Вкус вишнёвой лжи. Книга 2

А вот это хорошая новость. Она куда больше понимает в похоронах, к тому же сможет всё организовать без моего участия.

Карина — новая жена отца. Работает в полиции судмедэкспертом, где они и познакомились почти полтора года назад. Влюбились, начали встречаться и тайком расписались. Сказали, не хотят громкую свадьбу.

Карина хорошая женина, умная. Детей нет, разведена. Да и не такая бешеная как Марина, так что выбором папы я довольна. Не скажу, что мы с ней лучшие подружки, но отношения между нами нормальные.

— Классно, — с трудом отрываю взгляд от манящего кресла бабушки и поворачиваюсь к отцу.

Не знаю, что сказать. Вот он, стоит напротив меня и смотрит так, словно я во всём виновата. Я оставила бабулю, променяв её на Стаса, и не смогла спасти. Если бы я продолжала ухаживать за ней, проводила бы больше времени рядом, присматривала… Она бы протянула подольше? Она бы…

— Я телефон забыла в ресторане, — зачем-то говорю я, хлопая себя по талии, будто надеясь отыскать там карманы, которых отродясь не было. — Пойду, переоденусь.

Папа молчит, и я принимаю это за одобрение.

Реальность подкрадывается ко мне со спины — я слышу её дыхание, ощущаю горький запах, и волосы встают дыбом от одной лишь мысли, что острое лезвие в руке маньячки вонзится в плоть по самую рукоятку. А когда за мной закрывается дверь, ощущение усиливается в разы. Я будто нахожусь в прострации, по другую сторону реальность, в каком-то ином зеркальном мире. Вроде как здесь, но в то же время и нет.

Маленькая комната совсем не изменилась: старый шкаф слева, на столе древний компьютер, узкая кровать по правую руку, и куча пыли. Отец явно редко сюда захаживает…

Первый вдох даётся с трудом — эмоции накрывают с головой подобно мощной прибрежной волне, и я захлёбываюсь собственными чувствами, задыхаюсь, забывая, как дышать.

Дальше легче. Голова перестаёт кружиться, возвращается контроль над телом. Я с трудом помню, как открываю шкаф и достаю оттуда старую футболку с джинсами, отряхиваю от пыли. Платье не хочет покидать моего тела, но выбора у него нет. Ткань сползает с плеч и подобно жидкости оказывается на полу.

Лишь закончив с переодеванием, я нахожу в себе силы, чтобы нагнуться и подобрать платье, но замираю, когда взгляд падает на коробку, припрятанную под кроватью. Забыв про всё на свете, достаю тайник и заглядываю внутрь, сглатываю образовавшийся комок горечи и беру в руки старого голубого зайчика с розовым бантиком.

Завалившись на кровать в позу эмбриона, я утыкаюсь носом в пыльную игрушку и судорожно выдыхаю. Боль скребёт обратную сторону моей души, как крыса, пытающаяся прогрызть путь на свободу. Средневековые пытки в действии: кладёшь зверя на живот, накрываешь ведром и, поджигаешь что-нибудь, а испуганное животное, пытаясь не задохнуться, начинает создавать себе путь сквозь тебя.

Не знаю, почему я об этом думаю…

Я пытаюсь поплакать, выдавить из себя хотя бы парочку слезинок, чтобы стало чуточку легче, но ничего не получается. Боль крепко держится внутри меня, вцепилась когтями в лёгкие и засела как паразит. И я ничего не могу с этим поделать…

А следующие часы превращаются в настоящий круговорот, от которого меня начинает воротить. Я ныряю в него с голой, не понимаю, что происходит: мне говорят, что нужно делать, и я это делаю. Мне командуют: сиди, и я сажусь. Помоги с этим, помоги с тем, и я помогаю.

Вместе с Кариной мы завешиваем все зеркала в квартире и подготавливаем место для гроба. Думаем, кого будем звать на поминки и на сколько человек придётся готовить. Разговариваем о чём угодно, но только не о бабушке: Карина рассказывает про своих подруг, неудачный маникюр и дикую стрижку, которую сделала в двадцать лет. Шутит, подбадривает, но ни разу не жалеет.

— Смерть — это нормально, — говорит Карина, когда видеть мою кислую рожу у неё больше нет сил. — Я постоянно с ней сталкиваюсь и, поверь, твоя бабушка умерла тихо и спокойно. Некоторые могут только мечтать о таком. Однажды мне привезли ребёнка, которого насмерть забил алкаш-папаша, вот такую смерть точно никому не пожелаешь.

Я совершенно не понимаю, зачем Карина сравнивает смерть моей бабушки с трупами, которые привозят ей на работу, поэтому продолжаю кивать и делать вид, что всё прекрасно.

Ночевать остаюсь здесь же: вечером приходит Коля, мы с ним долго обнимаемся, а потом бухаем всю ночь, вспоминая былые деньки. За три года брат почти не меняется. Заканчивает учиться в своей шараге, после неё отправляется работать в автомастерскую. Неплохо зарабатывает, кстати.

Сейчас у него своя квартира и невеста, ждущая двойню. Вот это поворот, да? Кто бы мог подумать, что Коля, мой сводный брат, толкавший краденую технику и думавший лишь о том, как бы где набедокурить, собирается остепениться. Свадьба по залёту — как по мне отстойное дело, но главное, что девчонку не бросает.

А на следующий день привозят бабушку, и я лицом к лицу сталкиваюсь с несправедливой реальностью.

— Будто спит, — говорит отец, нависая над бывшей тёщей. — Я много трупов повидал, но она как живая. Совсем не изменилась.

Удар под дых.

Я не знаю, что я чувствую, смотря на труп бабули, мирно покоящийся в лакированном гробу, и понятия не имею, что нужно делать. Поговорить с ней? Потрогать? Просто стоять и смотреть?

Это невыносимо.

В воспоминаниях просыпаются картинки прошлого: моя мама в точно таком же гробу. Парик на голове, макияж, накрашенные розовым лаком ногти. Всё бы ничего, вот только я отчётливо помнила её худое сожранное раком лицо незадолго до смерти, и никакие парики не спасали меня от этих ужасных воспоминаний.

Я весь день обхожу спальню бабушки стороной, а ночью остаюсь один на один с трупом. Мысли о том, что за стенкой лежит мёртвое тело бабули, не дают мне заснуть, и до самого утра я не смыкаю глаз, но я сама на это согласилась, так что грех жаловаться.

Вот я лежу в своей постели, ненавидя себя за то, что так и не смогла заснуть, а через мгновение мы все стоим на кладбище и наблюдаем за тем, как парочка рабочих копают могилы.

Вопреки законам всех жанров книг и фильмов на улице ясная тёплая погода, и лишь редкие облака ненадолго прячут от нас солнце. Я в чёрном платье, рядом молчаливый Стас и Дима. Здесь Коля с невестой, отец, Карина и две соседки. Все переговариваются так, словно вышли на прогулку, будто всё это лишь формальность, а я смотрю на гроб: в нём бабушка в платке и с цветами в руках, на груди у неё иконка, у ног тоже. По краям гроба наполовину сгоревшие потушенные церковные свечи.

Бабуля никогда не была религиозной, но соседки настояли на том, что всё нужно сделать по правилам, но кому вообще нужны эти правила? Мёртвым или живым?

Когда я умру, пусть меня лучше кремируют. Не хочу, чтобы со мной происходило то же самое…

— Нужно поцеловать покойницу в лоб, — кудахчет соседка. — Родственники первыми…

Меня бросает в ужас от одной только мысли, что нужно подойти ближе к гробу и коснуться бабушку губами, и я совершенно не хочу этого делать, но все смотрят на меня, потому что я здесь единственная родственница и, кажется, должна сделать это первой.