Владлен Бахнов

С первой же минуты начались ожесточенные дебаты. Увлеченные принципиальными спорами, участники мирной конференции даже не заметили, что Орландо исчез, а корабль тонет. Более того, уже очутившись в воде, лидеры продолжали дискутировать и топить друг друга. Короче говоря, спасся один Орландо.

Он добрался до берега и, еще не успев обсохнуть, объявил, что отныне является единственным правителем Сонливии и не потерпит никаких оттенков. В стране наступил долгожданный мир. Случайно уцелевшие немногочисленные жители Сонливии благословляли мироносца. Орландо, почувствовав народную поддержку, объявил себя противником красных и сторонником каких-то сине-зеленых. Остатки бывших оттеночников стали быстро перекрашиваться в единственный разрешенный в стране цвет. А Орландо в интервью, данном корреспондентам газет «Вечерний Вечногорск» и «Вашингтон пост», наконец раскрыл свое идеологическое кредо. Он сказал, не вдаваясь в подробности, что считает себя продолжателем дела и идейным последователем атамана Маруськи. Это заявление озадачило международных специалистов во всем мире. Но Орландо отказался комментировать свое заявление и добавил только, что собирается довести дело атамана Маруськи до победного конца, в честь чего переименовывает столицу Сонливии — Сонарию в Санкт-Марусин, а себя просит впредь именовать не подпоручиком и не президентом, но атаманом.

В первый же месяц атаман выгнал из столицы все посольства. выслал всех иностранных журналистов и посадил в тюрьмы отечественных, а уж после стал править. Ни одного интуриста в Сонливию не впускали и ни одного туриста из Сонливии не выпускали. Ни в какие отношения с внешним миром атаман не вступал, и о том, что происходит в загадочной Сонливии, знали только по слухам. Газеты там не выходили, радио передавало только бодрые марши. а из победных маршей, как известно, много информации не выжмешь.

И вдруг пошли слухи, что вскоре атаман Орландо собирается торжественно отметить пятилетие своего прихода к власти. Сначала в МИДе надумали послать Орландо приветственную телеграмму. Но протокольный отдел сказал, что делать этого нельзя, потому что у Москвы с Сонливией нет дипломатических отношений. Однако упускать редкую возможность не хотели. И тогда в компетентных органах вспомнили о вечногорских традициях неформальных связей с зарубежными деятелями. И решили, что хорошо было бы, если бы кто-нибудь из жителей этого славного города в частном порядке назвал своего новорожденного в ознаменование исторического пятилетия Орландо и послал бы об этом атаману телеграмму.

Конечно, атаман мог не обратить на телеграмму внимания. Тем более что не знали, сохранились ли в Сонливии телеграф и почта. Но был шанс, что телеграмма не останется незамеченной и, может быть, атаман даже ответит на нее. А это уж какое-никакое, а начало восстановления связей. Атам, глядишь, завяжется переписка, а там и… Да что загадывать! Риск минимальный, а выгода может быть очень большой! И планы у компетентных органов были далеко идущие и многообещающие.

Разумеется, далеко не все, что мы поведали читателю, майор Зубатых сообщил молодой матери. Он приоткрыл ей лишь то, что считал возможным открыть частному незасекреченному лицу, не имеющему допуска к высоким тайнам государственной политики. Однако Варвара, которая знать не знала до этого ни про какую-то Сонливию, ни про какого-то атамана, сразу поняла, чего от нее хочет этот занудный мужик.

— Да что, я одна в Советском Союзе? Вот у вас есть дети? Вы им и давайте имя вашего атамана!

— Нет, Варвара Николаевна, я вижу, вы не вникли. — скорбно покачал головой майор. И вслед за ним так же покачал головой не проронивший ни слова капитан Петров'. — Если бы вы вникли, то вы бы поняли, что ваш сын — самая подходящая кандидатура: во-первых, у него еще нет имени, а юбилей Орландо будет отмечаться как раз завтра, так что телеграмму нужно давать немедленно. И если бы у меня лично родился бы сегодня ребенок, я бы не колебался ни минуты и дал бы ему любое полезное для интересов нашего государства имя! И он дал бы! — майор кивнул в сторону своего безмолвного спутника. — Теперь, во-вторых, у жителей нашего города есть замечательная традиция давать своим детям имена зарубежных прогрессивных деятелей. Весь мир знает об этом. И потому у атамана ваша телеграмма не вызовет никаких нездоровых подозрений.

— Каких еще подозрений? — насторожилась Варвара.

— Ну, он не станет думать, что, давая его имя ребенку, вы преследуете какие-нибудь неблаговидные политические цели. Вы же, надеюсь, не преследуете? — подозрительно уставился на Варвару майор.

— Да на кой мне!

— Вот видите… К тому же вы — мать-одиночка, а для нас это очень важно…

— Ха! Да какая я одиночка? — вспыхнула Варвара. — Мне сегодня, если хотите знать, десять человек предложения делали! Да я хоть сию минуту замуж выйти могу!

— Насчет десяти человек — это мы недосмотрели, — и Зубатых, улыбнувшись, развел руками. — А вот насчет троих знаем точно. — И, хитро прищурившись, майор назвал таксиста, инспектора и Семен Семеныча. — Я ничего не напутал? Так вот, уважаемая Варвара Николаевна, замуж вам за них выходить сейчас никак нельзя. Вы уж потерпите…

— Да с какой стати я должна терпеть? Я уж с Семен Семенычем договорилась. Он завтра телеграмму Мбвабве даст!

— Ну, с Семен Семенычем мы уладим, и телеграммы он никому не даст. А пока что, чисто формально, разумеется, по легенде мужем вашим будет вот он, капитан Петров.

— Этот? — удивленно вздернула двойным подбородком Варвара.

— Этот, — подтвердил майор, а капитан встал и деловито, без улыбки щелкнул каблуками и поклонился. — Валентин Сергеевич, — представился он, и это было все, что капитан сказал за весь вечер.

— Чем не хорош? — восхитился Зубатых. — Орел!

Варваре, честно говоря, капитан понравился. Ничего мужик! Однако упускать реального, хоть и траченного молью Семен Семеныча ей не хотелось. А что до интересов государства, так что ж ей, больше всех надо!

— Не подходит мне ваш капитан! — заартачилась она.

— Подходит. — спокойно заверил ее Зубатых. — Чисто формальная женитьба не обязывает вас ни к чему.

— А если я откажусь? — продолжала торговаться буфетчица. — Вот возьму и откажусь!

— Не откажетесь, — так же спокойно ответил Зубатых. — Мы же знаем, что вы настоящий патриот, любите родину, и в ОБХСС на вас кой-какие сигналы есть.

Услышав последний довод, буфетчица капитулировала. Ибо не было для нее страшнее зверя, чем ОБХСС. А упоминутые как бы невзначай сигналы действительно могли иметь место…

И в ту же ночь в таинственную Сонливию в город Марусин полетела телеграмма.

А ранним утром Семен Семеныч вышел из дому. Неся в кармане готовый текст послания президенту Мбвабве, он свернул в сторону почтового отделения, и тут же перед ним появился человек в сером и загородил дорогу. Семен Семеныч подался вправо и оказался возле распахнутой дверцы черной «Волги>. Спустя мгновение Артыбашев очутился в машине, и «Волга» стремительно тронулась с места.

— Что такое? — пискнул Семен Семеныч. — Куда вы меня везете? Я опаздываю на работу…

— Не опоздаете, — успокоил его человек в сером. А спустя несколько минут Семен Семеныч сидел перед майором Зубатых, и тот, привычно вертя в пальцах блестящую шариковую ручку и ничего не объясняя, сказал Артыбашеву, что то, что он, Артыбашев, собирался сделать, ни в коем случае делать нельзя.

— Но ведь я не знал, что Мбвабве не прогрессивный! — жалобно заверил Семен Семеныч.

— А вас пока ни в чем не обвиняют, — сказал майор таким тоном, что Артыбашев понял: на свободу ему в ближайшие годы не выбраться. — Просто мы считаем нужным предостеречь вас от ошибки.