Владлен Бахнов

И даже, когда война Астралии с Розалией закончилась и обе страны, окончательно разгромив друг друга, подписали мирное соглашение, — война в «Вечвторсырье» не затихала.

И тут случилось самое неприятное. Начали сказываться обратные родственные связи. Благодаря конфликтной ситуации в конторе снова стали накаляться отношения между Розалией, Астралией и их союзниками. Ни та, ни другая сторона не давали в обиду своих крестников. Дело грозило новой мировой войной.

И тогда по решению Совета Безопасности контору «Вечвторсырье» как источник повышенной опасности закрыли, а темпераментным жителям Вечногорска строго-настрого запретили заниматься какой бы то ни было международной самодеятельностью.

И постепенно страсти в Вечногорске утихли… Недавно я побывал там. Городок почти не изменился. Только на месте конторы устроили дискотеку. Там тоже иногда вспыхивают скандалы, но в международные никогда не перерастают.

Серебристо-пепельное чудо Футикова стоит на приколе, потому что пришедший в результате заговора боцманов преемник адмирала Кастракки боцман Кукараччо выплачивать государственные долги бывшего президента отказался и запчасти для машины Футикову не присылает. Однако старший плановик не унывает. В машине он держит кроликов и вскоре собирается открыть кооператив, где будет продавать кроличьи шапки и шашлыки. Это позволит ему купить новую машину. Он уже записался в очередь и надеется, что в течение следующего тысячелетия новый «Запорожец» обязательно получит…

Переделкино — Москва. 1978

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

И мы с тобой, мой друг Поэзия,

встречаясь.

Так часто говорим о пустяках…

Мудрецы и хитрецы

Сто самых мудрых мудрецов. Все обсудив со всех сторон. Придумали в конце концов Один незыблемый закон. Но сто хитрейших хитрецов. Забыв покой, еду и сон. Придумали в конце концов. Как им перехитрить закон. Но сто мудрейших мудрецов. Все обсудив со всех сторон. Придумали в конце концов Еще незыблемей закон. А сто хитрейших хитрецов. Забыв покой, еду и сон. Придумали в конце концов. Как вновь перехитрить закон. Мудрят мудрее мудрецы. Хитрят хитрее хитрецы. Законы все мудрее и хитрей. Но так как мы не мудрецы, И так как мы не хитрецы. Мы — между двух огней.

1964

Поп-арт

Из обрывков газет, из остатков реклам. Из вчерашних плакатов, ненужных, как хлам. Из консервых наклеек и истрепанных карт Создается сегодня искусство поп-арт. Из того, что повсюду мы видим и слышим. Из обрывков речей, слов и фраз, всем известных. Песню в стиле поп-арт мы сегодня напишем, Песня в стиле поп-арт — современная песня. Уходя, выключайте электроприборы. Соблюдайте… Догнать и перегнать… Позор поджигателям. Слава шахтерам. Ты меня уважаешь? Мать-перемать… Храните деньги в сберегательной кассе. Московское время двадцать два часа. Послушайте песенку «Мой Вася». Да здравствует… Кто последний? Я за… Не сорить! Не курить! Курите сигареты. Все как один включимся в борьбу… Ты меня уважаешь? Читайте газеты. Слава строителям светлого бу… Ты меня уважаешь? Я тебя уважаю. Вход воспрещен. Вступайте в ДОСААФ! Братский привет народам Китая… Да здравствует… За нарушение штраф.

1965

Зависть

В мире мебельном бывает То же, что в любом ином: Стол обеденный мечтает Кабинетным стать столом. В табуретке страсть клокочет Всем страстям людским под стать: Табурет стать стулом хочет. Стул мечтает креслом стать. Кресло хочет стать диваном — Не простым, а под сафьян. Потому что под сафьяном Лучше выглядит диван. И матрас переживает: Полон тихою мечтой. Полосатый, он желает Стать полуторной тахтой. И тахта отстать не может: Гарнитур теперь в чести, И тахта мечтает тоже Гарнитуром обрасти. Так что скажем не впервые: Комната иль кабинет — Всюду страсти роковые, И от них спасенья нет!

Самовлюбленность

Весь мир погружая в полуденный зной. Светило на небе светило. Над лесом, над лугом, над ширью степной Пушистое облако плыло. Оно озиралось вокруг и на юг Едва продвигалось замедленно. И вот, проплывая над озером, вдруг Свое отраженье заметило. А нужно признаться нам прежде всего: До этого случая облако Не видело в зеркале вод своего Довольно приятного облика. И надо ж случиться подобной беде, И в холод, и в жар его бросило: Впервые увидев свой облик в воде. Влюбилось вдруг облако в озеро! Влюбилось! Пускай хоть на час, хоть на миг… И ты мне, читатель, позволишь Отметить, что часто мы любим в других Свое отраженье всего лишь!

Одиночество

Здесь один петух на всю деревню. Но доверить можно старику: Как велит обычай стародревний, Каждый день в одно и то же время Он кричит свое «Кукареку!», Одиноко бедному поется. Но он верит, голося во тьму. Что когда-нибудь, да отзовется Дальний брат по разуму ему. Раздается хриплый клич старинный Памятью почти былых времен… И однажды вызов петушиный Записал я на магнитофон. И едва закукарекал Петя, Паузу едва лишь сделал он, — Я включил ту запись на кассете, И в ответ запел магнитофон. Что тут стало с птицей вдохновенной! Заорал петух что было сил. Чтобы где-то на краю Вселенной Тот, другой, опять заголосил. Разгоняет ночь одна лишь спичка. Мрак отходит, огоньком гоним… Долго, долго длилась перекличка Петуха с кассетником моим. Но теперь уж точно знает петел: Есть он, есть живой собрат его. Пусть он даже на другой планете — Можно докричаться до него!

Фантастическая история

Начинается эта история На Лиловой планете, которая От Земли на таком отдалении, Что ее не видать, к сожалению. И лететь до нее, отдаленной. Через весь через белый свет Два миллиарда Шестьсот миллионов Восемьсот сорок восемь лет. Под влиянием радиации Пили там все народы и нации, И, как дети цветными открытками. Увлекались спиртными напитками. Эти инопланетные гаврики Для начала пропили все фабрики. А потом, хоть хмельные, но шустрые. Добрались до тяжелой индустрии. И промышленность Сталелитейную Отнесли в заведенья питейные. После в дело пошла территория: Горы, долы, поля, плоскогория, И леса, и моря с океанами Были пропиты все окаянными! Вдруг нелепые слухи полезли. Дескать, звезды куда-то исчезли. Поглядели: Вверху ни звезды нет. Только бездна беззвездная стынет. — Эх, — сказали. — какая-то бестия На бутылку сменяла созвездия! Но поступку дивясь безобразному. Не отчаялись братья по разуму И решили: а ну ее к бесу! И пропили беззвездную бездну. Туг осталась одна пустота лишь, И ее пропивать тоже стали. Но возникшая в космосе где-то. Вдалеке появилась комета. Направляясь в просторы иные, Пронеслась она по небосводу, И лучами Напитки спиртные Превратила В обычную воду. Ах, планета! Как грустно, как скверно там: Нет нигде ни портвейна, ни вермута. Лишь боржом да нарзан… Деградация… Загибается Цивилизация. Население все перестало пить, И теперь нету жизни там, стало быть! Опустела планета Лиловая, А ведь как процветала, бедовая! Так окончилась эта история. Невозможная даже в теории, Но имевшая место на практике В той, весьма отдаленной, галактике. А лететь до нее, отдаленной. Через весь через белый свет Два миллиарда Шестьсот миллионов Восемьсот сорок восемь лет.

1973

Враг

В порядке полной гласности Сказать должны мы так: Отечество в опасности. Нам срочно нужен враг! Нам нужен враг надежный. Коварный злобный враг Поскольку невозможно Нам без него никак, Мы б на него надеялись — Ведь враг наш не дурак, И что б у нас ни делалось. За все в ответе враг. Ах, на душе погано. И жизнь не дорога. Ну где найти врага нам. Надежного врага? Погибнет наше царство Без недругов лихих. Без ихнего коварства И провокаций их. Да, без врагов паршиво. Без ихней суеты, Их пропаганды лживой И злобной клеветы!

1975

Опыт предков

Как говорится в манускриптах. Как Ветхий говорит Завет — Шли иудеи из Египта В свой край родимый сорок лет. Но все теперь идет быстрее, И из Израильской земли Опять в Египет иудеи Лишь за четыре дня пришли. Но вновь припомнив манускрипты, И опыт предков, и Завет, Евреи будут из Египта Идти, как прежде, сорок лет.

1967

Счастливый случай

При королевском дворе в Кандалузии Жил мудрый цензор, и блюл он контекст. В одах хвалебных он видел аллюзии, А в дифирамбах опасный подтекст. — Где тут аллюзия? Вот и аллюзия. — Где тут подтекст? Вот он, подтекст. И обнаружив подтекст и аллюзию. Цензор накладывал резолюцию: «Запретить. Это в печать нельзя пропустить». «К чертям царя-тирана!» — Читает цензор вдруг. И отразился странный В глазах его испуг: — Где аллегория? Нет аллегории! Где тут намек? Не виден намек! Вот приключилась какая история — Цензор «добро» дал и занемог. Так без намеков и аллегории Бедного цензора объегорили!