Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Конечно же, Влас не только знал об использовании Щедриным образов Гоголя, но и пытался по-своему продолжить эту традицию. Спустя годы он не случайно назовет автора «Господ Головлевых» «великим и недосягаемым учителем русского журналиста» ^[187] . Гоголь и Щедрин, творчество которых он знал можно сказать текстуально, — это две мощнейшие опоры образной системы его фельетонистики. Но в 80-е годы он еще только нащупывает свои пути в использовании замечательного наследия. Щедринская интонация очевидна в «Доподлинном сказании о некоем стрюцком, просветителе далеких окраин», имеющем подзаголовок «Страничка из летописи города Макаро-Телятинска». Прибывший в Макаро-Телятинск (вариант города Глупова) стрюцкий, несомненно ведущий свою родословную от Семена Доримедонтовича из цикла «Помпадуры и помпадурши», морочит жителей якобы существующими новыми правилами и законами. При этом, естественно, наживается, берет взятки. Вскоре все «туземцы очутились в „Титах“», а «стрюцкий единолично гулял в городе» ^[188] . Конечно же, щедринские «Письма к тетеньке» вдохновили Власа и на цикл «Письма к бабиньке», который он от имени Ивана Иванова сына Иванова в 1889 году ведет в «Развлечении», снова наладив отношения с этим журналом. Стоит обратить внимание на тот факт, что «Письма к бабиньке» стали публиковаться буквально через несколько дней после смерти великого сатирика. Не будем утверждать, что молодой Дорошевич «подхватывает знамя Щедрина», но то, что это своеобразный отклик на кончину писателя и одновременно попытка продолжения его традиции, — несомненно. Конечно, всего лишь попытка, поскольку и темы «Писем» мелковаты, и в целом, как говорится, пахота неглубока: газетные драчки между «Курьером» и «Русскими ведомостями», юбилей Купеческого клуба, «в котором купцы едят, пьют, допьяна напиваются и в карты друг друга обыгрывают» ^[189] .

187

Русское слово, 1907, № 99.

188

Будильник, 1888, № 3.

189

Развлечение, 1889, № 44.

Привлекал Власа и опыт молодого Чехова, близкое знакомство с которым состоялось у него тогда же, в середине 80-х годов, когда оба сотрудничали в московских юмористических журналах. Явным подражанием чеховскому «Письму к ученому соседу» является рассказ «О пользе и вреде наук и о наилучшем их преподавании. Отставного кавалера Анемподиста Викулова сына Лошадятникова суждение, им самим написанное». Его герой предлагает физику и химию «исключить, ибо бесполезны и лживы», и «сочинения г. Лермонтова» не преподавать, «ибо он состоял лишь в чине подпоручика и умер на дуэли, что законами воспрещено» ^[190] . Перекликается с чеховскими произведениями и такая пародия молодого Дорошевича как «Съеденный покойник, или тайны испанской инквизиции. Исторический уголовный роман с иллюстрациями», в котором некий злодей мчит Магдалину «на адски быстром коне под покровом зверской ночи» и «луна сверкала мертвым блеском на смертоносных шпагах» ^[191] . Как здесь не вспомнить чеховскую пародию «Тысяча и одна страсть, или страшная ночь. Роман в одной части с эпилогом». А рассказ «Дон Кихот Российский», повествующий о том, как честный молодой уездный врач, не выдержав борьбы с местными воротилами, пошел к ним на поклон, изменил своим идеалам, предвосхищает если не сюжет, то, несомненно, тему искажения личности в появившемся спустя десять лет чеховском «Ионыче». Нетрудно увидеть жанровое сходство обозрения «Москва и москвичи (Фельетон общественной жизни)», которое Дорошевич в 1889 году вел в «Развлечении», с чеховским фельетонным циклом «Осколки московской жизни», публиковавшимся в журнале Н. А. Лейкина «Осколки» в 1883–1885 годах. Как и Чехов, Влас использует самую разнообразную информацию — о судебных заседаниях, спектаклях, новостях в прессе, юбилеях, слухах и пересудах… Критический момент достаточно ощутим в его заметках. Он проявляется в репликах о том, что выпускающие учебники издательские фирмы наживают миллионы на «трудовых грошах родителей», а «там, где растут миллионы, — там льется и немало слез», что «от Москвы никогда гелиотропом не пахло» и «мостовые всегда были прикрыты грязью» ^[192] . Но вместе с тем автор обозрения, выступающий под псевдонимом Веселый Москвич, не скрывает, что очень любит Москву, недурно ее знает, и, самое главное, он терпеть не может скуки, «никогда не прочь посмеяться». А потому прямо обращается к читателю: «Смею надеяться, что со мной вам будет не особенно скучно. Вашу руку, милостивый государь! Пойдемте, пройдемся, посмотрим, поболтаем и посмеемся» ^[193] .

190

Будильник, 1889, № 11.

191

Там же, 1888, № 37.

192

Развлечение, 1889, №№ 38, 40, 41.

193

Там же, № 36.

В советском литературоведении подобную позицию было принято относить к «цветам невинного юмора», к тому самому «зубоскальству», о котором с грустной иронией писал сам Дорошевич, припоминая об утрате сатирой боевых качеств. Но стоит ли забывать о том, что и в годы «ужасного царизма» люди смеялись, шутили, попадали в комические ситуации? Помня о традициях Щедрина, о социальной базе сатиры, Дорошевич одновременно никогда не забывал о юморе и смехе как существенной части полноценного восприятия жизни. Он высоко ценил острую шутку, тонкий анекдот. О последнем как-то сказал: «Анекдот — маленький, но интересный исторический свидетель. Он знает интимности.

Потом это все забудется.

Какая потеря для историка!

Из анекдотов вырисовывалась бы до трагизма анекдотическая эпоха» ^[194] .

«Анекдотичность», естественно, осознавалась им как отражение несообразностей жизни. Понятно, что в молодости юмор в особенности бил из него ключом. Да и вся компания молодых литераторов, в которую входил Влас, отличалась тем юмористическим настроением, которое Александр Кугель, вспоминая те годы, назвал «даром небес, радостной формой приятия мира». Правда, отмечая, «что почти все, впоследствии известные и даже славные писатели начали с юмористических журналов», он счел необходимым особо подчеркнуть, что «у Дорошевича „Будильник“ и „Развлечение“ были в крови. Он прежде всего сам радовался неожиданностям и скачкам своего остроумия» ^[195] . Наверное, так оно и было в молодые годы. Но одновременно укреплялось и понимание особенностей фельетонной манеры, фельетонного стиля как основного признака жанра. Уже будучи журналистом с именем, он не стеснялся признаться: «Потому я и фельетонист, что мысль моя способна делать скачки и самые невероятные сальто-мортале» ^[196] . Но скачки эти и сальто-мортале не существуют сами по себе, они теснейшим образом связаны с искусством слова. «Фельетон есть вещь, где все построено на обороте фразы, на слове и на словах. Это в фельетоне все», — подчеркнет Дорошевич в одном из писем периода «Русского слова» ^[197] . Само искусство фельетонного, сатирического стиля для него неотъемлемо от полноты овладения русским языком: «Щедрин потому и был таким великим сатириком, что владел, как никто, русским языком. Он владел им как виртуоз и умел извлекать из него краски и для картин, полных такого трагизма, как „Пошехонская старина“, и для уничтожающего юмора „Губернских очерков“. Его выражения стали ходовыми, популярными, как пословицы, вошли в обыденную речь именно потому, что они сказаны на чистом русском языке, характерном и метком» ^[198] .

194

Русское слово, 1907, № 159.

195

Кугель А. Р. (Homo Novus). Литературные воспоминания (1882–1896 гг.). Пг.-М., 1923. С. 96, 98.

196

О принцессе Грезе и о разных разностях//Одесский листок, 1896, № 248.

197

ОР РГБ, ф.259, к. 14, ед. хр. 3, л.26.

198

За день//Одесский листок, 1895, № 83.

Острая, меткая шутка иной раз была важнее глубокомысленной статьи. Наверное, поэтому он еще в «Новостях дня» скажет в связи со смертью редактора «Будильника» А. Д. Курепина: «Человек смотрел на журналистику слишком серьезно.

— Каждой строчкой вы воспитываете публику.

Меня удивляла эта вера в воспитательное значение журналистики…

Я на стороне шутки.

Мы живем один раз.

Лучше прошутить жизнь, чем ее проскучать.

Если бы все думали полчаса прежде чем обмолвиться шуткой, — на свете исчезли бы шутки и веселье.

Зато перестали бы шутливо относиться к серьезным вещам» ^[199] .

Несомненно, личности Дорошевича с молодых лет был присущ определенный гедонизм. Он никогда не был ханжой и не считал нужным маскировать своего внимания к красивым женщинам, тонким винам, хорошей еде. Более того, с годами он стал знатоком… Вместе с тем следует иметь в виду, что столь прямолинейно высказанные сомнения в воспитательной роли журналистики — это в определенной степени нарочитая поза, вызванная, может быть, чересчур нравоучительной позицией покойного Курепина. Хотя здесь же заложен и протест против шутливого отношения к серьезным вещам. На протяжении своего дальнейшего четвертьвекового журналистского пути Дорошевич скажет немало важных слов о роли журналистики как воспитательницы граждан. Но ему, безусловно, претила и ее засушенность. Он ищет того, что можно было бы назвать незагруженным идеологически, чисто человеческим общением с читателем. Это видно и из его, впрочем не лишенного определенного кокетства, предисловия к сборнику «Папильотки», выпущенному редакцией «Будильника» в 1893 году:

199

За день//Новости дня, 1891, № 3029.

«Ради Бога, простите…

Мне так неловко…

Мы с Вами совсем незнакомы, а я уже ввел Вас в расход в 60 коп.

Вы купили мою книжку рассказов, напечатанных в разное время в журнале „Будильник“; теперь Вам остается претерпеть всего одну неприятность: ее прочитать. <…>

Если Вы улыбнетесь хоть раз на каждой странице, я буду считать себя нравственно удовлетворенным».

Название «Папильотки», как и подзаголовок «Сборник юмористических набросков», отвечали тому жанру «мелочей», который был распространен в юмористических журналах. Амфитеатров, ссылаясь на то, что «мнения начинающих писателей о себе были не возвышенные, а, скорее, приниженные — пожалуй, даже уж и чересчур», сообщает, что Дорошевич уничтожил эту свою книгу ^[200] . Информация, абсолютно ничем не подтвержденная, как и его же сообщение об уничтожении Чеховым своего первого сборника «Сказки Мельпомены». Вполне вероятно в то же время, что Влас действительно не переоценивал свой первый сборник, считая вошедшие в него вещи не рассказами, а всего лишь «набросками». На самом деле книжка получилась очень неровная. Есть явные пустячки, с трудом дотягивающие даже до юмористики, преследующей чисто развлекательные цели («Вдохновение»), или откровенно пошловатые («Оазис»). Вместе с тем в книжку вошли и уже упоминавшееся как щедринское подражание «Сказание о некоем стрюцком…», и пародия «Съеденный покойник…», и рассказ «Дон Кихот Российский», и другие вещицы вполне приличного уровня. Открывает сборник восточная легенда «Женщина» — самая ранняя публикация из того большого «сказочно-легендарного» раздела творчества Дорошевича, который получит развитие в последующие годы. Свое место в книге занимают наброски, в которых воссозданы типы времени — прожигатели жизни, два «столичных типика» Костичка с Ваничкой («Чем люди живы»), несомненно, подсмотренные в период жизни Власа в Фальц-Фейновой коммуне, «умный рвач», жульническим путем вырывающий солидную страховку («Герой нашего времени»), характерная фигура непременного визитера, разъезжающего по родственникам и знакомого со всевозможными новостями («Визитер»), комические персонажи «опереточно-драматической труппы», гастролирующей в городе Завихрывихряйске («Гамлет Завихрывихряйского уезда»). Личным опытом автора веет от рассказа «Война с репетитором», в котором ученик шантажирует бедного учителя. Бросается в глаза и такая деталь: пародии, шаржи и «фантастические» фельетоны насыщены литературными образами и аллегориями, что придает юмористике Дорошевича очевидное культурное качество: в «Переселении душ» сплетничают и ссорятся души изобретателей паровоза Стефенсона и пороха Бертольда Шварца, поэта Цицерона и философов Сократа и Шопенгауэра; в «рассказе-рекламе» «Фауст» Мефистофель, уже тридцать лет как прикомандированный к «Будильнику», жалуется Фаусту, что «должен доставать каждую неделю тысячу перлов остроумия» и уговаривает его подписаться на журнал; в «современной сказке» «Руслан и Людмила» спор за похищенную, согласно «государственному кредитному билету», стариком Черноморовым прекрасную Людмилу Светозарову ведут господа Фарлафов, Ратмиров и Русланов, из коих первый учиняет буйство в квартире Черноморова и попадает в «Титы», второй пытается разжалобить возлюбленную стихами, но из-за безденежья вынужден жениться на квартирной хозяйке, и только третий добивается своего, уговорив коварного старика дать ему «место при себе тысяч в год на двенадцать». Такой вот практичный Глумов из переиначенной пушкинской сказки.

200

Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. T.1. С. 149.

Рассказы и фельетонные обозрения в «Будильнике» и «Развлечении» сделали Дорошевича достаточно популярным автором не только среди московской публики. Он стал выделяться и среди коллег. Его талант признал даже такой недоброжелатель «всех и вся», как Николай Ежов. В уже цитировавшихся воспоминаниях он отметил: «Это был еще очень молодой человек, но его статьи оказались полны самого острого юмора, свежего, блестящего, ни у кого не заимствованного <…> Он был от природы истинный юморист, великолепный, высокоталантливый, неожиданный, блестящий» ^[201] . Естественно, что на молодой талант обратили внимание и издатели. 19 июня 1889 года Лазарев-Грузинский писал Чехову: «Небезызвестный Вам Дорошевич получил приглашение из „Новостей дня“ писать там по фельетонной части. Экая умница эта газета!» ^[202]

201

Ежов Н. М. Юмористы 80-х годов прошлого столетия. С.292–293.

202

ОР РГБ, ф. 331, к.49, ед. хр.12б, л.4 об.

1 июля 1889 года в газете «Новости дня» появилась новая рубрика «Злобы дня». Под ней стояла хорошо знакомая москвичам подпись — Сын своей матери. Так началось сотрудничество Дорошевича в газете А. Я. Липскерова, бывшего личного стенографиста М. Н. Каткова, который и выхлопотал ему в 1883 году разрешение на ежедневное издание. «Сам Абрам Яковлевич, — вспоминал Амфитеатров, — человек без следов какого-либо образования, с трудом способен был написать коротенькую репортерскую заметку о скачках, бегах, несложном судебном деле, не более. Но в этом маленьком, черненьком, мохнатеньком человечке с обезьяньей рожицей жила громадная деловая энергия. Колотясь как рыба об лед, должая, кланяясь, сам на себя удивляясь, чем и как он еще жив, он таки тянул да тянул свою никуда не годную газетенку… Ну и дотянулся до того, что она выросла сперва в газетку, потом в газету и, наконец, в газетищу с миллионным оборотом, с многими десятками тысяч подписчиков, с сотнями тысяч читателей. Первый сильный толчок к тому, после нескольких лет бессильного барахтания и прозябания „Новостей дня“, дали А. С. Эрманс как редактор и В. М. Дорошевич как сотрудник» ^[203] . К этому времени Влас уже не первый год был знаком с Липскеровым, эпизодически печатал кое-какие мелочи в его «Русском сатирическом листке». И в «Новостях дня» он подрабатывал в пору их начально-жалкого существования, о чем спустя годы вспомнилось ему в одном из фельетонов:

203

Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. T. 1. С.269.

«А. Я. Липскеров издавал „Новости дня“.

Сотрудников не было.

Причина банальная:

— Не хватало денег.

<…>

Сотрудник был один.

„Корреспондент американских газет“ Гиллин.

Он писал на каком-то американском языке:

„В наш канканисто-шантажисто-салонистый век ультра-кулинарно-комильфотных желудков, железнодорожных тузов-концессионеров, пшютов и вланов обеих столиц…“» ^[204]

Кстати, именно в этот начальный период, по словам Гиляровского, редактором газеты какое-то время была Александра Ивановна Соколова. Амфитеатров рассказывает, что к участию в «Новостях дня» Власа, уже завоевавшего имя в юмористических журналах, непосредственно привлек Александр Соломонович Эрманс, родственник Липскеровых. Их сблизило увлечение скачками, чему содействовал «некто Гикиш, прогорелый московский барин неопределенных средств к существованию, но весьма порядочного тона и в спортивных мудростях знаток и авторитет» ^[205] . К моменту прихода Дорошевича в «Новости дня» газета, как вспоминал Амфитеатров, «была ужасна, неприлична». Москвичи ею «брезговали, почитали шантажным листком». Результаты конного тотализатора и бульварные романы Прохорова-Риваля поддерживали чуть тлевшее издание. Если Амфитеатров считает, что подъем газеты начался с сотрудничества в ней Дорошевича и при редакторстве Эрманса, то Гиляровский подчеркивает, что «газета двинулась», когда ее стал редактировать А. П. Лансберг (бывший редактор закрывшегося вскоре после его ухода «Голоса Москвы»), «талантливый беллетрист и фельетонист», сумевший привлечь новых сотрудников. После него газету редактировал молодой Николай Эфрос, будущий известный театральный критик, а затем уже Александр Эрманс, при котором ведущим сотрудником издания стал Дорошевич. Приход его в «Новости дня» совпал с желанием Эрманса изменить облик газеты. «Надо было, — пишет Амфитеатров, — создать газету для читателя, который ненавидел ультраконсервативные „Московские ведомости“ и презирал их хамский подголосок „Московский листок“, а между тем смертельно скучал от кафедрального доктринерства либеральных „Русских ведомостей“, с их двенадцатью братчиками, по большей части профессорами университета. Так как читателей этого сорта в тогдашней Москве можно было считать многими десятками тысяч, то нарождение газеты живой, бойкой, а в то же время с душком либерализма, хотя и весьма бледно-розового, было воспринято с восторгом. Публика повалила к „Новостям дня“ валом и в подписке, и в рознице, и в объявлениях» ^[206] .

204

Театральная критика Власа Дорошевича. С.397–398.

205

Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т.1. С.295.

206

Там же. С.293.

Обновлению и успеху «Новостей дня» в разное время содействовали Чехов, Лазарев-Грузинский, Амфитеатров, Александр Кугель, фельетонист Лоло (Мунштейн), хроникер С. Л. Кегульский (вел рубрику «Заметки праздношатающегося»), журналист Н. О. Ракшанин, музыкальный критик С. Н. Кругликов, будущий создатель Художественного театра В. И. Немирович-Данченко… Но Амфитеатров посчитал нужным подчеркнуть, что именно Дорошевичу издание, до того влачившее «жалкое и даже постыдное существование», «было обязано своим расцветом». И одновременно он же утверждает, что «расцвет Дорошевича начался в „Новостях дня“» ^[207] . Здесь с ним полностью согласен Гиляровский: «В газете появился В. М. Дорошевич со своими короткими строчками, начавший здесь свой путь к славе „короля фельетонистов“» ^[208] .

207

Там же. С.267.

208

Гиляровский В. А. Избранное. В трех томах. Т.2. С. 93.