Влюбленные безумны
Шрифт:
– Замолчи! – вздрогнула она.
– Он хотел видеть тебя страстной любовницей, хотя и не он разбудил этот вулкан. А когда на пламя полетели мотыльки, он струсил. Ведь ты ему не изменяла. Пока не изменяла, – вкрадчиво добавил Серж. – А он уже в это верит, хотя еще и ничего нет. Так что же тебе мешает? Его рядом нет, а я здесь. По крайне мере, ты должна меня отблагодарить за свое чудесное спасение, – сказал он насмешливо, по привычке растягивая слова. – Я думаю, нас ждет прекрасное лето.
– И не надейся!
– Я хотел сказать, что мы с тобой будем предаваться воспоминаниям.
– Отдай мой пистолет, я тебя убью, – сердито сказала она.
– Твой пистолет остался у разбойника, – насмешливо сказал Серж.
– Их же убили?
– Возможно, не всех. Шкатулку-то вернули, чего тебе еще? Мы все опять вместе: я, ты, алмаз…
– Тихо! – она кивнула на Веру.
– Жаль, – поморщился Серж. – Жаль, что мы не одни. А то бы я сейчас же потребовал платы за твое спасение. Но я подожду. Ожидание ведь только разжигает желание, ведь так?
– Ты негодяй, я всегда это знала.
– А я и не отпираюсь. Но к тебе-то я всегда хорошо относился.
– А кто меня соблазнил?
– Ба! Да ты сама этого хотела! И потом: не я тебя бросил, а ты меня. Подумать только, меня впервые бросила женщина! Я был так взбешен, что впервые в жизни промахнулся на дуэли! И этот день чуть не стал для меня последним! Но я больше не хочу умирать. Я хочу жить. С тобой. Пусть тайно, пусть всего месяц или два. Но разве мы не можем подарить себе хотя бы месяц счастья?
Он смотрел на нее своим обволакивающим и одновременно требовательным взглядом, дожидаясь ответа.
Она молчала. Только что он высказал вслух самое заветное ее желание. Всего месяц того счастья, которое у них было когда-то. Когда они оба еще были свободны и не заботились о будущем. И вновь лето, пряный аромат степи, прозрачная вода озер… И она на третьем месяце беременности…
– Тпру-у… Приехали, барин! – раздался голос кучера.
– Завтра ты будешь дома, – неожиданно мягко сказал Серж. – И мне представится возможность заняться, наконец, своими делами.
– Твоя тетушка, и впрямь, так плоха?
– Да, – он нахмурился. – К немногим людям я так привязан, как к ней… Буди же свою соню камеристку. Скажи ей, что мы приехали.
Через три дня в особняк графов Ланиных на Фонтанке постучал странный человек. Он был похож на бродягу, и ему долго не хотели открывать. Но бродяга грязно ругался и говорил, что у него письмо для хозяйки.
– Хозяйки нет, – отвечали ему.
– Открывай! – ревел бродяга. – Графиня Безобразова здесь, я знаю!
Наконец привратник смилостивился, но сказал, что в дом ни за что не пустит.
– Давай, что там у тебя? Ответа здеся дожидайся, коли графиня изволят прочесть твою писульку.
– Ответа не надо, – буркнул бродяга и, сунув привратнику записку, тут же исчез.
Привратник передал записку лакею, тот сказал о происшествии горничной Татьяне, а уж та аккуратно поинтересовалась у ее сиятельства, не ждет ли она какого известия.
– Что, для меня есть письмо? – внезапно оживившись, спросила
Елена Алексеевна. И переглянулась с сидевшей напротив нее госпожой Осинкиной.– Какой-то бродяга принес, только оно без конверта и без вензеля. Непонятно от кого.
– Давай сюда, дура! – накинулась на Татьяну штабс-капитанша и проворно выхватила у нее записку.
– Что там? – нетерпеливо спросила графиня Безобразова.
Софи, улыбаясь, протянула ей письмо. Там было всего несколько слов, без подписи.
«Дело сделано. Все устроилось, как вы того хотели», – прочитала Елена Алексеевна и глубоко вздохнула:
– Ну, слава Богу! Теперь мы свободны!
Глава 9
На следующий день после нападения разбойников на ее карету и чудесного спасения, еще не стемнело, графиня Ланина подъезжала к родному дому. Три года прошли с того дня, как Александра сразу после венчания села в карету вместе с мужем и, как ей тогда казалось, навсегда покинула Иванцовку.
Она ожидала увидеть ее в прежнем печальном состоянии, а поля в запустении. Василий Игнатьевич, которого она не могла теперь даже в мыслях своих назвать отцом, должно быть, окончательно спился, а Мари окончательно превратилась в старую деву.
К большому удивлению Александры, деревня, которую она помнила нищей и грязной, а мужиков ленивыми, вконец опустившимися, теперь совершенно преобразилась. Подлатанные и заново покрытые избы, веселые, сытые крестьяне, румяные девки в нарядных сарафанах и кокошниках, гладкая и также сытая скотина, которую в этот предзакатный час как раз гнали с пастбища, – вот что она увидела. О прежней нищете ничто теперь не напоминало. Проезжая мимо кузницы, она заметила, что здесь и в сумерках кипит работа. Завидев ее карету, мужики дружно снимали шапки.
Барский дом тоже словно преобразился. В усадьбе не было теперь и следа прежнего уныния и запустения. «Неужели все это Жюли? Или, скорее, ее муж, Владимир Лежечев. Помогает родне, – подумала она. – Вот с кого надо брать пример!»
Когда карета остановилась у крыльца, Серж помог ей выйти. На крыльцо вышла женщина, увидев которую, Александра затрепетала. Ей вдруг показалось, что это маменька, Евдокия Павловна, в своей неизменной шали и чепце. Потом она поняла, что это Мари. Но как же сестра стала похожей на покойницу мать! И как она постарела! Лицо стало желтым и сухим, словно пергамент, платье давно уже вышло из моды и полиняло, а на поясе болталась связка ключей. Нос у Мари как будто вытянулся и стал похожим на клюв, подбородок заострился. Она с откровенной неприязнью смотрела на заполнивший двор людей и лошадей.
– Рад вас видеть в добром здравии, Мария Васильевна, – учтиво поклонился ей Соболинский. – Надеюсь, теперь ваша сестра в безопасности и я могу заняться своими делами. Если позволите, я нанесу вам завтра визит. И если будут какие-то приказания… – он насмешливо посмотрел на зардевшуюся Александру. – Всегда к вашим услугам, графиня, – и Соболинский отвесил еще один учтивый, но полный изящества поклон, будто находился не посреди деревенского двора, а в модной гостиной.