Вкус вишнёвой лжи. Книга 2

Я не хочу, но ноги сами несут меня к гробу. Я не хочу, но тело само по себе нагибается, а губы прикасаются к холодной дьявольски твёрдой бабушке. Это не она… Это какая-то кукла, пустышка, оболочка.

Я перебарщиваю с силой и случайно стукаюсь о лоб бабули зубами.

Неловко.

Выпрямившись, замечаю недалеко двоих парней с камерами: они нагло фотографирую нас, прячась за соседними надгробиями.

Подойдя к Стасу, шиплю.

— А они что тут делают?

Скворецкий смотрит в ту же сторону, что и я. Хмурится. Подзывает Диму и просит его отогнать папарацци.

А у меня уже нет сил злиться на надоедливых преследователей, я просто хочу вернуться домой, сесть за стол и запихнуть в себя парочку бутербродов, пока остальные будут судачить про бабушку.

Рабочие заколачивают гроб — я до последнего смотрю на покойницу, пока её лицо навсегда не скрывается в деревянной коробке, — и молча опускают его в яму. По очереди мы подходим к этой бездне и бросаем в неё горсть песка, а потом наблюдаем за тем, как дыру в земле закапывают. Неумело ставят крест и венки. Отец помогает им.

Вот и всё. Это странное прощание наконец-то заканчивается, вот только у меня всё равно ощущение, что мы закопали не бабушку, а кого-то чужого, постороннего. Стоит только вернуться в квартиру, а бабуля будет как обычно сидеть за телевизором и улыбаться.

Только уже на том свете.

Ложь 50. Ира

«Правда — зеркало, а истина — Творец. Правда ставит на вид, а истина меняет сознание. Критика ищет виноватых, истина мешает вернуться к старым привычкам. Критика смешит, истина обезоруживает». Евгений Витальевич Антонюк

Back to the Start — Digital Daggers

Ложь 50. Ира

— Хватит страдать, — говорит мне Стас, бросая в меня свою рубашку.

Я полулежу на диване в гостиной с ноутбуком на коленях и пытаюсь подавить пробуждающуюся в груди злость, однако слова парня и резкий запах духов, исходящий от упавшей на мою голову рубашки, действуют подобно керосину. Раздражённо сбросив с головы вещь, я смотрю испепеляющим взглядом на полуобнажённого Скворецкого, как ни в чём не бывало расхаживающего по гостиной.

— Они опять срач в комментариях развели, — сквозь зубы говорю я. — Как вообще можно быть такими бесчувственными придурками? У людей горе, а им лишь бы сплетни развести.

Я не знаю, зачем заставляю себя читать очередные комментарии под новостью о смерти моей бабушки. Это настоящая пытка: фотографии с похорон, грязные статейки о моей алчности и жажде славы.

«Простушку в Королевы»…

Такой бред про себя я ещё никогда не читала.

— Да не обращай внимания, им лишь бы кости перетереть, — отмахивается парень. — Ты бы знала, что они про меня писали, когда я стал главой компании. Скоро это всё стихнет.

Закрываю вкладку, не в силах продолжать читать комментарии. Большая часть людей выражает сочувствие, но стоит хотя бы одному хейтеру оставить негативный отзыв, как подтягиваются остальные и начинается настоящее месиво. Интернет — зло. И я зачем-то позволяю ему проникнуть в мою душу и взять под контроль все светлые частички.

— Ир, серьёзно. Возьми себя в руки, — Стас подходит ко мне и наклоняется, облокачиваясь предплечьями о спинку дивана. — Ты прогуливаешь универ, из дома не выходишь. Торчишь в интернете и читаешь всякое дерьмо.

Я смотрю на парня, дожидаясь, пока он закончит перечислять мои промахи, но Скворецкий решает сделать контрольный выстрел:

— Прошло уже больше двух недель, это твою бабушку не вернёт.

Фиаско.

Захлопнув ноутбук, резко поднимаюсь на ноги, собираясь уединиться либо в ванной, либо на кухне, как пойдёт. Лишь бы не выслушивать нравоучения от человека, от которого ожидаю получить поддержку.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — не сдаётся Стас. — Сам проходил. Поверь мне, самокопанием здесь не поможешь.

— А чем поможешь? — не понимаю я, оборачиваясь в дверях. — Хочешь свадьбу сыграть? Отвлечь журналистов от моей бабушки чем-то другим? Я тебе уже сто раз говорила, что хочу сначала универ закончить, а потом уже думать о свадьбе.

— Да при чём тут… — парень замолкает, делая непонятное движение рукой в стиле «ты вообще что несёшь». — Мы уже решили, что поженимся, когда ты будешь готова. Я тебя не заставляю вот прям щас расписываться.

Стас сокращает между нами расстояние, но я не понимаю, чего хочу больше: прижаться к крепкому телу парня и найти в его объятиях утешение или же сломать ему нос.

Потому что я очень сильно хочу что-нибудь разрушить, а сломанные части запихнуть себе в грудь. Мне срочно нужно чем-то заполнить жгучую пустоту внутри себя, чтобы любой вдох больше не причинял столько боли.

Я потеряна, запуталась подобно наушникам в чужом кармане, и распутаться самостоятельно не хватает сил.

— Тебе нужно развеяться, — Стас не прикасается ко мне, словно чует опасность, но это почему-то злит и разочаровывает ещё больше. — Давай, сходим куда-нибудь вечером. Напьёмся, повеселимся, — пауза. — Доверься мне.

Я медлю, обдумывая предложение Скворецкого выбраться из душной квартиры и отвлечься от нагнетающих мыслей. У меня нет настроения развлекаться, но, признаться, сидеть в четырёх стенах тоже нет сил.

— Ладно, — соглашаюсь. — Но, если мне будет скучно, я уеду домой.

— Без проблем, — поднимает руки в знак согласия. — Как раз сегодня открытие нового клуба, должно быть весело.

— Ага, — отмахиваюсь.

Делаю воодушевлённый вид, прежде чем развернуться и от отправиться на кухню, чтобы встретиться с холодильником. И куда катится моя жизнь?

Только ем, злюсь, ненавижу весь мир, снова ем. Я как вечно недовольный кот, не позволяющий прикоснуться к себе. Скажем нет чесанию пузика, долой ласки и расчесывания шерсти, приветствуются только злое шуршание пакетов по ночам и обгаженные тапки.

Хорошо быть котом.

Но я, к сожалению, не котейка, поэтому приходится взять себя в руки и начать собираться на открытие какого-то там клуба. Вечернее платье, туфли, макияж. Я смотрю на себя в зеркало и понимаю, что совершенно не хочу никуда идти, тем более развлекаться, однако Стас настойчиво стоит над душой, словно чувствует, что я сомневаюсь.