Владлен Бахнов

Так в первый раз Варвара обнаружила идейную несостоятельность Орландо. Кое-как ей удалось втолковать Президенту Сонливии, что Маруська — это одно, а Маркс, можно сказать, другое. Орландо подивился образованности своей возлюбленной, но просил о допущенной им ошибке никому не рассказывать. Так в народной памяти он и остался продолжателем дела атамана Маруськи. А между тем, постепенно приходя в себя после достойного легенд и стихотворных эпосов любовного потрясения, бывшая буфетчица стала озираться вокруг и с присущей советским людям зоркостью начала подмечать отдельные недостатки.

— А что это, Орлик, у тебя страна такая отсталая? — опросила однажды во время полуденной сиесты Варвара. — Разве так можно? Вот сделал бы ты свою страну передовой. тебе бы каждый спасибо сказал!

— Не лезь в политику, Варька! — лениво одернул ее атаман.

— Почему это не лезь? Что я, извините, ради бога, меньше других знаю, что ли? Слава богу, восемь классов отбарабанила, чуть в девятый не перешла!

Орландо, опершись на локоть, приподнялся и с новым интересом посмотрел на Барбару. Лично он, Президент Сонливии, окончил два класса церковно-приходской школы и к таким образованным людям, как его возлюбленная, относился с почтением. А Варвара училась все-таки в советской школе, воспитывалась в советском коллективе и высиживала на'советских собраниях, особенно на тех, после которых бывали танцы. Так что в ее сознании навсегда осели готовые, четкие, стандартные определения на все случаи жизни. И она с радостью делилась своими искренними убеждениями с любимым:

— Я лично, Орлик, капитализм не люблю. Я лично против капитализма. И честные люди всей земли против. Потому что при капитализме бедные люди живут бедно, а богатые, наоборот, богато. И это несправедливо! Хотя мне моя подруга Кланя в универмаге итальянскую кофточку купила, так все мужики на меня оглядывались, честное слово! Я вот так иду, а они вот так оглядываются. Очень красивые вещи у капиталистов! И я не люблю этих агрессоров, потому что они поджигатели войны. А зачем нам война? У нас испанские сапоги на двойной платформе продавались, так очередь до «Гастронома» стояла. А я как натянула, мужики так и попадали! На меху сто девяносто рублей. Только моего размера не было. Так что мы хорошо живем, Орлик, что ни выбрасывают, у нас за всем очереди, потому что денег у народа завались, а где крадут — непонятно. Поэтому нам, Орлик, война не нужна. Мы за мир. И ты тоже, Орлик, должен за него бороться. Вот мы тут лежим, а мир разделен на два лагеря. В одном лагере простые люди всей земли, силы мира и безопасности, а в другом лагере, Орлик, агрессоры. Они стремятся подорвать дело мира, Орлик, и не останавливаются ни перед какими, если хочешь знать, провокациями. Противники разрядки, Орлик, не унимаются, я тебе прямо скажу, если враг не сдается, его уничтожают. Так что хочешь не хочешь, а надо выходить в передовики и неустанно заботиться о дальнейшем росте благосостояния народа! — произнеся эту тираду. Варя устало откинулась на подушку, а Орландо оказал:

— Благосостояние. Барбара, это хорошо. Кто же против благосостояния? Только где я его возьму?

— А это, Орлик, просто. Нужно только захотеть, — лениво сказала Варвара и зевнула. — Вот ко мне в стекляшку всякий клиент ходит. Так вот инженер или еще кто попроще берет портвейн-шерибрендиевку, 37 копеек сто граммов, 74 — двести. Приедет начальство, просит коньяк, два рубля сто грамм, а то и два сорок. А это что значит?

— Что? — без особого интереса переспросил атаман.

— А то, что начальство живет лучше, чем не начальство. И чем у тебя будет в стране больше начальников, тем, значит, больше людей хорошо жить станет. А когда у тебя все станут начальниками, тогда и наступит в Сонливии настоящее благосостояние и все смогут пить коньяк.

— А что же эти начальники у меня делать будут? — спросил Орландо.

— А что у нас делают? Друг дружкой командуют, сверху вниз приказы шлют, снизу вверх отчеты посылают, на заседаниях вкалывают… В общем, работы хватает!

И понравилась атаману эта оригинальная идея. И через месяц появилось в стране десять тысяч вновь назначенных начальников, а через три месяца еще двадцать тысяч. В Санкт-Марусине жить стало лучше, жить стало веселей. Тридцать тысяч счастливчиков, получая соответствующие их высоким должностям оклады, тратили, не жалея, свои шальные деньги, и торговля в столице заметно оживилась.

Довольный таким многообещающим началом атаман учредил еще пятьдесят тысяч высокооплачиваемых должностей, и благосостояние еще пятидесяти тысяч граждан резко возросло.

Но тут министр финансов не без страха осмелился доложить атаману, что государственная казна пуста. Орландо растерялся. Однако у бывшей буфетчицы были наготове новые экономические идеи.

— И правильно казна опустела! — оказала Варвара. — Не надо было тебе начальникам зарплату давать…

— А благосостояние? — удивился атаман. — Ты ж сама говорила!

— Про начальство говорила, а про зарплату — это ты сам придумал! Зачем начальству зарплату давать? Раз они все начальники и друг от друга зависят, пусть друг у дружки взятки берут. Вот тебе и благосостояние, да еще какое! Кто ж с одной зарплаты живет?

И подивился атаман Орландо светлому уму своей возлюбленной. Сделал он так, как она сказала, и стали жить начальники лучше прежнего. Сколько они друг у друга брали — дело темное. Только появились у них дома каменные, гасиенды загородные да яхты собственные. И благословляли все нововведения атамана. Однако дальновидная Варвара не давала своему Орландушке почить на лаврах и довольствоваться достигнутыми успехами.

— Теперь, Орлик, самое время пополнять твою опустевшую казну и превращать отсталую аграрную Сонливию в передовую индустриальную державу. Это я тебе точно говорю!

— Прямо-таки, разбежалась! — ухмылялся атаман, ласково хлопая ее по чарджуйскому заду. — Да где же я деньги возьму? Они ж на улице не валяются…

— Ох, не валяются! — вздохнула Варвара. — Только чем человек отличается от обезьяны?

— Ну? — заинтересовался Орландо.

— Тем, что у него деньги есть. Думаешь, мне в буфете легко было работать? Сразу видно, что тебя к материальной ответственности и близко не подпускали! В стекляшке шариками крутить знаешь как надо! Тут тебе и ревизия, тут тебе и народный контроль, и ОБХСС, и всем дай, и себе оставь. А ничего, управлялась! Ты, Орлик, умный мужик, но башка у тебя, извините, ради бога, не варит. Погляди с принципиальной прямотой вокруг. Начальники твои за это время вон как зажрались! Добра у них навалом. И ежели это добро конфисковать, сразу страна разбогатеет!

— Все мое! — поразился Орландо. — У тебя голова, Барбара, как у атамана Маруськи!

— Поработал бы ты в буфете с мое, и у тебя не хуже была бы, — скромно согласилась буфетчица.

— Насчет добра это ты здорово придумала! Добро мы конфискуем, это точно. А с начальниками что делать? Пострелять?

— Да ты что, очумел? — прикрикнула Варвара. — Что у тебя за недозволенные методы! Начальников обязательно надо оставить на месте. Они через год-два опять добра накопят, а ты его опять конфискуешь, и так далее!

Туг уж глава государства до того возликовал, что немедленно велел переименовать Санкт-Марусин в Барбаробад, и приступил к осуществлению принципиально новой экономической политики.

В дальнейшем история Сонливии делилась на исторические вехи, которые именовались Первая конфискация имущества, Вторая конфискация имущества, Третья конфискация и т. д. Причем каждая конфискация имела конкретную экономическую цель. Так, первая конфискация была металлургической, вторая — станкостроительной, пятая — авиационной… Были конфискации сельскохозяйственные, электронно-вычислительные, геолого-разведочные… И чем больше богатела страна, тем легче было наживаться начальникам, а чем сильнее наживались они, тем больше у них конфисковали, а чем больше конфисковали, тем богаче становилась страна, а чем богаче становилась страна, тем эффективней ее растаскивали начальники. Получался замкнутый круг. Но только это был не порочный круг, а полезный. И граждане жили все лучше, а чиновники, зная, что для обогащения им отпущены жесткие сроки, старались воровать все быстрей, чтобы между двумя конфискациями успеть хоть немного пожить в свое удовольствие.

Миллионные состояния наживались за полгода, особняки вырастали в течение полумесяца. Освоенные в Сонливии невиданные скоростные темпы воровства и строительства не были в дальнейшем достигнуты ни в одной передовой державе мира. А ежели какой-либо начальник не проявлял должной расторопности, медленно воровал и тем самым срывал утвержденные атаманом планы конфискации, то такого нерадивого работника с должности снимали как не справившегося и в служебной характеристике у него так и писали — «не ворует». А устроиться с такой характеристикой на ответственную работу было не просто.