Визит после полуночи

– Извинился, - небрежно отвечает Тенгиз.
– Сказал что неправ был.

– В котором часу это происходило?

– Может, в девять, может позже. Я ушел от него, а он в седьмое купе пошел.

– К Жоховой.

– Откуда я знаю к Жоховой не к Жоховой! Кто такой Жохова? Муж и жена там едут Родион едет. Виталий зашел туда, а я пошел к себе чай пить. Потом в ресторан пошел кушать захотел. Пришел оттуда, не успел спать лечь, как закричал кто-то. Выскочил я, а тут такое творится!

– Получается, что после девяти вы Рубина не видели?

– Совсем не видел. Скажу по секрету - нехороший человек Виталий. Со мной ругался, с Родионом ругался. Скандальный человек, не мужчина.

– С Родионом он тоже ссорился?

– А как же! Ссорился. Когда в карты играли.

– Из за чего не знаете?

– Вот этого, дорогой не знаю.

Ноль часов пятьдесят семь минут

– -----------------------------

Дверь открывает худощавый неопределенного возраста мужчина ему можно дать и сорок и все шестьдесят. Несмотря на поздний час, его костюм в полном порядке.

– Лисневский Родион, - представляется мужчина. Вместо "р" он произносит мягкое "в", отчего получается забавное "Водион".

– А отчество?
– спрашиваю я.

– Не слишком ли официально для полуночной беседы? А впрочем - Романович. Вы наверно по поводу несчастного случая?
– продолжает он.

Я киваю и задаю ставший традиционным вопрос.

– Меня интересует, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью вечера.

Он светски улыбается и вытаскивает из внутреннего кармана пиджака портсигар из слоновой кости покрытый тонкой серебряной вязью.

– Вы спрашиваете, чем я занимался? Чем обычно занимаются мужчины, дабы скоротать свободный вечер?
– "Вечер" он произносит без последнего "р" зато "скоротать" звучит интригующим "сковотать".
– Играл в преф, побаловался чайком, потом баиньки. Сами понимаете в пути выбор развлечении невелик.

Лисневский щелкает портсигаром и прячет его в карман.

– Меня интересуют подробности.

– Какие подробности?

– Всякие. В частности, ваша ссора с пострадавшим.

– Ага, - говорит Лисневский, вытаскивает огромные часы-луковицу, недвусмысленно смотрит на ажурные стрелки, намекая на время.

– Пусть это вас не смущает, - говорю я.
– В экстренных случаях мы имеем право беспокоить свидетелей в ночное время.

– Да-да.
– "Водион" рассеянно смотрит куда-то поверх моей головы, скорей всего на свое собственное отражение в зеркале.
– Случай безусловно экстренный...

– Итак, Родион Романович? Меня интересует, при каких обстоятельствах произошла ваша ссора с Виталием Рубиным.

– С усопшим?
– уточняет Лисневский и чешет висок длинным ногтем указательного пальца.
– Собственно, ссора ли это? Он действительно вел себя вызывающе. Оскорбил Тенгиза, назвал меня мошенником, но, согласитесь, не вызывать же мне его на дуэль, а драться по такому поводу интеллигентному человеку просто глупо. К тому же мы с ним в разных весовых категориях.

– Так и не выяснили отношений?

– После игры я его не видел. Вас, кажется, интересует именно это? В девять я вернулся к себе в купе. Там застал семейную сцену. Я, признаться, не любитель острых ощущений, поэтому попросил проводника перевести меня в свободное купе, что он и сделал. Милейший человек. Далее: я перешел во второе купе, побаловался чайком и лег спать.

– В котором часу баловались?

– Увы, не засек.
– Он разводит руками.
– Не имею привычки.

– Когда проводник убирал стаканы, вы уже спали?

– Ах да, совсем упустил. После чая я решил совершить нечто вроде вечернего моциона. Зашел к проводнику, поболтал с ним, так сказать, на вольные темы, а уж потом пошел к себе.

– Рубина, конечно, не видели?

– Только мельком.
– Лисневский изящным щелчком сбивает невидимую пылинку с лацкана пиджака.
– Он направлялся к себе, но, откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания общаться с этим типом.

– Кто, кроме вас, играл в карты?

– Рубин, Эрих и Тенгиз.

– А кто присутствовал при этом?

– Квасков и мой сосед Жохов.

– В каком купе едет Квасков?

– Володя? В пятом

– Скажите, Родион Романович, почему вы не пошли вместе со всеми в ресторан?

– Я, знаете ли, поиздержался за время отпуска. В настоящее время, что называется, стеснен в средствах.

– Понятно. Ну, а в период между десятью и одиннадцатью никуда из купе не отлучались?

– Спал как сурок.
– Он натянуто улыбается, но тут же улыбка сбегает с его лица, и, подавшись вперед, он проникновенно заглядывает мне в глаза: - Я вас очень прошу, бога ради, не вмешивайте вы меня в эту историю. Поверьте, что я не имею к ней ни малейшего отношения.

– А кто имеет?
– спрашиваю я тем же тоном.
– Может, подскажете? Время-то позднее.

Он выпрямляется, и мы некоторое время слушаем перестук колес, думая каждый о своем.

Когда я выхожу, на щеках "Водиона Вомановича" горит яркий румянец.

Один час десять минут

– -------------------

Мои попытки сдвинуть с места оконную раму ни к чему не приводят. А жаль - глоток свежего воздуха мне бы не помешал.

Выхожу в коридор и стучу в пятое купе.

– Квасков?
– спрашиваю у заспанного мужчины, появившегося на пороге.

– Так точно, - отвечает он, массируя веки пальцами. Владимир Квасков.

– Разрешите войти?

– Конечно, - он пропускает меня в купе.

Постель смята - хоть один человек в вагоне спал спокойно. На откидном столике стоит початая бутылка "боржоми".

– Где брали?
– спрашиваю у Кваскова.

– В ресторане. Хотите?

– Не откажусь. Вы догадываетесь, по какому я поводу?

– Догадываюсь, - отвечает он.

– Расскажите, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью часами вчера вечером?

– Одну минуту, дайте припомнить. Значит, так - до девяти смотрел, как в восьмом купе играли в преферанс. Что дальше? Пошел в ресторан ужинать. Сидел один. Минут через десять пришли соседи по вагону.

Станислав Иванович и этот, что из Прибалтики.

– Эрих?

– Не знаю, кажется, Эрих Он посидел с полчаса и ушел, а мы остались. Так... Постойте, около десяти в ресторан пришел еще один Тенгиз из четвертого купе, но он сел отдельно. В одиннадцать мы со Станиславом Ивановичем вернулись в вагон. Не успел я раздеться, как услышал крики. Вышел узнать, что случилось. Оказывается, мужчина из восьмого купе разбился.