Владимир Ост

Пока вяло ел, поставил перед собой телефон и набрал номер квартиры в Хитровском переулке. Камиль Петрович, взявший трубку на том конце, в ответ на предложение начать проверку документов изъявил всяческую готовность к сотрудничеству, но почему-то попросил с визитом не спешить. Ну что ж, Осташов и не был в состоянии проявлять энергичность.

Владимир зашел в свою комнату и надел извлеченные из шкафа свежую рубаху и джинсы. Облачение, которое было на нем вчера, валялось на стуле – до неприличия измятое и местами грязное. Но огорчило Владимира другое. В карманах вчерашней одежды он обнаружил жалкие копейки – хватит лишь на проезд в метро в один конец. «Менты, сволочи, все деньги сперли», – подумал Осташов. «Или потерял», – была вторая его мысль. Какая из версий ближе к истине, он сообразить не мог. Как ни силился, у него не получалось воскресить в памяти ни финал пребывания в отделении милиции, ни процесс возвращения домой. «Ну то, что не помню, как домой вернулся, – это ладно, это понятно: вернулся на автопилоте, – размышлял Владимир. – Но чем все закончилось в ментовке, я в принципе помнить должен». Осташов предпринял еще одну попытку прорваться в нужную точку прошлого, но в памяти она отсутствовала. Либо была защищена неизвестным ему кодом доступа.

Так или иначе, он стоял перед фактом: денег нет, а сегодня надо, обязательно надо ехать разбираться с документами на квартиру в Хитровском переулке. Потом еще коллективная вылазка на природу – тимбилдинг. Ну и вообще, нужно как-то жить.

Что делать? Ситуация была неприятная, но небезнадежная. В подобных случаях Владимир особо не горевал, у него был испытанный выход из тупика: он припадал к источнику знаний – книге. Брал с полки какой-нибудь томик и вез его на Новый Арбат. Там, у магазина «Дом книги», вечно стояли рядом со своими заваленными книгами торговыми столиками перекупщики, которые с удовольствием брали шедевры мировой литературы – то, что в советские времена доставалось родителям Владимира ценой неимоверных ухищрений и взяток.

Следует заметить, что в достопамятные годы строительства социализма полки с раздвижными стеклами в квартире Осташовых наполнялись в основном ради него, любимого сына. Чтобы он читал и был умницей. И Владимир был умницей и любил читать. Он с трепетом относился ко многим произведениям в детстве. И продолжал ценить содержимое книжных полок, когда вырос. С одной стороны. Но с другой стороны, на определенном этапе выяснилось, что проза жизни (как, впрочем, и ее поэзия) стала вступать в финансовое противостояние с прозой и поэзией написанной.

Вот и сейчас Осташов никак не мог решить, с каким из литературных сокровищ ему не жаль расстаться. В конце концов, скрепя сердце, он сузил выбор до трех книг. Владимир положил перед собой на письменный стол том рассказов Ивлина Во, стихи Артюра Рембо и роман Фейхтвангера.

Конечно, среди годами копившейся в доме литературы водилось немало хлама, который можно было бы продать без всяких сожалений и переживаний. Но тут возникала загвоздка. Перекупщики давали за такую дрянь гроши, и, чтобы выручить сколько-нибудь весомую сумму, Осташову пришлось бы изъять с полок сразу десяток добротно изданных единиц макулатуры. И это бы бросилось в глаза матери. А так, когда исчезала одна-две книжки, то, если даже мать и обращала на это внимание, всегда можно было сказать ей, мол, друг почитать попросил.

Владимир долго вздыхал, но так и не смог выбрать, кого из трех авторов принести в жертву. И решил перевалить ответственность на жребий. Он закрыл глаза, крутнулся на одной ноге на 360 градусов и с размаху хлопнул рукой по тому месту, где находились приговоренные. Открыв глаза, он увидел, что ладонь базируется одновременно на Во и Рембо. Чтоб никого не обижать, Осташов свез на Арбат… всех троих.

* * *

В Хитровский переулок Владимир прибыл уже в более или менее устойчивом состоянии духа.

Ободранную дверь продаваемой квартиры, как и в первый раз, ему открыл Камиль Петрович. Но сейчас этот представитель продавца выглядел особенно озабоченным. Едва поздоровавшись, он, не включая в прихожей люстру-бутылку, сразу пошел в комнату.

– Идемте, – сказал Камиль Петрович. – Сейчас сами все увидите.

Осташов проследовал в комнату, и увидел там, кроме Камиля Петровича, еще двух людей, чьи лица показались ему знакомыми. Приглядевшись, Владимир узнал их. Это были те самые субъекты, которые вчера, будучи в непотребном виде, вышли из дворика этого самого дома №2 по Хитровскому переулку и сильно удивили Осташова, когда укатили на собственном «Мерседесе». Мужчина, занявший тогда место за рулем иномарки, сидел теперь на стуле, совершенно трезвый и мрачный. Другой же был по-прежнему сильно пьян и лежал на некоем подобии дивана под разбитым окном. Правая рука его была поднята и не опускалась. Да и не могла опуститься, поскольку была прикована наручниками к батарее отопления.

– Приветствую! – нечленораздельно рявкнул со своего топчана узник и с радостной улыбкой помахал Владимиру ладонью прикованной руки.

Осташов тоже помахал рукой, но с меньшим энтузиазмом.

– Вот! – сказал Камиль Петрович. – Это и есть хозяин квартиры. Сбежал вчера, пока мы с вами переговоры на фирме вели. И только сейчас вот, как раз перед вами, приполз. А вы еще хотите, чтоб он на сделке присутствовал!

– Я такого не говорил, – сказал Владимир.

– Ну, начальник ваш. Какая разница? – сказал Камиль Петрович и начал выговаривать сидящему на стуле товарищу: – Как ты мог упустить его, Андрюха?! Ну как ты мог? Ты же знал, что все документы уже готовы, что скоро сделка.

– Я тебе уже сказал, Петрович, – ответил Андрюха. – Он, сука, воспользовался тем, что мимо патруль ментовский проходил. Понимаешь ты или нет? Я же его пытался держать, но смотрю, менты на нас смотрят, ну я и отпустил его. А что было делать, екэлэмэнэ? Ты же знаешь, я паспорт потерял, а новый только через неделю сделают. Замели бы меня, бухого, и крандец! Сколько бы продержали в камере?

– Ладно, хватит, – тихо сказал Камиль Петрович, – слышал я уже все это.

– А хрена тогда орешь? – утомленно спросил Андрюха.

– Ха-ха-ха! – внезапно захохотал хозяин квартиры, глядя в потолок.

– Толик, – тихо сказал ему Камиль Петрович. – Ты рот вообще не открывай. Не доводи меня, сволочь.

Толян улегся на бок, положил свободную ладонь под щеку и закрыл глаза.

Осташов стоял в растерянности. Камиль Петрович был прав, никаких дел с хозяином жилья сегодня получиться не могло. Совместные с ним визиты в наркологический и психоневрологический диспансеры представлялись нереальными, а ведь без сволочи Толика (с этим определением Камиля Петровича Владимир был согласен) справку о том, состоит ли он там на учете, никто не выдаст.

– Ну, короче, – сказал Камиль Петрович. – Плюс я тут вижу только один: что он все-таки притащился домой, а не завис где-нибудь у своих друзей. Значит, так, Андрюха. Алле, ты меня слышишь? Андрей!

– Что?!

– Держи флаг бодрей! У нас есть до сделки два дня. Два дня, чтоб он стал похож на человека. В принципе достаточно.

Из-под окна донесся храп уснувшего Толяна.

– Закемарил? – сказал Камиль Петрович, глянув в сторону топчана. – Это хорошо. Андрей иди это, поставь курицу вариться. Как проснется, мы сунем его в душ, потом бульончик попьет.

– Не станет он бульон пить, – сказал Андрюха.

– Не станет – не получит свой стакан сухого. Так что, как миленький станет, никуда не денется. Андрюха, имей в виду, до сделки он ни под каким соусом не должен выходить из квартиры.

Камиль Петрович и Андрюха беседовали, не обращая особого внимания на стоявшего рядом Осташова. Владимир, меж тем, вспомнил два вчерашних эпизода: во-первых, как во время просмотра этой квартиры в дверь ломился помощник какого-то депутата, крича о том, что готов немедленно купить жилье, и во-вторых, как затем, по пути на фирму, Иван Кукин спросил, не была ли эта сцена спектаклем, призванным раззадорить его, Кукина, покупательский аппетит. Теперь самому Владимиру вдруг показалось, что перед ним разыгрывается комедия – чтобы он не мог проверить подлинность документов.