Визит из преисподней
Шрифт:
— Что он собой представлял, этот тип?
— Ну маленький такой, щуплый. На вид — лет двадцать пять — двадцать семь. Волосы светлые, остроносый, остроглазый. Родинка на щеке, большая. Ехидный такой… У нас про него еще болтали, что это какой-то крупный блатной авторитет. А по виду я б не сказала… Ну вот, Наташка тогда была с ним. Это все знали.
— А как его звали?
— Как звали? А черт его знает… А, вспомнила: Артистом его называли.
— Артистом? Что — на самом деле был артист?
— Да почем я знаю! Кликуха была такая, а кто он, что он… Наташку свою спроси! Может, она помнит.
Я поняла, что девица выложила мне все, что знала. И так было слишком много — для маленькой-то бумажки с номером телефона… В качестве компенсации за моральный ущерб я подарила ей еще десять баксов и на прощание опять пожелала быть умницей. Она заверила меня, что не подкачает. Уже в дверях я остановилась:
— Слушай! А этот твой теперешний Рафик — он, часом, не хромает?
— Не-ет… А что — должен?
Наверное, она решила, что у меня окончательно поехала крыша.
Ну, нет так нет. И дай ему Бог здоровья! Судя по звукам, доносившимся из мастерской, здоровья Рафику требовалось много.
Да, тут было о чем подумать. Но что, если я и в самом деле щедро расплачусь денежками Бутковского всего лишь за предложение его жене сниматься для какого-нибудь мужского журнала?.. Вот будет здорово! Только ведь он-то просил меня раздобыть совсем другие доказательства.
Я вернулась домой и весь остаток вечера готовилась к завтрашнему понедельнику, который обещал быть особенно тяжелым. И ждала…
Он позвонил почти в одиннадцать, когда я совсем было отчаялась.
— Татьяна! Что же вы убежали так быстро? Я вернулся, а вы уже — фьють…
Ну наха-ал! Он даже не назвался: уверен, что я его узнала!
— Я только что привез их из Кушума, — продолжал Григорий. — Мне очень надо с вами поговорить. Я сейчас приеду… Можно?
Несмотря на это «можно», он не спрашивал, а утверждал. Да он просто смеется надо мной! Да чтоб я впустила такого!.. Предатель! Плейбой!
— Приезжай…
Не прошло и десяти минут, как в прихожей раздались два коротких звонка. Так звонит, возвращаясь домой, муж или старый друг.
Он стоял, прислонившись к дверному косяку, как и вчера. И, как вчера, пристально смотрел мне в глаза. Но теперь в этом взгляде я прочитала все, что сейчас произойдет…
— Ты что, собираешься говорить со мной через порог?
Он усмехнулся:
— Да нет, не получится. Разговор будет до-олгим…
С этими словами он извлек из-за спины роскошный букет. Красные розы — эмблема любви — были окутаны романтической бледно-розовой дымкой каких-то мелких нежных цветочков… Боже мой! Я уже забыла, когда мне последний раз дарили цветы в качестве прелюдии к сексу. Как-то без этого обходимся… Ну, Орлов, ты даешь!
Я, однако, и бровью не повела: пусть думает, что меня этим не удивишь.
Вслед за розами явился пакет, из которого торчали две серебряных шампанских головки, хвост ананаса, огромная коробка «ассорти» и что-то там еще… Значит, когда он мне звонил, он уже полностью экипировался для свидания и был где-то рядом с моим домом. Он нисколько не сомневался, что я на месте и жду его! Ну и тип…
А «тип» скромно потупил глаза:
— Я тут подумал, что неплохо было бы отметить начало нашей совместной профессиональной деятельности.
Что скажете, детектив? По-моему, нам просто необходимо выпить за удачу общего дела!— Всему свое время. Кажется, ты хотел поговорить?
— Почему — «хотел»? И хочу… — он выдохнул это уже у самого моего уха. — Если б ты знала, как хочу!..
— Ну так говори…
В течение нескольких последующих минут он был очень красноречив. Правда, без единого слова. Я слегка опомнилась только тогда, когда к концу этого страстного «монолога» на мне не осталось почти никакой одежды.
— Ах ты!.. Да как ты?.. — Его губы мешали мне говорить. — Да подожди ты! Ты спал с Натали? Отвечай, плейбой несчастный!
— С Натали? — Он отстранился, крепко держа меня за плечи, посмотрел серьезно: — С чего ты взяла?
— Да или нет? Отвечай как на духу?
— Ах, так это допрос!.. Нет, мой дорогой детектив. Не был, не состоял, порочащих связей не имел. Слово даю.
— Поклянись!
— Зачем? Тебе мало моего слова?
— Говорю, поклянись — самым дорогим!
— Ну хорошо, если ты хочешь — клянусь. Клянусь тебе… жизнью Антошки, что я не спал с его матерью. Никогда. Теперь веришь?
— Теперь верю. Но почему тогда Натали…
— К черту Натали! — зарычал Григорий. — Ни слова больше о ней! Она — приличная стерва, но об этом после. Все, что ты хочешь знать, я расскажу тебе потом. Не сейчас… Сейчас я хочу тебя!.. Понимаешь?..
Он подхватил меня на руки и безошибочно понес к дверям спальни, как будто всю жизнь ходил этой дорогой.
— Гришка, забрось шампанское в холодильник… — пропищали остатки моего жизненного практицизма…
…До шампанского очередь дошла лишь во втором часу ночи, когда мы решили наконец взять небольшой тайм-аут в нашей «совместной профессиональной деятельности». Гриня лежал рядом со мной, медленно, с наслаждением потягивая вино из запотевшего бокала. А я посматривала то на него, то на холодное серебряное око, глазевшее на нас из-за окна со своей высоты. Ага… Вот же тебе, «луноликая»! Сегодня ты мне не опасна. Смотри и завидуй! Вот он какой у меня… Орел!
— Слушай, — неожиданно сказал мой напарник, — этот мужик… Ну, который в субботу к тебе затесался, с клубникой… Ты его знаешь?
— Первый раз видела. И, надеюсь, последний. А что это ты вдруг про него вспомнил?
— Да так. Чудно… С чего бы это вдруг его занесло именно к тебе? Я думал — может, сосед или просто знакомый какой… Смотри: допустим, забрел алкаш с улицы в первый попавшийся дом, надо ему на сто грамм заработать. Куда от ткнется? Да, конечно, на первый этаж, от силы до второго дойдет. А там — его или вытолкают в шею, или кто-нибудь сжалится, даст на опохмелку. А твоя квартира аж на шестом этаже!
— В самом деле… Я об этом и не подумала.
— Так ты его никогда раньше не видела?
— Да нет же, говорю тебе! Вот пристал! Про Натали говорить нельзя, а сам про какого-то алкаша заладил…
— А вот у меня такое чувство, что я с ним где-то встречался. Что-то смутно знакомое… Странно, да?
— Господи! Да ты мог встретиться с ним у любого гастронома, в любой подворотне! Их таких — как собак нерезаных, и все на одно лицо… Гринь, а Гринь! Что-то ты дело забыл… Или притомился, казак?