Вкус вишнёвой лжи. Книга 2

Прикрываю глаза, через пару секунд медленно открываю их. Молчу.

— Послушай, — вздыхает, облокачиваясь о стол предплечьями и наклоняясь ближе ко мне. Говорит тихо и спокойно, подбирая каждое слово. — Я знаю, как ты относишься к моим деньгам и статусу. Я знаю, что ты беспокоишься о бабушке. И я прекрасно тебя понимаю, — медлит. — Но ты пол жизни потратила на сраную работу, лишь бы покупать лекарства и платить за коммуналку! Ты всё лето горбатилась практически без выходных, плюс успевала помогать мне и Назару. И я ни разу в жизни не встречал человека, который бы отдавал всё ради других.

Не знаю, почему, но из-за его слов в горле начинает першить. Я отвожу взгляд в сторону, смотрю в окно, мысленно умоляя Стаса замолчать. Потому что, если он этого не сделает, я точно разревусь.

— Позволь же теперь мне отдать всё ради тебя, — говорит на выдохе. — Я хочу сделать тебя счастливой. И если я пытаюсь помочь тебе с деньгами, поступлением или подарить что-то, это не значит, что я хочу тебя купить. Я хочу, чтобы ты улыбалась, перестала уже беспокоиться о других и начала думать о себе. Пожалуйста, Ир. Тебе слишком долго приходилось быть сильной, позволь теперь это делать мне.

Я шумно выдыхаю, пытаясь утихомирить дрожь в губах. На глаза наворачиваются слёзы, и я наконец-то сдаюсь. Напряжение, долгое время копившееся внутри меня, прорывает плотину и вырывается наружу подобно безжалостному потоку воды. Я не знаю, что мне делать: встать и уйти, чтобы Стас не видел моих слёз, или же… Или же что?

— Ир, — Скворецкий поднимается на ноги подходит ко мне. — Любимая…

Парень пытается стереть с моих щёк слёзы — я обнимаю его, утыкаясь лицом в грудь, громко всхлипываю. Стас садится передо мной на колени, и я сползаю со стула на пол, чтобы свернуться калачиком в его объятиях и буквально выдавить из себя весь негатив.

— Ну, всё-всё, — шепчет парень. — Я тебя очень люблю, не плачь.

Я хочу сказать, что тоже люблю его, но начинаю реветь ещё сильнее, ненавидя себя за свою слабость. Что я как девчонка разнылась-то? Он ведь ничего особенного не сказал! Чёрт его дери…

Ложь 33. Ира

«Порою складывается впечатление, что люди задают вопросы, чтобы потерять доверие к тебе, но когда ты отвечаешь правдиво, то они теряют себя». (Сергей Гупаленко)

Tokio Hotel — Girl Got a Gun

Ложь 33. Ира

Что-то ломается во мне: маленькая трещина, появившаяся давным-давно из-за бесконечной гонки на выживание, увеличивается в разы под давлением накалившейся обстановки во время неудачного ужина. Стас прав, я слишком много на себя беру, но проблема в том, что я чертовски гордая и упрямая для того, чтобы позволить кому-то делать всё за меня.

Это сложно. Странно. И непривычно.

Но даже я где-то в глубине души понимаю, что отчаянное желание позволить кому-то решать за меня все проблемы отчаянно скребётся острыми коготками, пытаясь вырваться на свободу. И, видимо, именно оно увеличивает тщательно припрятанную трещину, разрывая на части моё душевное равновесие.

Я устала. И давно это поняла, ещё до того, как Стас вскружил мне голову, а лучшая подруга превратилась в обезумевшую стерву. Мне просто нужен был повод и человек, поставивший бы меня перед фактом. «Я всё исправлю, не волнуйся».

Но я не сдаюсь: брать у Скворецкого деньги и пользоваться его статусом не собираюсь, а вот переехать к нему после выпускного… Идея, конечно, отличная, и я действительно этого хочу, но вряд ли нам позволят обстоятельства. Над этим стоит ещё подумать.

Папу после позорного ужина я всячески избегаю: не хочу обсуждать с ним обвинения Стаса, поэтому общаемся мы с ним последние дни на уровне «Привет, как дела?».

А ещё отец начал курить прямо на кухне, и это жутко бесит.

— Не потерплю, чтобы кто-то курил в моей квартире, — злюсь я, в очередной раз наткнувшись на наглого папочку.

Чуть ли не изо рта отобрав у него сигарету, тушу окурок о пепельницу (откуда она появилась здесь, я без понятия). От едкого дыми не спасает даже открытая форточка, а ядрёный запах кофе ни разу не улучшает обстановку.

— Хочешь курить, вали на балкон.

Папа поднимает руки, мол, сдаюсь, извини, но я уже не обращаю на него внимания и принимаюсь за приготовление бутеров.

— Ты всё ещё хочешь переехать к своему этому… — осекается. — Скворецкому?

Шумно вздыхаю. Вот он сидел молчал столько дней, а теперь вдруг приспичило поболтать о Стасе? Что б его.

— Ты же знаешь, если я решу к нему переехать, меня не остановишь даже ты. Особенно ты, — огрызаюсь.

Папа глубоко втягивает в себя воздух, замирает, через пару секунд медленно выдыхает. За окном неожиданно взвизгивают дети и начинают хохотать, у чьей-то машины врубается сигнализация, кто-то кричит. Лето же всё-таки. Школьники на каникулах, резвятся во дворе с самого утра. Солнце палит, жарища.

Вот только даже это не разбавляет напряжённую атмосферу в квартире.

— Ир. Я понимаю, что глупо спустя столько лет возвращаться в твою жизнь и пытаться строить из себя заботливого отца, но… — я не смотрю на него, но боковым зрением ощущаю на себе прожигающий взгляд. — Но я правда понятия не имел, насколько тебе тяжело, — фыркаю. — Точнее, не хотел замечать. Ты всегда была самостоятельной и взрослой для своих лет. Я… — замолкает. — Если что, я не против, если ты решишь съехаться со Стасом. Мне, конечно, не нравится эта затея, и доверием к твоему парню я не проникся, но я вижу, как он тебя любит. Может быть, он даст тебе то, чего не смог я.

Резко кладу нож на стол, отвлекаясь от нарезки колбасы. Оборачиваюсь.

— Только не думай, что я размякну и пущу слезу, — скептично кривлюсь. — Тебя не было… сколько? — пытаюсь посчитать на пальцах, но бросаю это дело. — Хренову тучу лет. Ты выбрал Марину, а не меня. Другую семью, понимаешь? Черт… — отворачиваюсь, ругая себе за то, что дала волю эмоциям.

— Я знаю, — соглашается, и это бесит ещё сильнее. — Поэтому и хочу наверстать упущенное. Прости меня, Ирка.

Прикрываю глаза. Я ждала этого момента с самой смерти мамы, если не раньше, но теперь понимаю, что всё это больше не имеет никакого смысла. Раньше надо было думать. Где он был, когда я так нуждалась в поддержке? Когда Марина издевалась надо мной как над золушкой, пока меня не бомбануло, и я не свалила к бабушке? Когда я горбатилась сутками на трёх работах, лишь бы купить лекарства и оплатить счета? Прощение он тут просит…

Так много хочется высказать ему, обвинить во всех грехах и пинком выгнать из дома, но ничего из этого я не делаю.

— Ага, — только и могу выдавить. — Проехали. Все мы совершаем ошибки.

Все мы совершаем ошибки, говорю я, а сама почему-то думаю про Назарова. До сих пор стыдно за то, что я не нашла смелости поговорить с ним и рассказать про чувства к Стасу.

На этом разговор с папой заканчивается, и мы больше не поднимаем тему моей «непростой жизни без родителя». Наступает пора экзаменов, и кроме них я не могу ни о чем думать. Русский, математика. Английский. Биология, химия. Плюс обществознание (зачем, не знаю), и на всякий случай берусь за историю.