Владыки света

Было совершенно невозможно измыслить какой-либо способ загнать Исмаила в угол. На какое-то время оставалось удовлетвориться бесцельным бунтом. В качестве такового Майкл выбрал злоупотребление сигаретами и ночные бдения в ординаторской за телевизором и бутылкой виски. По прошествии недели, однако, ощущение бесцельности взяло верх, и он с этим покончил, найдя утешение в блужданиях по тем районам города, которые служили последним оплотом грязи и преступности.

Во время одной из таких прогулок Майкл углядел бродягу, роющегося в мусорном контейнере. Он бросился к нему, на секунду вообразив, что это тот самый обитатель ночлежки, который его освободил. На бродяге была надета куча заношенных, дурно пахнущих одежек, посеревших от многочисленных стирок.

— Эй, мужик, ты меня помнишь? — с надеждой позвал Майкл, однако еще прежде, чем он перехватил сконфуженный взгляд бродяги, он понял, что выдает желаемое за действительное.

— Я ж никого не трогаю, — пробормотал бродяга, сбрасывая руку Майкла со своего плеча. — Я просто иду себе своей дорогой.

— Да, правда, извини, — сказал Майкл, собравшись было уйти прочь с этой грязной улочки, но безобидные слова бродяги заставили его встрепенуться.

— Так ты просто идешь своей дорогой? — спросил он. — А я уже и забыл, как это.

— Хы? — промычал бродяга.

— Ты дал мне ключ к разгадке, — сказал Майкл. — Знаешь, какой? Спорю, что не знаешь.

Майкл обвел взглядом осколки стекла и обрывки бумаги, усеивавшие все вокруг. Им овладело такое возбуждение, что он даже перестал замечать жуткую вонь.

— Кое-кто говорил мне, что, если человек не знает, куда ему идти, ему совершенно все равно, откуда начинать. Так вот, я начну отсюда.

Заметив, что бродяга собирается задать стрекача, Майкл ухватил его за руку.

— Никто не собирается делать тебе ничего плохого. Я просто хочу, чтобы ты передал кое-кому от меня весточку.

Заметив валявшуюся на земле обложку от «Трех мушкетеров», он подобрал ее.

— Какую еще весточку? Да я никакого адреса не прочту, — пробормотал бродяга.

— Это неважно, — сказал Майкл. Не то чтобы он чувствовал себя совсем уж счастливым, но возликовал, испытав первый вкус силы. Он понял, что до развязки остался один шаг. — Вот тебе двадцать долларов. Просто сделай то, что я тебе скажу, ладно?

Он сунул в руки бродяге конфетную обертку, обхватив их ладонями, словно фокусник, просящий зрителя вытянуть карту из колоды. Их глаза встретились. Это нисколько не напоминало что-нибудь вроде гипнотического сверления взглядом, но разжав ладони, мужчина увидел у себя в руках двадцатидолларовую банкноту. По его лицу расползлась широкая улыбка. Майкл улыбнулся в ответ; его сердце готово было выскочить из груди. Вот оно!

— Мне нужно что-нибудь запомнить? — обеспокоено спросил бродяга, не решаясь сунуть банкноту в карман. Нелады с полицией отнюдь не были ему в диковинку.

— Просто слушай, что я тебе скажу, — настойчиво сказал Майкл, придавая своему голосу точные интонации человека, наговаривающего сообщение на автоответчик. — Я знаю, чего вы от меня хотите. С этого момента я готов взять это на себя. Никакого страха, никаких сомнений, никаких иллюзий. — Он сделал паузу, раздумывая, не следует ли добавить к этому что-либо более конкретное. — Я не знаю точного адресата этого сообщения, но уверен, что отправляю его куда нужно. Из всех, кого я здесь встретил, это первый человек, идущий своей дорогой, так что он так или иначе направляется к вам. Будьте к нему добры, и… — Майкл понял, что начинает говорить лишнее, что даже само по себе это сообщение не так уж необходимо. — Ладно, это все, — сказал он.

Он ожидал, что его слова обескуражат бродягу, что он, чего доброго, убежит, приняв его за сумасшедшего. Но ничего подобного — улыбка на лице бродяги была теперь скорее заговорщицкой. Он едва заметно кивнул. Майклу даже показалось, что он вот-вот сбросит свою личину и, обратившись в ангела или кого-нибудь из чистых душ, похвалит его за сообразительность. Но понимающее выражение тут же исчезло с лица бродяги, и он, развернувшись, побрел прочь.

— Удачи тебе! — крикнул Майкл ему вслед. Не оборачиваясь, бродяга что-то пробормотал в ответ. Майкл не расслышал, но был уверен, что это было что-то вроде: «Благослови тебя Бог».

Вернувшись домой, Майкл первым делом выбросил виски и сигареты в мусорную корзину. Это был символический жест, точно так же как и послание Тридцати шести,которого они, быть может, никогда и не услышат. Но охвативший его восторг был по-прежнему подлинным. У него не было сомнений в том, что этот картонный рай был лишь фоном для демонстрации силы — нет, не Исмаиловой, а его собственной, будь у него таковая. Точнее, возжелай он ее. Лежа в постели, Майкл припомнил, о чем он подумал там, в ночлежке, перед тем как раздался стук в дверь. Одно из двух, либо Исмаил в высшей степени опасен, либо совершенно безопасен. Ответ на этот вопрос не предопределен заранее, к нему нужно прийти. Да что там, ничего вообще нельзя знать заранее. Майкл стоял у подножия Эвереста, не зная, ждет ли его на вершине смерть от страха, не разобьется ли он по дороге, да и сможет ли подняться выше первого базового лагеря. Он знал только одно — и он впервые осознал это — он хочет совершить восхождение.

Его услышали. Майкл обрел в этом уверенность с того самого момента, как, пройдя по коридору, вошел в кабинет экстренной помощи. Было шесть утра, и в это время приемная обычно служила пристанищем разве что немногочисленным впущенным охраной бродягам — ночная смена легко справлялась с двумя-тремя пациентами, доставленными машинами скорой помощи. Но в это утро кабинет напоминал гудящий улей, битком набитый больными и увечными.

Ошеломленный, он замер в дверях. Плачущие матери с детьми на руках, корчащиеся на полу жертвы огнестрельных ранений, подбадриваемые криками санитаров, диабетики под инсулиновыми капельницами — одного взгляда было достаточно Майклу, чтобы вспомнить знакомую картину. Он видел такое сотни раз во времена своей ординатуры, когда пункт экстренной помощи в гетто представлял собой мир городских страданий, втиснутый в одну сумасшедшую комнату.

— Доктор! — Молоденькая медсестра подбежала к нему, даже не дожидаясь, когда он подойдет к регистратуре. — Огнестрельное ранение, четвертая травматология. Вы им нужны немедленно. А в приемной таких вообще толпа. Ей-богу, как будто гангстерская война началась.

Тут же отрешившись от своих грез, Майкл ринулся в бой. Раненый был четырнадцатилетним латиноамериканцем, попавшим под перестрелку по дороге из школы. Его грудная клетка была разворочена, и Майкл, войдя, сразу же увидел, что шрапнель, вполне возможно, задела сердце. Не прошло и пяти минут, как он уже бежал вслед за тележкой по коридору, ведущему в операционную, то и дело отдавая отрывистые приказания. Подобный вихрь событий не был ему в новинку, здесь он знал, что делать. В течение следующего часа он, однако, понял, что есть две вещи, с которыми он не знает, что делать. Первая состояла в том, что раненый умер на операционном столе от повреждения левого желудочка. Вторая — что специально устроенная для него комедия кончилась.

«Кто-то действительно меня услышал».Лишь проведя на ногах кряду пятнадцать изнуряющих часов беспрерывной хирургии, он смог улучить время для перерыва и, будучи не в силах даже спуститься в комнату отдыха врачей, рухнуть перед телевизором на втором этаже, в уголке, предназначенном для родственников, ожидающих результата операции. Пожилая негритянка с двумя детьми — вероятно, внуками — удивленно на него покосилась. Майкл кивнул ей и схватил пульт дистанционного управления. Его поразило, насколько переменилось все в окружающем мире.