Владетель Ниффльхейма

— Конечно. Ваша воля. Но Семен Семенович, помните — любое вмешательство на данном сроке чревато самыми катастрофическими последствиями для плода.

Плод? Яблоко в Аллочкином животе. Или вишня. Вишневая косточка даже, которая застряла и мешает жить.

А врач уже сбежал, прихватив свиту, и Семен Семенович остался в коридоре. Дверь была рядом, на расстоянии протянутой руки, но страшно было эту руку тянуть. И трогать ручку, и заходить в комнату, где смешались запахи роз и рвоты.

— Сссема… Сссема, — тень выползла из щели между косяком и дверью. Она плюхнулась на пол крупным жирным пятном и торопливо поползла к ноге. Мягкий ворс ковра пронизывал насквозь ее двумерное тело, и тень едва-едва держалась, чтобы не развалиться на части.

— Мне не до тебя сейчас, — сказал Баринов, борясь с желанием наступить на тень.

— Ссснаю. Есссть чего скасссать, — она забралась на тапок. — Есссть… сердсссе. Готово уже.

— И что?

Про сердце он как-то забыл да и, вспомнив, не счел его важным делом.

— Сердсссе дракона. Сссема, думай.

Тень обвивала ногу тонкой лианой, она карабкалась выше и выше, пока не переползла на руку.

— Советниссса просссит передать, что ей шшшаль. Ей ошшшень шшшаль. Она не хотела вреда твоей сссемье. И мальшшшику. Хороший мальшшшик.

Раззявив клюв, тень застыла, и Семен Семенович, вытащив из рубашки булавку для галстука, полоснул себя по руке.

Кровь шла хорошо, тень лакала ее десятком языков, и говорила быстро, спеша рассказать:

— Советниссса дает тебе виру. Восссьмешь?

— За сына?

— Второй будет шшшить. И шшшенщина тошшше.

— Я уничтожу вас всех.

— Не уссспеешь, — тень оторвалась от кровяного ручья и поднялась на одной ноге. — Мы сссами. Ссскоро ушшше. Торопись, Сссема. Сердсссе дракона — исссцелит.

— Что?

— Все, — убежденно сказала тень. — Сссскорми ей. Ссскорми и увидишь.

— Почему она сразу не сказала?

— Потомушшшто ты потратил бы его бессс польсссы… исссцелил бы тело, но не вернул. Сссмирись, Сссема. И поссспеши. Ссскоро Нагльфар пройдет меж клыков волка. Ссскоро рухнет Биврёссст… ссскоро потоки Хвергельмира затопят Нифльхейм, а в Асссгарде появитссся новый бог. Сердсссе сссстанет бесполесссно.

Тень лопнула, не договорив.

Получасом позже Семен Семенович поднялся на второй этаж. В руке он нес серебряное блюдо, прикрытое серебряным же колпаком. С локтя белым флагом капитуляции свисало полотенце.

И каждый шаг давался с трудом.

Предательство? Наверное.

Один плюс один и еще один. И две единицы важнее одной? И шансов у них больше. И Алла не простит, если Семен потеряет еще одного ее ребенка. А как ему самому потом жить?

Как-нибудь.

Ступеньки были круты, как те, давешние, которые складывались в лестницу-змею. Она обвивала айсберг, чья вершина утопала в низком войлочном небе.

В доме потолок расписан вручную. Алле нравилось.

Наверное, нравилось, но теперь Семен Семенович не уверен. Он просто несет лекарство.

Вершинин караулит, неспящий страж с подернутыми туманом глазами. Его тоже жаль.

— Скажите, — Баринов знает ответ, но все равно останавливается. — Есть ли что-то на этом свете, что спасло бы ее? И ребенка?

— Чудо. И как понимаю, оно у вас имеется.

Его догадливость не удивляет, скорее кажется правильным, что этот человек в курсе. И Семен Семенович входит в комнату.

— Смотри, что я тебе принес, — он ставит блюдо перед Аллой и поднимает крышку. — Правда, красивая?

Сердце высохло, превратившись в сапфировую ягоду. Сквозь тонкую кожицу виднелись темно-синие зерна и ровная, льдянистая мякоть.

— Попробуй. Тебе станет легче. Обещаю. Ты мне веришь?

Она верила и приняла подарок безропотно. И когда жена уснула, Семен Семенович поднял ее на руки и перенес в свою комнату. Он верил, что Алла выздоровеет, и надеялся, что она никогда не узнает о сделанном им выборе. И что за выбор этот не придется платить кому-то, кроме самого Семена Семеновича.

А за окнами дома гуляли туманы. Густые, творожистые, они спешили жить.

Часть 9. Дом всех теней

Глава 1. Незваный гость

Две сестрицы играли в ладушки. Они сидели на корточках, упираясь коленями в колени, смыкаясь стопами и сливаясь водянистыми волосами. Мелькали руки, раздавались частые влажные хлопки.

Сестрицы играли давно.

Час? Два? День?

Алекс не знал. Он смотрел на них, потому что больше смотреть было не на что. Старуха пряла, и веретено ее скользило по пуповине нити, соединяющей верх и низ воздушного пузыря. За стенками его жила темнота, и лишь изредка в ней мелькали смутные тени существ.

Шлеп-шлеп.

Кап-кап.

Цок-цок.

Цоканье стало новым звуком, который остановил ладони сестриц в миллиметре от столкновение. Обе хофру повернулись влево, припали на руки, выгнули спины и зашипели. Очнулась ото сна старуха, помахала Алексу пальцем, как будто бы он породил этот удивительный звук.

Цок-цок.

Железом по камню.

— Кто там? — спросила Одунн.

— Там! — отозвалась Идунн и, вытянув руку, проткнула стенку пузыря.

— Брысь! — рявкнула на них старуха.

Пузырь расширился, отталкивая море, но не всадника на черном коне.

— Здравствуй, Морская хозяйка, — сказал всадник и ладонью провел по конской гриве. С нее ручьями скатывалась вода, чтобы тотчас впитаться в веретено старухи.

— Не думаю, что пожелание здоровья искренне, — ответила та. — А визит твой случаен. Помнится, в прежние времена в тебе было больше уважения к старшим, Варг Беззаконный.

— Все меняется.

Гость спешился. Был он невысок и худ. Длинные белые косы его после прогулки по дну моря остались сухими, как и притороченный к седлу бубен. А вот одежда промокла, прилипла к телу, но Варг, казалось, не испытывал никаких неудобств. Он обошел Алексово кресло, остановился за спинкой.

— Что ж ты мальчишку на цепь посадила? Неужели боишься, что сбежит?

— Нет! — одновременно воскликнули Идунн и Одунн. Обе вывалились из груды серебристых рыбьих мехов и на карачках поползли к Варгу.

— Не сбежит!

— Нет-нет!

— Никогда!

— Да-да!

Сестрицы и двигались синхронно.

— Стоять! — крикнула старуха и ногой топнула, отчего сестры притихли, но не поднялись. Распластавшись на полу, они вывернули шеи и уставились уже не на Алекса — на того, кто стоял за его спиной. Их рты округлились, а языки развернулись, как разворачивается хоботок бабочки, вот только на конце его было по два острых шипа.