Властелин колец

– Дерево Высших эльфов! — эхом отозвался Леголас.

– И Звезда Феанора [252] впридачу, — добавил Гэндальф. — Эти линии вычеканены из итильдина [253] — он отражает только звездный и лунный свет, но и в лучах ночных светил просыпается лишь под рукой того, кто произнесет слова, давно забытые в Средьземелье. Много лет минуло с тех пор, как я слышал их в последний раз, и мне пришлось глубоко проникнуть в хранилище памяти, чтобы вызвать их оттуда.

252

Дерево Высших эльфов —

эмблема Элдаров, представляющая собой Галатилион — Белое Дерево, созданное Иаванной и посаженное ею в Тирионе (см. прим. к этой части, гл. 2). Было точным подобием Тельпериона — Серебряного (Белого) Дерева Валар(ов), но, в отличие от него, не светилось. Другие названия — Древо Высших эльфов. Серебряное Древо и т.д. Звезда Феанора — герб Феанора и его наследников: серебряная восьмиконечная звезда.

253

Синд. «луна–звезда». Вещество, которое эрегионские Нолдоры получали из мифрила; использовалось для тайных надписей.

– А что здесь написано? — спросил Фродо, пытавшийся расшифровать надпись. — Я думал, что могу читать по–эльфийски, но этих букв я, кажется, не знаю.

– Это язык, на котором говорили в Старшую Эпоху эльфы Западного Средьземелья, — сказал Гэндальф. — Но здесь ничего особенного не говорится. «Двери Дьюрина, Властителя Мории. Скажи слово, друг, и входи». А внизу — буквами помельче: «Я, Нарви, сделал эти двери, а Кэлебримбор из Остролистии начертал эти знаки».

– А что значит «Скажи слово, друг, и входи»? — не понял Мерри.

– Что ж тут неясного? — удивился Гимли. — Если ты друг, скажи заветное слово, двери откроются, и ты войдешь.

– Да, по–видимому, эти двери открываются только на заветное слово, — задумчиво проговорил Гэндальф. — Гномьи ворота бывают разные — одни открываются по часам и только для избранных, другие снабжены замками, и тогда мало сказать все необходимое — нужно еще обладать ключом. Но нам ключ не понадобится. В дни Дьюрина эти двери не считались потайными. Они всегда были открыты, и у порога сидел привратник. Но когда они закрыты, их все равно нетрудно отворить: стоит только произнести нужное слово. Так гласят летописи. Прав я, Гимли?

– Все верно, — подтвердил Гимли. — Но самого слова летописи не сохранили. Нарви сгинул, а с ним — все тайны его ремесла и весь его род.

– Но ты, конечно, знаешь это слово, Гэндальф? — полуутвердительно спросил Боромир.

– Нет, — ответил тот.

Все заметно встревожились. Только Арагорн, хорошо знавший Гэндальфа, промолчал и не пошевелился.

– Тогда зачем же ты привел нас в это треклятое место?! — выйдя из себя, крикнул Боромир и с содроганием оглянулся на темную гладь воды. — Ты же твердишь, что бывал в Копях. Значит, это неправда?! Как же ты мог там быть, если не знаешь, как войти?

– На первый твой вопрос, Боромир, я отвечу так: слова я пока не знаю, но посмотрим — может, что и получится. Тогда ты не станешь спрашивать, зачем я вас сюда привел. Если у меня ничего не получится — тогда ты будешь волен задать этот вопрос, но не раньше! — Гэндальф сдвинул густые брови, и его глаза метнули огонь. — Что до второго вопроса, то и я спрошу тебя: ты сомневаешься в моих словах, Боромир? Наверное, ты разучился думать. Неужели трудно догадаться, что я проник в Морию другим путем, с востока? Если ты соблаговолишь выслушать, я объясню тебе, в чем дело. Эти двери открываются наружу. Когда ты находишься внутри, достаточно толкнуть их рукой. Но, стоя здесь, мы обязаны произнести заветное слово или повеление. А ломиться в Ворота просто так бесполезно.

– Так что же ты будешь делать? — спросил Пиппин, нисколько не испугавшись грозно встопорщившихся бровей волшебника.

– Я постучу в Ворота твоей головой, Перегрин Тукк, — резко повернулся к нему Гэндальф. — Может, это их разжалобит! А если нет, постараюсь припомнить слово — но только при условии, что ко мне перестанут приставать с глупыми вопросами! Когда–то я знал все заклинания — эльфийские, человеческие, орочьи, словом, все, какими пользовались в таких случаях. Сотню–другую я и сейчас припомню без особого труда. Но думаю, хватит и двух–трех попыток. До тайного гномьего языка, которому гномы никогда никого не учат, дело не дойдет, так что не бойся, Гимли. Заветное слово — эльфийское, как и надпись. Иначе и быть не может.

Он снова шагнул к стене, тронул посохом серебряную звезду под наковальней и приказал:

Аннон эд эленн, эдро хи аммен! Фэннас ноготрим, ласто бет ламмен! [254]

Серебряные паутинки слегка померкли, но серая скала осталась безучастной.

Гэндальф еще и еще раз повторял заклинание, меняя порядок слов и вставляя новые; никакого результата. Тогда он принялся за другие, произнося их то громко и быстро, то мягко и неторопливо; потом перешел на отдельные эльфийские слова; но скала все так же неприступно уходила во мрак ночи. В небе белели бесчисленные звезды, ветер леденил лица и руки, а дверь все не поддавалась.

254

Синд. «Дверь эльфов, откройся…(?) Ворота гномов, откройтесь (по моему слову?)».

Снова Гэндальф подошел к стене, снова поднял посох и гневно повелел Воротам:

– Эдро, эдро!

Он ударил посохом по камню и повелел еще раз, теперь уже на Общем Языке:

– Отворись!

На всех языках Западного Средьземелья повторил он это повеление, затем отбросил посох и молча опустился на камень.

В то же мгновение до слуха насторожившихся друзей донесся волчий вой. Пони Билл, испугавшись, рванулся было бежать, но Сэм бросился к нему и что–то тихо зашептал на ухо.

– Не дай ему убежать, — предостерег Боромир. — Похоже, он нам еще понадобится, если нас не съедят волки. Пропади оно пропадом, это гнилое болото!

С этими словами он поднял большой булыжник и в сердцах швырнул его далеко в озеро.

Темная вода мягко приняла камень; послышался всплеск и бульканье. От места, куда он упал, медленно начали расходиться большие круги.

– Зачем ты так, Боромир? — вздрогнул Фродо. — Мне тоже не нравится это место, но я его еще и боюсь, а почему — сам не знаю. Не волков, не темноты за дверьми, нет. Тут что–то другое. Наверное, я этого озера боюсь. Лучше оставим его в покое!

– Смываться отсюда надо! — высказался Мерри.

– Почему Гэндальф тянет? — подхватил Пиппин.

Гэндальф не обратил на них внимания. Он сидел, опустив голову, не то вконец отчаявшись, не то размышляя. Издалека снова донесся унылый вой. Круги все расширялись, берег лизнула первая волна.

Вдруг волшебник вскочил на ноги, да так стремительно, что все отпрянули. Он смеялся!

– Есть! — кричал он. — Это же просто, как булыжник! Какими простыми кажутся загадки, когда их разгадаешь!

Он поднял посох, встал напротив Ворот и отчетливо произнес:

– Мэллон!

Звезда вспыхнула и погасла. В скале внезапно и беззвучно очертилась огромная дверь, хотя прежде, сколько ни смотри, камень казался цельным. Дверь медленно разделилась надвое, створки не спеша распахнулись наружу до отказа и застыли. В проеме виднелась лестница; ее ступени круто уходили вверх, в непроглядную тьму, казавшуюся чернее самой ночи. Никто из Отряда от изумления не мог пошевелиться.