеснили долго — но ни одной поклевки.
— Где же твои хваленые щуки? — спросил Лисицын.
— Должны быть, — донеслось из-за кустов, — время мы, видимо, выбрали неудачное. На вечерней бы зорьке…
Они вернулись на полянку, где было старое кострище, и устроили перекур. Сидя на обомшелом пеньке и отмахиваясь от комаров, Новинцев предположил: