Властелины неба

Земля тряслась все сильнее. И в этой дрожи была своя закономерность.

— Там свет! — выкрикнул Пилгрим, указывая на одну из боковых пещер.

Путь оказался верным. Они буквально вывалились из перехода, на короткое время ослепнув от яркого солнечного света.

— Солнце! — потрясенно выдохнул Джулиан. Левассер, висевший на нем и Бладе, глухо застонал.

Они отбежали от зева пещеры и двинулись по улице между уродливых зданий. Отойдя примерно на полмили, Блад обернулся и взглянул на Цитадель.

— Он работает! — Джулиан сел на обломок камня и засмеялся. — Работает!

Левассер уткнулся в грудь Бладу и судорожно вцепился в него руками. А тотне мог оторвать взгляда от мощного столба света, устремившегося в чистое небо. Земля под ногами содрогалась, пульсируя, точно громадное сердце.

— Убираемся отсюда! — произнес он, подхватывая Левассера и помогая встать Пилгриму.

У выхода из города их ждало душераздирающее зрелище. Гигантский корабль-пирамида завис над топью, расстреливая “Антарес” из своих странных орудий. Но что-то было не так. Из всех выстрелов в цель попали всего два. Да и те не были опасны. “Антарес” отлетел к городской стене, отстреливаясь. А потом навстречу кораблю пришельцев ударил сине-белый луч. И в нем растворился без следа остаток древней цивилизации иного мира. Боги ушли в свою преисподнюю.

Мир преображался. Одна за другой волны изменений накрывали его и, еще не преодолев болот, экипаж “Антареса” стал свидетелем того, как топи превращаются в жирную плодородную землю. У края болот, там, где начиналась пустошь, их накрыл летний ливень. Чистая вода хлынула с небес, и смотреть на это диво сбежалась вся команда “Антареса”. Матросы подставляли лица и тела прохладным струям и радовались как дети.

Левассер очнулся лишь на третьи сутки полета. Все это время Блад не отходил от его постели ни на минуту. И когда арлезианец открыл глаза, то первое, что он увидел, было лицо его друга.

— Пьер, — слабая улыбка тронула бледные губы. — Это ты, Пьер?

— Кто же еще, — у Блада вырвался вздох облегчения. — Как ты себя чувствуешь?

— Сам не знаю, — Левассер нашарил его руку и сжал, — непонятно как-то.

Блад сглотнул, давя комок в горле.

— Все будет хорошо, Лив.

— Я знаю, — Левассер попытался сесть, но повалился на Блада. — Пьер…

— Ложись. Ты три дня провалялся бревно бревном. Я уж беспокоиться начал.

— Прости меня, Пьер.

— За что?

Левассер улыбнулся шире, глядя ему в глаза.

— За то, что люблю.