Владимир Ост

– Правда? Поздравляю! – Галина улыбнулась. – А когда?

– Да где-то с пару месяцев. Ты ее не знаешь, она не из нашенских, москвичка, Юлей зовут. А неделю назад сын родился. Я гудел – вусмерть, вчера только прочухался.

– Погоди. Два месяца как поженились, и уже сын родился?

– Ну да. Мы же с ней жили-жили, а потом она – бах! – беременная ходит. Ну пока время выбрали, пока расписались… Вот так.

– Поздравляю-поздравляю. Ну и как ощущения?

– В смысле?

– Ну, по поводу женитьбы. По сторонам-то уже не смотришь?

– Не-а.

– Да ну конечно!

– Я тебе серьезно говорю. Сам бы не поверил, что так будет. Знаешь, когда сын родился – все, как отрезало. Сынок! Наследничек, ха-ха. Что ты! И Юлька – она хорошая. Надо бы вам с ней как-нибудь встретиться.

С этого момента Галина уже не только перестала бояться каких-либо вопросов Ребункова, но и загорелась нетерпением поведать ему о своем разводе, мерзавце муже и захваченной им фирме «Граунд+».

– Слушай, чего мы тут с тобой торчим? – сказал Кирилл. – Вставай, пойдем.

– Куда?

– В приличном месте поговорим. Я, правда, уже в Москву собирался сваливать, но ничего немного времени у меня есть, и я б еще рюмку на похмел души дернул, – сказал Ребунков и с медвежьей галантностью подал ей руку – тыльной стороной ладони вверх. Галина кивнула, как бы говоря: «А почему бы и нет?» – и ее протянутая рука оказалась спрятанной, словно под двускатной крышей, под могучей лапой Ребуса, которую украшал золотой перстень с крупным черным камнем (на среднем пальце), а также татуировка в виде схематично нарисованного солнца, наполовину канувшего за линию горизонта. В этот момент настоящее солнце тоже садилось за крыши деревянных домов – там, на окраине городка, в конце липовой аллеи.

* * *

– Хорошо, хорошо, – приговаривал мужчина с явственным иностранным акцентом, стоя перед окном и через специальную прямоугольную лупу (размером со стандартный кадр слайда) разглядывая на свет проявленную фотопленку. – Эти фото есть очень хорошо! – Он постучал пальцем по ребру пленки, указывая на особенно понравившиеся кадры. – Женщины России – гут.

Наводничий, стоявший рядом, посмотрел из-за плеча иностранца на указанное изображение и нахмурился.

– Это что-то не то, – сказал Василий и жестами попросил собеседника дать пленку ему в руки. Иностранец отдал, а сам положил увеличительное стекло на подоконник и с улыбкой уставился в окно, выходившее на Большую Дорогомиловскую и Киевский вокзал.

– Что тут такое, не пойму, – сказал Наводничий, вглядываясь в кадр. – Вы же просили снимать только женские лица, и только крупным планом, и я так и снимал.

– Э-э, да. Проблемы?

– А тут какие-то фигуры. Голые они, что ли? Бильярдный стол. А-а! Значит, я на эту пленку снял Гришку с Аленой! Черт, а я думал, что другой камерой снимал их. Да, нехорошо это получается.

– Нет-нет, очень хорошо.

– Нет, нехорошо. Вы это где публиковать будете? В российские журналы или газеты эта карточка попадет? Если попадет, то я вам ее не продаю.

– Нет, в России – нет. Нет! – Иностранец разволновался. – Это мы будет печатать в Германии. Маленький тираж. Только для жителей Германия. Ну, может быть, Голландия тоже.

– Но вы же заказывали мне только лица. Лица снимать, конечно, легко. Но, знаете, сколько времени я потратил, сколько ходил, а многие отказывались позировать. Но это все – ладно. Я одного не понимаю. Вот лица – это то, что вы хотели. А зачем вам этот кадр, с бильярдным столом?

– Это… тоже надо. Это очень хорошо.

– Но я его не для вас снимал.

– Ничего-ничего.

– Как это ничего? Одно дело – лицо снять, а другое – жанровую эротическую карточку. Цена-то разная. Поэтому я этот кадр хочу отрезать, он как раз самый первый.

– Мы договорились: вы отдаете мне две полные пленки по тридцать шесть кадров. Один кадр – одно лицо. Полные пленки. Не отрезанные. За отрезанные – цена другая.

– Сколько?

– Половина.

– Но я же не половину отрезать хочу.

– Но вы не хочите… хотиче… не выполняйете наш договор.

– Так, а если я вам отдам этот кадр с голыми около бильярдного стола, вы мне денег добавите?

– Давайте я подумаю. Мы договаривались – сто долларов? Я даю сто пятьдесят. Хорошая цена.

– А тут что еще? – Василий снова посмотрел на пленку, но – уже на соседний кадр. – Тут тоже двое голых. Этих я точно не снимал. В каком-то окне они, или где это? – Наводничий взял с подоконника лупу наставил ее на кадр, и тут его руки дрогнули. Василия поразила догадка, но его разум отказывал этой догадке в виде на жительство. Неужели Григорию все-таки удалось в последний вечер в церкви сделать кадр, ради которого они столько времени провели по очереди у купола? Снял – и даже не сказал? Вряд ли. Не сказать про такое, подумал Василий, – это даже для раздолбая Гришки слишком отвязный пофигизм. Но этот кадр мог сделать только он, кроме него никто с фотоаппаратом в тот вечер на крышу не поднимался. Может, он случайно нажал на спуск и сам даже не заметил, что в окне в этот момент кто-то был? Да, это больше похоже на то, что может произойти с дураком Гришаней.

– Ну, сто пятьдесят? – напомнил о себе иностранец отвлекшемуся Василию.

– Тут вот еще один кадр, который не из этого заказа. Это мне заказывали другие люди. Его я точно не отдам. Во всяком случае, за такие маленькие деньги.

– Я прибавил пятьдесят процентов! Маленькие деньги?

– Эти два кадра – это вообще можно на обложку давать в журнал, это совсем другое качество работы, и это другие деньги.

– Нет, на обложку – широкий слайд, тогда – качество для обложка. Обычный негатив не всегда есть годен для обложка. Вы знаете.

– Я имел в виду качество самого кадра. Содержание, контент, понимаете?

– Понимаю. Но больше денег я не даю. Сто пятьдесят – хорошо.

– Я, конечно, извиняюсь, что на вашей пленке попался этот кадр, но я его обещал отдать другому человеку, это частное фото. Я это фото должен подарить другу. Вопрос дружбы, понимаете?

– Дружба. Понимаю. Вы сейчас можете пойти и сделать отпечаток, а потом вся пленка отдайте мне, а фотография на бумаге оставьте для ваш друг.

– Вообще-то, это выход. Все! Договорились! Через час я вернусь, отдаю вам обе пленки, а вы мне – сто пятьдесят долларов, о`кей?

– О`кей.

* * *

– О, Вася, здорово, – со скукой в голосе сказал в телефонную трубку Хлобыстин.

– Здорово-здорово, Гриша, – зловеще процедил Наводничий.

– Ну чего, какие дела?

– А, то есть вот так вот, да? Ты у меня спрашиваешь, как дела.

– А что такое?

– Ты помнишь, что ты делал, когда мы в последний вечер в студии были?

– Ну так, более-менее. А чего там случилось?

– А ты помнишь, как взял мою камеру и полез с ней на крышу?