Витаскоп

– Еду? Какую еду? Ваши ориентиры мне вообще не понятны.

– Мой ориентир – это поэт, который «памятник себе воздвиг нерукотворный».

– Воздвигайте, воздвигайте…

Стук резко поставленного стула, хлопанье дверьми – вот звуковое сопровождение страстной «творческой дискуссии деликатных интеллигентов».

Споры не утихали и среди работников мольберта. Художники стояли перед картиной в галерее и спорили о своём. На картине было изображено Что-то. Эмоциональность разговора слышалась в каждой фразе:

– О, Боже! Что это? Что это вообще такое? У меня ощущение, что вы вчера впервые взяли в руки кисти. Никакого чувства цвета. И вот эту работу вы считаете ценной? И себя вместе с нею? – Резко высказался импрессионист, сделав эффектный жест правой рукой вокруг картины. Ладонь этой руки, по обыкновению многих художников, была заметно выпачкана синей краской, что свидетельствовало об увлечённости творческой натуры. Ультрамарин так плохо отмывается.

– Позвольте, не согласен с вашей иронией. Именно эта работа и является ценной, как и стиль в целом, как и автор лично. Уверен! – В таком же резком тоне ответил абстракционист, сделав жест левой рукой с ладонью, выпачканной жёлтой краской. Он тоже имел увлечённую творческую натуру и знал об обыкновении многих художников. Кадмий тоже плохо отмывается, как и ультрамарин.

– Коллега, о чём вы говорите? У меня такое ощущение, будто вы хотите меня просто оскорбить. Меня, последователя Ренуара? Всем известно моё тонкое, изысканное чувство колорита. А что вы мне показываете? Это же отвратительное цветовое решение! Так же невозможно.

– Причём здесь вообще цвет? Линии и ассоциации – вот что здесь!

– Ну, ведь всем же известно и моё тонкое, взвешенное чувство композиции. А что у вас? Какой-то круг посредине? Как это пошло! Мне даже трудно находиться рядом! Никакой перспективы, никакой глубины. А где воздух, где воздух? Импрессия – вот основа всего в живописи. Впечатление – вот что надо передавать на полотне.

– Не вам, импрессионистам, рассуждать о композиции. И я бы вообще не советовал вам говорить о композиции с вашим чувством линии. Мой рельеф мазка вам непонятен, как и недоступен весь смысл самой простой абстракции. Вам что чёрный квадрат, что красный круг – всё одно, всё недоступно. А передавать на полотне нужно исключительно высший смысл, не связанный с вещами и предметами, ассоциативный в чистом виде! Только его!

– И вы хотите вот это представить на конкурс? На соискание права на продление жизни? Это самонадеянно, как минимум.

– Да-да, там комиссия разберётся.

– Ну, уж увольте! Вам если добавить несколько лет жизни, так вы всё равно будете продолжать малевать эти свои каракули. Точно! Но это уже без меня. Я вижу, что вам трудно понять даже, чем живописец отличается от маляра! – Импрессионист, энергично выходя из зала, закончил разговор тем же хлопаньем дверью. Иногда люди используют двери для красноречивого окончания светской беседы. Традиция такая? Или привычка?

Обсуждение продолжалось между кинорежиссёром, телеведущим, популярным актёром и оператором видеосъёмки. Они спорили, кто из них чаще бывает в кадре телевидения, или кто из них важнее для съёмки этих самых кадров. Атмосфера в студии кипела. Звучали экспрессивные слова «бездари» и «халтурщики». Режиссёр возбуждённо говорил:

– На съёмочной площадке главный всегда я! При получении дополнительной жизненной энергии я смогу снять ещё много хороших фильмов и войти в историю. А хороший актёр становится известным и популярным только под управлением гениального режиссёра. Актёр – это всего лишь инструмент в искусных руках мастера-режиссёра, даже если он талантлив сам по себе. Вы меня поняли? – Режиссёр в цветастой рубашке держал в руках рупор, без которого он, по всей видимости, не мог обходиться никогда.

– Мы тебя поняли, только возразить никак не можем. Ты же кричишь в свой рупор, как для глухих. И никого не слушаешь.

– А что вас слушать? Вы должны говорить свои слова только по сценарию. Вот скажите, чьи имена стоят первыми в титрах любого фильма? – На этот довод режиссёра собеседникам ответить было нечего. Оператор при этом скромно молчал. Он знал, что его имя поставят в титрах далеко не первым номером, а ближе к окончанию. – Я понимаю, ребята, что вы важны и нужны в кинематографе. Да, вы важны со всеми вашими талантами. Уважаю. Но вы все похожи на алмазы без огранки и оправы. Твёрдые, но не блестящие. А огранщиком-то как раз и является режиссёр.

– Вот и снимай сам себя… огранщик. И про озвучку не забудь. Тоже сам сделаешь. Потом монтаж сделай, само собой, тоже самостоятельно. У тебя получится всё сделать самому, талантище. Только как бы не пришлось самому ещё и билетики на входе в кинотеатр продавать. – На этот выпад не нашлось аргументов уже у режиссёра. Он, молча, тяжело дышал. Актёр говорил, что режиссёр может состояться и сделать себе имя только при наличии хорошей команды талантливых актёров. Громкость спора нарастала, тон дискуссии повышался. Пора было хлопать дверью.

– Ладно, вы тут спорьте, сколько душе угодно. А я пойду готовиться к эфиру. Мне сегодня работать в кадре… независимо от ваших талантов. Мне – новости комментировать… каждый день! – Завершил перепалку телеведущий и вышел без дополнительных шумовых эффектов. К чему нервничать? Он знал, что в соседней студии его уже ждут объективы включенных камер. Он знал, что в историю телеведущие попадают редко, но известности при жизни им вполне хватает.

Включились в общую полемику и представители музыкального цеха. Композитор, автор классической музыки, назвал дирижёра оркестра национальных инструментов деревенским балалаечником. А его кнопочный аккордеон, сиречь баян, бесцеремонно назвал гармошкой. Тот ответил словечком «бахало» по адресу композитора, явно намекая на его сходство с Бахом. И предложил ему «дуть отсюда в трубу», имея в виду орган.

– Да, коллега, я знаю, что у вас идеальный слух. Только почему-то мне кажется, что Боженька поцеловал вас в уши, но не в мозги. Консерваторское образование вас не обогатило. Будьте умнее.

– Вы всю жизнь машете своей дирижёрской палочкой, а ведь она вовсе не волшебная. Ничего порядочного создать вам так и не удалось. «Вечное» – это не про вас. Омолаживать вас не имеет смысла. – Такими словами «угощали» друг друга музыканты.

Произносились убедительные аргументы типа «а нам по цимбалам ваши ноты» и «не лезьте со своими барабанами в чужой оркестр», а также «здесь никто не будет играть по вашей партитуре». При всём разнообразии инструментария, музыканты были настроены на громкую музыку, без всяких камертонов.

Да, все эти «тонко настроенные творческие души» вели между собой исключительно художественные и нравственные беседы о высоком искусстве. Говорили о возвышенном, о смысле жизни. Музыканты «мерялись» кантатами и сонатами. Диспуты были выдержаны в строгом «конструктивном» духе.

Глава 10. Рекорды, звания и капиталы.

Спортсмены обычно бывают немногословны. Но при этих обстоятельствах пошумели и они. Слова «чемпион» и «золотой медалист», обычно вызывающие уважение, в этой ситуации никого не впечатляли. Ибо мнение «серебряных» просто не учитывалось.