Вместе (сборник)
Шрифт:
Пургин
Любите ли вы осень? Сложный вопрос, согласен. Казалось бы, за что ее любить? Дождь, слякоть, лужи, грязь, промозглый ветер, холодные ночи. Нос другой стороны: волшебные краски леса и городских парков, желто-красно-зеленая палитра со множеством оттенков и полутонов, мягкое тепло дня вместо изнуряющей жары лета, прозрачный воздух и какое-то особое, с небольшой горчинкой, осеннее настроение. Именно осенью легко пишется и думается, легко дышится и живется. Осенью родилось большинство жителей нашей планеты. Наверное, это неспроста…
Шел октябрь. Директор городского музея Анна Викторовна Скружалина, закончив писать отчет, убрала документы в стол, выключила настольную лампу, взяла с вешалки
— Иваныч, ты не спишь?
За дверью послышалось сопение, потом шумная возня, словно в медвежьей берлоге отрабатывали приемы борцы вольного стиля. Затем дверь немного приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась голова с взлохмаченными волосами и удивленно-заспанными глазами. Могло показаться, если судить по физиономии, что сторожа слегка шарахнула током собственная подушка.
— Не сплю я, Викторовна.
— Да я вижу! Ты, Иваныч, в зал средних веков пройдись попозже. Там, кажется, форточку не закрыли. Дождь на улице, накапать на экспонаты может.
— Будет сделано, не беспокойтесь!
Проводив директора к выходу, сторож вернулся в свою комнатку и опять завалился спать.
Михаил Иванович, по фамилии Пургин, сторожил музей с давних пор, чуть ли не с основания самого музея. Стар был дед настолько, что того кислорода, который он перекачал за свою жизнь через легкие, хватило бы, что бы создать атмосферу какому-нибудь из спутников Марса. Личностью в городе он был известной. Небольшого роста, вечно лохматый, очень подвижный и необычайно любознательный. Веселые глаза практически никогда не смотрели в одну точку, они вечно перемещались в пределах, ограниченных возможностями организма. Дед Михайло, как его часто называли, встретил войну уже престарелым человеком и поэтому попал служить в обоз. Зимой 1945 года, когда его часть находилась в Польше, он вез на передовую бидоны с молоком. Начался артобстрел и один из снарядов упал недалеко от повозки. Лошадь шарахнулась в сторону и провалилась в яму. Михаил Иванович вывалился из телеги и сильно ушиб ногу. Грубо нарушая инструкцию и неписанные правила обращения с животными, он подошел к лошади сзади и попытался ей помочь выбраться. Кобыла неверно оценила действия возницы и, припомнив некоторые, особо некорректные, удары кнутом, резко и хлестко врезала копытом по бесшабашной голове рядового Пургина. Звездочки, не дожидаясь 9 Мая, салютами посыпались из глаз неосторожного коневода. Без сознания он пролежал до вечера. Ехавшая в тыл санитарная машина подобрала его.
В госпитале Миша-носорог (так его прозвали за огромную шишку на лбу) пролежал две недели. Добрый характер, веселые глаза и озорная улыбка расположили к нему весь медперсонал и раненых. Случай с лошадью, конечно же, вспоминали, но смеялись по-доброму.
Почти под самую его выписку случилась еще одна забавная история. В госпиталь приехал генерал из Москвы вручать раненым бойцам правительственные награды. Собрали всех в просторном вестибюле, поставили трибуну, посадили президиум — все как положено. Московский посланник куда-то спешил, поэтому процедура награждения шла бойко. Сюрприз случился в конце.
— Рядовой Пургин, ко мне!
— Есть, — еле слышно сказал Миша-носорог и, недоверчиво озираясь, пошел к трибуне.
— Награждается медалью «За отвагу», — торжественно прочел генерал.
— Пургин Михаил Иванович? — недоверчиво переспросил пострадавший от лошади.
— Да! Получите награду Родины!
В помещении повисла напряженная тишина. Чей-то веселый голос негромко сказал: «За отвагу под копытом». Зал грохнул, как медные тарелки, и полился смехом и аплодисментами. У самого награждаемого был такой вид, как у того самурая, который, делая харакири, случайно, сам себе аппендицит вырезал.
Позже ошибку выявили, но медаль Михаилу оставили. «Это тебе авансом. Теперь с тебя подвиг», — сказали в
штабе. До конца войны еще оставалось время и рядовой Пургин успел отработать выданный ему аванс с лихвой.Вернувшись после демобилизации в родной город, он почти сразу же получил прозвище Михаил Копытыч, которое и проносил почти 20 лет, пока не попал в более забавную историю.
Как-то Гош, Витя Ленский, Андрианов, Коля Скрябин, Кудя и Леня Голиков поехали на мотоциклах на рыбалку. Из разряда детей они уже перешли в беспокойный разряд подростков и поэтому взяли с собой пять бутылок дешевого вина «Алиготе». Рыбалка как-то не пошла, и принялись они за виноградный напиток. А потом под вечер пошли у них молодецкие забавы — мотородео в русском варианте. Гош, как вожак стаи, должен был совершить самый головоломный трюк. Недолго думая, он решил разогнаться на мотоцикле и прыгнуть с небольшого утеса в реку. Отъехав подальше для разгона, Гош остановился, собираясь с духом и мыслями. А тут мимо проходил Михаил Копытыч. Он был в гостях у товарища, жившего в пригороде, и теперь возвращался домой.
— Игорек, ты не в город, случаем, едешь?
— В город, дед, в город! Садись, подвезу, — радости Гоша не было предела — такого прикола местное население еще не знало, как же упустить такой случай.
Дед сел, крепко обхватил водителя за талию, и сказал:
— Ну, с богом! Поехали!
— Держись крепче, Иваныч!
Когда пацаны увидели приближающегося на огромной скорости мотоцикл с Гошем и дико орущим, словно рожающая слониха, сторожем, они лишь смогли удивленно раскрыть рты.
Полет был не долог, но ярок. Наверное, даже Гагарин не испытал таких чувств, какие испытал Михаил Иванович. Мокрого и трясущегося извлекли его из речки ребята. Гош уже не мог смеяться, только икал. Дед, немного отойдя и выпив «Алиготе», слезливо спросил:
— А ты чего туда поехал? Там же моста нет!
После этого случая Михаил Копытыч был переименован в Мотоцикла Ивановича.
Побег
Покрутился, повертелся на своей койке в сторожке музея Пургин, бурча себе под нос легкие ругательства, да и встал — не спалось.
«Пойду по объекту пройдусь, может сон нагуляю».
Михаил Иванович работал здесь уже давно и поэтому сам музей и все его экспонаты стали ему как бы родственниками, настолько он с ними свыкся, видя их изо дня в день. Каждому залу он дал свое название, многие, особо любимым экспонаты, тоже имели имена собственные. Он с ними, не имея других собеседников, часто разговаривал долгими зимними вечерами.
Кряхтя и шаркая ногами, Иваныч дошел до зала средних веков, который он называл «фидальный».
«Где тут Викторовна сказала форточку закрыть?»
Он повернулся к окну и довольно быстро понял, что что-то не так.
— А Железяка-то где? — задал он сам себе шепотом вопрос.
«Железякой» он называл чучело немецкого рыцаря Магира фон Бышовского.
— Вчерась здесь был. Куда это он делся? Может, на ремонт куда унесли? — Пургин растерялся, как чукча на Красной площади.
Закрыв форточку, он еще раз прошелся возле места, где раньше стоял экспонат, покачал головой и пошел спать.
Утром чуть свет сторож проснулся. Нехорошее предчувствие вошло в мозг вместе с осознанием пробуждения. Торопливо выскочив из под одеяла, накинул куртку и посеменил в «фидальный». Магир стоял на месте!
Да что ж это такое творится? Да зачем мне такие фокусы на старости лет? — запричитал дед.
«Железяка» недоумевающими стеклянными глазами сверлил Иваныча.
— Где ж ты, поганец, всю ночь был? Где тебя, немчуру, носило? — произошедшее произвело на деда сильное впечатление.
В 9 утра пришла в музей директор Анна Викторовна. Прошедшую ночь, как и многие предыдущие, эта «дама, слегка за сорок» провела одна, что, разумеется, не добавило сейчас радости ей лично и ее подчиненным впоследствии. Первый попался Пургин.