Визит после полуночи

Я представляюсь по всей форме предъявляю свое служебное удостоверение, которое, впрочем, мою собеседницу явно не интересует.

– А теперь назовите ваше имя и отчество.

– Жохова Татьяна Николаевна, - отвечает она сухо.

– Скажите, вы знали раньше пострадавшего из соседнего купе?

– Нет.

– Его фамилия Рубин, имя - Виталий. Может слышали когда-нибудь?

– Нет я его не знаю, - повторяет она.
– Видела мельком при посадке, потом в вагоне, а знакома не была.

– Татьяна Николаевна что за история произошла у вас с зажигалкой, расскажите пожалуйста.

– С зажигалкой?
– делает она удивленное лицо, не особенно при этом удивляясь.
– Кто вам сказал?

В свою очередь я тоже делаю вид, что не слышу вопроса.

– Не пойму, о чем вы?
– настаивает она, и мне приходится объяснить, хотя сам довольно смутно представляю, о чем идет речь.

– Я говорю о том предмете который обнаружил ваш супруг после того, как вернулся из восьмого купе. Это было в двадцать один час.

– Ах, вот оно что?
– Ее тонкие оттененные карандашом брови хмурятся.
– Эту зажигалку подарила мне приятельница.

В подтексте звучит: "Охота вам заниматься такими мелочами?"

"Неохота, - мысленно отвечаю я, - но что делать работа". А вслух спрашиваю:

– Фамилия имя, отчество приятельницы ее адрес?

Татьяна Николаевна бросает на меня полный презрения взгляд прикусывает нижнюю губу.

– Вы можете показать зажигалку?

Жохова отрицательно качает головой.

– Она куда-то пропала.

Только этого не хватало!

– Я все вещи перерыла, - продолжает Татьяна Николаевна.
– Она будто сквозь землю провалилась. Даже не знаю что и думать.

Я тоже. В отличие от мифической подруги заявление о пропаже выглядит довольно убедительно, во всяком случае похоже, что моя собеседница искренне расстроена потерей этой вещи.

– Как она выглядела?

– Очень изящная вещица. Из старинных. Корпус из слоновой кости, а сверху серебряный футляр витой, из стеблей и цветов. Я оставила ее на столике в купе.

– Скажите, а Станислав Иванович - он что же, не знал о подарке вашей ленинградской приятельницы?

– Я не успела ему сказать. Она подарила зажигалку перед самым отъездом. Муж ее увидел и...

– И на этой почве вы поссорились?

– Вы хорошо осведомлены, - парирует она.

Скромность украшает человека, но в данном случае я предпочитаю обойтись без украшении.

– Возможно больше чем вы думаете.

Она опускает ресницы, чтобы погасить вспыхнувшую во взгляде неприязнь.

– Не понимаю зачем в таком случае вам я?

– Хочу знать еще больше.

Она морщится, как от зубной боли, но отчасти удовлетворяет мое любопытство.

– Мужчины ревнивы и Станислав Иванович не исключение. Он выпил лишнего с ним это случается и когда вернулся... Бог знает, что пришло ему в голову. Придрался к зажигалке, стал упрекать меня в неверности. Ему, видите ли, показалось, что эту вещь оставил в нашем купе Рубин - так кажется вы его называли. Станислав Иванович начал фантазировать будто он, Рубин, приходил ко мне ну и так далее...

– Скажите подобные сцены имели место раньше?

– Станислав Иванович, - она упорно называет мужа по имени и отчеству, - ревнив сверх меры, но столь строгого объяснения я не припомню.
– Татьяна Николаевна меняет наклон головы, и я вижу мелкую сетку морщин у переносицы искусно скрытую слоем косметики.
– Он говорил всякие гадости и вообще... не заставляйте меня повторять этот бред.

– В котором часу ушел из купе ваш муж?

– В начале десятого. Как раз в то время, когда в соседнем купе находился грузин.

– А почему вы думаете, что вторым был грузин?

– Один из них говорил с сильным акцентом.

– Как долго это продолжалось?

– Несколько минут. Я легла спать и заснула. Проснулась уже около одиннадцати.

– Значит, между девятью и десятью вечера Виталий Рубин к вам в купе не заходил?

– Нет, - твердо отвечает она.

Поблагодарив Татьяну Николаевну я еще несколько минут сижу молча переваривая все, что услышал. Потом прошу Гаврилыча открыть мне свободное купе и позвать Тенгиза.

– Из четвертого?
– уточняет он - Сей момент. Через минуту ко мне заходит полный мужчина в майке с мультипликационным волком на груди и в спортивных трикотажных брюках. Его загорелое лицо добродушно, слегка заспанно, а губы, растянутые в улыбке обнажают ослепительно белые зубы.

– Ваша фамилия?
– спрашиваю я.

– Зачем слушай, фамилия?
– удивляется он.
– Тенгиз меня зовут. Я тебе без фамилии все скажу. Надо будет - всю ночь буду рассказывать.

Я беру протянутый им паспорт.

– Скажите Чаурия, а вы ссорились с пассажиром из восьмого купе?

– Виталием, да?
– Он грузно опускается на противоположную полку пожимает плечами, отчего волк на его груди строит мне уморительную гримасу.
– Знал что спросишь. Ругались мы да, ругались. Как мы могли не ругаться? Играли в карты, понимаешь, а он спекулянтом называет. За что?! Я не вор, свои фрукты везу не чужие. А он говорит: "Миллион с трудового народа сдирать едешь". Какой миллион?! Какой сдирать?! Своими руками копаю своими руками ращу, какой слушай спекулянт, а?!! Я и есть трудовой народ понимаешь? Два мешка мандарин везу - у меня справка сельсовета есть. Я честный колхозник! Чаурию каждый знает он не спекулянт!

– Этот разговор был во время игры?

– Да.

– А что вы делали после?

– Что делал? Ничего не делал. Чай пил.

– В восьмое купе заходили?

Стыдливо потупив взор, Чаурия подтверждает.

– Да слушай заходил. А ты бы не зашел?! Объяснить человеку надо? Справку сельсовета показать надо? Дорогой, говорю, зачем обижаешь? Зачем спекулянтом называешь? Я не спекулянт, я колхозник! У меня справка есть, свои фрукты везу не чужие.

– И чем закончился ваш разговор?