Власть книжного червя. Том 3

— О милосердная глава храма, спасшая Хассе от гибели! Всё, что я делал, было для того, чтобы защитить свой город. Только сейчас я понял всю серьёзность своего невежества и прошу вашей милости, чтобы я мог жить и добродетелью искупить свой грех.

Такую высокопарную речь вполне можно было ожидать от человека, занимающего его должность. Он умел подбирать слова и выражался так, что уже очень скоро ему начали сочувствовать. Из толпы стали доносится просьбы проявить сострадание.

Это очень нехорошо. Я внезапно почувствовала озноб. Я хотела спасти как можно больше людей в Хассе, пожертвовав мэром, но была вероятность, что тех, кого он склонил на свою сторону, тоже казнят.

— Глава храма, разве вы не святая, милосердная даже к сиротам? — уверенно спросил мэр.

Он подробно перечислил, что я сделала для сирот Хассе, и принялся просить меня отнестись к нему точно так же.

Рихт выглядел так, будто у него сильно болел живот. По его лицу было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не заткнуть мэра. Один раз он даже было двинулся вперёд, но тут же побледнел и остановился. Думаю, он действительно хотел остановить мэра, но его пригвоздил взгляд Фердинанда.

Мгновение спустя я почувствовала, как Фердинанд коснулся моей спины. Я элегантно повернулась и посмотрела на него. Выражение его лица было настолько холодным, что я невольно вздрогнула. Он всё также спокойно улыбался, но во взгляде не было ни капли тепла, и этим взглядом он без слов говорил мне, чтобы я побыстрее закончила со всем этим.

Как же я могла выйти из этой ситуации? Мне нужно было придумать способ благополучно довести её до казни мэра, сохранив при этом мой образ святой. Посмотрев секунду на мэра, который размахивал руками и призывал к милости, я опустила глаза.

— Мэр, вы говорите о милосердии, но разве вы не избивали сирот Хассе каждый день? И Тор, и Рик были в синяках, когда я забрала их у вас, — начала я. О Норе и Марте хорошо заботились, так как, без сомнения, он собирался продать обеих, но Тор и Рик плохо питались и явно были частыми жертвами рукоприкладства. — Я не вижу необходимости проявлять сострадание к тому, кто злоупотребляет властью для издевательств над слабыми.

В глазах мэра можно было увидеть сильную панику, он начал быстро и бессвязно говорить в отчаянной попытке хоть как-то оправдаться.

— Это… Хм, это было просто… наказанием. Я бы не причинил им такого вреда, если бы они не поступали дурно. Разве это не нормально наказать тех, кто этого заслуживает?

— Я не совсем понимаю, какой дурной поступок следует наказывать подобным образом. Скажите, если, например, Тор и Рик нападут на вашу семью — будет ли этого достаточно, чтобы так наказать их? — спросила я.

Я приложила ладонь к щеке и с невинным видом наклонила голову, играя роль ребёнка, ничего не знающего об окружающем мире. Мэр стал кивать, нетерпеливо потирая руки. Когда он решил, что может повлиять на меня, в его глазах появился пугающий хищный блеск.

— Это без сомнения крайне дурной поступок, — согласился мэр. — Если бы сироты напали на мою семью, я был бы в ярости и, конечно, жестоко наказал их. Никто не станет винить меня за это, ведь сироты должны понимать, что живут только по моей милости.

Рихт, стоящий на коленях позади мэра, плотно зажмурился и поник. Старосты деревень, стоявшие рядом с ним, тоже поняли иронию и скривились.

Я посмотрела мэру прямо в глаза и задала последний вопрос:

— Даже если бы сироты не знали, что это ваша семья — вы бы всё равно наказали их?

— Не может быть, чтобы сироты не знали мою семью. Их ложь не оправдает их преступление.

Я вздохнула, прошептала «Как жаль», после чего повернулась и посмотрела на Фердинанда.

— Главный священник, мэр изложил свою позицию.

Холодные глаза Фердинанда сузились, а улыбка превратилась в широкую ухмылку.

— Я понял. Безусловно, он очень ясно изложил свою позицию, — сказал Фердинанд и сделал шаг вперёд.

Я, в свою очередь, сделала шаг назад, передав очередь говорить Фердинанду.

— Всё так, как ты и сказал. А потому за нападение на здание, построенное герцогом для его дочери, преступники должны быть непременно наказаны. Дворяне живут в белых зданиях, построенных силой герцога. Это общеизвестный факт.

— Эм-м… Но я действительно не знал… — запинаясь, произнёс мэр.

Теперь, когда мэру пришлось иметь дело с Фердинандом, а не со мной, он не мог найти слов. Он начал бледнеть, а его уверенность в себе мгновенно испарилась. Мэр посмотрел на меня, в отчаянии надеясь на мою помощь, но я проигнорировала его. Фердинанд сделал ещё один шаг вперёд, словно загоняя мэра в угол.

— Мэры должны вести дела с дворянами, поэтому нельзя представить, чтобы ты не знал чего-то настолько очевидного. Ты послал горожан напасть на монастырь, зная о тяжести такого преступления. Чего ты не знал, так это того, что прежний глава храма умер прежде, чем смог бы защитить тебя.

— Это просто не… — залопотал мэр, в шоке вытаращив глаза.

Он отчаянно пытался найти выход. Но даже горожане, которые ещё недавно просили пощадить мэра, теперь лишь равнодушно смотрели на него. Наверное, он всю зиму убеждал их, что не осознавал преступности нападения.

— Но в любом случае, не имеет значения, знал ты или нет. Действия жителей Хассе — ничто иное, как нападение на семью герцога, а это измена. Измена должна быть наказана, и никто не может винить герцога за вынесенный приговор. Простолюдинам должно быть очевидно, что они живут только по милости дворян — это принцип, который ты сам только что озвучил.

— Но…

— Я устал от твоих лживых оправданий. Больше ни слова, — категорично приказал Фердинанд, прервав мэра.

Фердинанд повернулся и посмотрел на меня с тем же суровым выражением, с каким только что смотрел на мэра.

— Розмайн.

Я инстинктивно выпрямила спину, думая, что он собирается отчитать меня. Увидев это, Фердинанд наигранно вздохнул, а затем с лицом, идеально подходящим для злодея, заговорил таким голосом, от которого кровь стыла в жилах:

— Вы умоляли герцога смягчить приговор, говоря, что жители Хассе поняли серьёзность своего преступления и искренне раскаиваются. Но мне кажется, что они так ничего и не поняли.

Фердинанд перевёл взгляд с мэра на собравшихся людей. Все напряглись под его взглядом, и на площади мгновенно стало тихо.