Внешняя беговая

— Товарищ Глава Высшего Военного Совета Российской Федерации, к вам с объявленным визитом прибыл временно исполняющий обязанности Предстоятеля Русской Православной Церкви — экзарх Белорусской Православной Церкви Московского Патриархата Митрополит Минский и Слуцкий Евфимий.

— Проси, — коротко бросил Афанасьев, вставая из-за стола и направляясь к дверям, чтобы оказать положенные почести гостю, встретив его у порога.

Михайлов отступил на два шага в сторону и в проеме открытой двери появился благообразный старец, убеленный сединами и одетый в черную рясу киевского покроя. На голове у митрополита красовалась камилавка фиолетового цвета с алмазным распятием. Антураж гостя дополняли две панагии, усыпанные дорогими камнями, массивное золотое Распятие и кипарисовый посох с навершием из моржового клыка. Сам старец выглядел не менее величественно. Высокий рост, могучие плечи и отсутствие нездорового жира в теле, столь характерного для большинства представителей церковного культа, делали его образ довольно привлекательным. Правильные черты лица без малейших признаков одутловатости, пронзительный и в то же время ласковый взор умных и слегка запавших глаз способны были, наверное, тронуть сердце не одной прихожанке. «Экий, право, Илья Муромец. С такими-то физическими данными ему не в церковники, а в гвардию — правофланговым» — подумал про себя Афанасьев, невольно любуясь статью митрополита. Неторопливой, но в то же время и не заносчивой от осознания своей значимости, походкой церковник переступил порог нового правителя России. Видимо, зная, что Афанасьев, воспитанный в идеалах далеко отстоящих от церковной набожности, он не стал принуждать его к обязательному целованию своих рук, попросту осенив хозяина кабинета крестом и протянув свою руку для крепкого мужского пожатия. Валерий Васильевич и сам никогда не жаловался на крепость своих рук, но рукопожатие временно исполняющего обязанности Главы Церкви, его порядком удивило. За свою бытность, ему приходилось, время от времени, общаться с носителями церковного сана и он знал, как пухлы и духмяны ладони служителей Христа, будто не руку пожимаешь, а плюшевую игрушку, набитую ватой. Эта же рука, протянутая ему, была крепка и мозолиста, будто ее хозяин не столько молится, сколько машет топором на заготовке дров для монастырской братии. Удовлетворение Афанасьева рукопожатием не укрылось от пронзительных, чуть насмешливых глаз митрополита, и он добродушно пророкотал, оглаживая свою пышную бороду:

— Что, сыне мой, не ожидал от священнослужителя этакого?

В противовес своей могучей внешности голос у старца был мягок и ласков, как неторопливое журчанье речки по прибрежным камням.

— Признаться, нет, ваше…, — тут диктатор слегка запнулся, не зная, как правильно величать гостя.

Но тот поспешил на выручку Валерию Васильевичу:

— По церковному этикету, чадо (чадушке на днях должно было стукнуть 65 лет), к духовным лицам в сане епископа и митрополита положено обращаться «Ваше высокопреосвященство», но в приватной обстановке, зови меня просто «отче» или «отец Евфимий» — как удобней.

— Спасибо, — улыбнулся в ответ Афанасьев, — а то меня, как и Винни-Пуха длинные слова только расстраивают. — Ну, тогда уж и вы зовите меня без всяких словесных нагромождений.

Митрополита тоже развеселили эти слова, и его улыбка растеклась по усам и бороде, делая его немного похожим на Деда Мороза. Адъютант еще немного постоял, в ожидании какого либо приказа, но, не дождавшись никаких распоряжений, развернулся и вышел из кабинета, тихонько притворив за собой дверь.

— Ой, да что же мы стоим-то на пороге?! Прошу вас, отче, пройти, — засуетился Валерий Васильевич, делая рукой приглашающий жест.

Евфимий не стал чиниться, а потому запросто сел в указанное кресло возле стола. Валерий Васильевич, сел в кресло напротив, дабы подчеркнуть равноправие светской и духовной власти.

— А по поводу моих мозолистых дланей, что так смутили тебя, сыне мой, я скажу, от чего сии мозоли образовались. Еще, будучи послушником в Свято-Вознесенском монастыре, что находится в Барколабово, назначено мне было тамошним настоятелем — отцом Даниилом, прими к себе и упокой Господи его душу, быть хлебопеком. Вот и месил я тесто для всей братии, коей было без малого две сотни душ. Так вот и нашел я свое второе призвание. И по сию пору занимаюсь этим богоугодным делом, правда, уже не так часто, — в голосе митрополита явно проскользнули сожалеющие нотки, будто бы он тяготился своим нынешним положением.

— Из Управления мне передали, что у вас ко мне очень важное дело, но сути его раскрыть не смогли, поэтому я прошу простить меня, если я проявлю некоторую неподготовленность и некомпетентность в некоторых вопросах, — осторожно подбирая слова, начал допытываться диктатор о целях нынешнего визита.

— Не сомневайся, сыне, — проигнорировал гость просьбу хозяина звать его по имени и отчеству, — для пристойной беседы с духовным лицом твоей компетенции хватит без привлечения дополнительной информации.

Голос митрополита вновь зажурчал тихо и ласково, а в глазах засветилась смешинка, собирая морщинки возле них в лучики и тут же добавил:

— Проблемы мирские и насущные привели меня в обиталище сие, и я, раб недостойный Господа нашего, льщу себя надеждой разрешить их с Его помощью в нашей беседе.

— Ну, раз дела мирские и насущные, значит, разговор предстоит обстоятельный и откровенный, — предположил Афанасьев, — а разговоры подобного содержания лучше всего вести в менее официальной обстановке. Как вы, отче, находите мое предложение? — подпустил он интриги в слова.

Евфимий слегка удивился подобному предложению, но возражать, благоразумно, не стал, и опять кротко улыбнувшись в бороду, произнес едва ли не нараспев:

— Воля хозяина принимать гостей так, как ему подсказывает долг гостеприимства и не мне, скромному служителю церкви ставить условия.

— Тогда, прошу вас, отец Евфимий, — поднялся с кресла Валерий Васильевич, — пройти со мной недалече — в комнату, так сказать, для бесед обстоятельных и неспешных.

Митрополит поднялся и, повинуясь приглашающему жесту хозяина, прошествовал с ним в соседнее помещение. Пропустив гостя впереди себя, Афанасьев, выказывая искреннее радушие (чем-то сразу понравился ему этот священнослужитель) произнес, улыбаясь:

— Прошу вас, отче не побрезговать моим скромным угощением и отведать, что Бог послал в лице снабженцев из Минобороны.

Священник благословил крестным знаменьем стол, уставленный яствами и, приметив орлиным оком среди фруктового разнообразия бутылку со спиртосодержащей жидкостью прищурившись насмешливо произнес:

— Я вижу, что Господь благоволит интендантам от Минобороны. Ин, ладно, — отозвался он, довольно поведя носом и поудобней располагаясь в мягком кресле с высокой спинкой.

В соседнем кресле расположился Валерий Васильевич. Столик оказался между ними, а не сбоку, поэтому им не пришлось выворачивать головы для того чтобы взглянуть на собеседника. Афанасьев внимательно поглядел на бутылку кагора, а затем перевел взор на митрополита, как бы молча спрашивая согласия на дальнейшие действия. Евфимий правильно расшифровал это немое послание, ответив на него витиевато, но ободряюще:

— Грех гордыни — отказываться от угощения, предложенного от чистого сердца.

— Понял, — еще пуще приободрился Афанасьев, протягивая руку к бутылке. — Вам, батюшка, — сбился он с этикета, — до краев или как?

— Как совесть велит, — подмигнул тот в ответ.

— Ага, заметано, — обрадованно согласился диктатор, разливая по полной.

— Такоже, — поддержал его Евфимий, беря не дрожащей рукой, заполненную до краев стопку.

— За знакомство и плодотворное сотрудничество! — произнес Афанасьев незамысловатый тост, чокаясь с собеседником.

— Благослови, Господь! Первая пошла! — эхом отозвался Евфимий, опрокидывая рюмку куда-то между усами и бородой. — Хорош кагорчик!

Афанасьев взял со стола ломтик лимона, чтобы заесть, а его собеседник и этого делать не стал, занюхав рукавом рясы.

Залюбовавшись тем, как служитель культа ловко управляется с крепленым вином, некая тень догадки шевельнулась в голове у Афанасьева. С личным делом митрополита он не удосужился ознакомиться, хоть и была такая возможность, захоти он это сделать. Жгучее любопытство требовало своего удовлетворения, и он не утерпел:

— А позвольте вас спросить, отче?

— Вопрошай, — степенно кивнул головой экзарх Белоруссии и врио Предстоятеля РПЦ.

— Какие тропы привели вас к этой стезе, ибо подозреваю я, простите мою нескромность, что до принятия сана вы были весьма далеки от церковного подвижничества?