Внучь олегарха
Шрифт:
Глава 8
Я вообще не знала, чем должны будут заниматься организованные в семи институтах Москвы «специальные группы НТО». То есть я прекрасно представляла себе функционал того, что им предстояло разработать, но вот как именно — не имела ни малейшего понятия. Тот модуль, который был сделан в МВТУ, выполнял самую простую функцию: занимался регулированием мощности реактора (немножко, под управлением все же операторов) и совершенно автоматически препятствовал повторению ситуаций, напоминающих аварии на Чернобыле и на Фукусиме. То есть предотвращать «Фукусиму» должен будет уже второй модуль, который в полностью автоматическом режиме при необходимости запустит аварийные генераторы и предотвратит тепловой взрыв, если на насосы извне электричество поступать не будет. Ну а действующий уже — он при любой попытке реактор «разогнать» тупо его остановит, невзирая на последствия в плане выработки электричества станцией. По этому поводу у меня были споры с Николаем Антоновичем, но он-то — мужик исключительно умный, так что все споры у нас меньше чем через час закончились:
И проделала я это вовсе не из природной вредности: в слаботочных аналоговых схемах водятся очень специфические слаботочные тараканы. Маленькие, но очень кусачие: паразитные емкости между проводниками могут очень сильно результат исказить. Причем они же, паразиты такие, искажают его не всегда, а только при определенном сочетании обрабатываемых сигналов! Поэтому на уже изготовленных платах в нескольких местах штатные «печатные» проводники вырезались и вместо них вешались «сопли», причем провода эти по весьма заковыристым траекториям на плате прокидывались. Да и траектории эти «опытным путем» подбирались, что для производства вообще-то недопустимо. А просчитать трассировку-то нельзя без компьютера!
То есть можно, но для этого требуется толпа расчетчиков — так что в МВТУ первой по этому проекту как раз и заработала расчетная группа. Которую все же возглавил Сергей Валентинович: когда я объяснила «молодому, неженатому», что руководитель такой группы в свободное от работы время получает дополнительно половину ставки завлаба в Средмаше, он долго отказываться не стал. Да и работа, как он сам чуть позже сказал, оказалась для него интересной: по-хорошему, там вообще нужно было разработать какую-то методику оптимизации многомерных матриц, а такая работа тянула на уверенную кандидатскую…
Но в любом случае нужно было просто очень много считать, в рамках чистой арифметики считать. Потому что очень многое можно было посчитать исключительно численными методами, так что в группе старшекурсники составляли расчетные алгоритмы, а арифметикой занимались уже студенты первых и вторых курсов. И считали они на электрических арифмометрах (немецких, «Рейнметаллах»), и в «расчетном зале» шум стоял хоть святых выноси. Недостатка желающих посидеть-поработать в этом шуме не было, ведь если работать по два часа в день, то можно было в довесок к стипендии и пару сотен рублей получить, а если еще и воскресенья прихватить, то и три сотни не окажутся несбыточной мечтой. Но лично меня этот шум очень сильно напрягал — а ведь по «второй программе» расчетов предстояло провести на порядок больше…
Впрочем, считать-то всё это всё равно не мне лично, так что можно и «потерпеть неудобство», а у меня и без того дел интересных много было. Например, мы с Олей торжественно отпраздновали ее день рождения, и бабушка-сестренка впервые «вкусила сладкой жизни»: праздновать мы пошли в ресторан. Вдвоем пошли, а потом я ее отвезла обратно в ее общежитие, на машине отвезла: мне руководство «Победу» пока оставило. Потому что нужно было периодически очень быстро попадать на разные совещания в новеньком Центре СНТО (под который было даже выделено отдельное здание) или в институтах, которые в проектах участвовали. И моя роль там хотя и сводилась к тому, чтобы «просто поглядеть» на то, как к работе люди приступают, но все равно приходилось и самой очень много потрудиться. Хотя бы потому, что из восьми оставшихся проектов семь состояли в окружении уже готовой (почти готовой) «аналитической машины» (то есть такой компактной специализированной АВМ) новыми исполнительными модулями и новыми датчиками, под которые нужно было разработать и новые интерфейсы. И вот как эта АВМ работает и как в ней наращивать число модулей для расширения ее возможностей, я людям и рассказывала.
Именно рассказывала, показать пока им было просто нечего: хотя в МВТУ народ и работал не покладая рук, быстрее, чем это было возможно проделать, сделать машину было невозможно. Зато уже к началу октября был получен первый результат: заработал «универсальный тестер» для рабочих плат агрегата. Не невероятное чудо техники, схема его вообще была на редкость примитивна: в разъем вставлялась плата, которая по одному из собственных контактов «сообщала», что перегорела соответствующая лампа — и «тестер» тупо зажигал нужную лампочку. Вот только чтобы он действительно заработал, пришлось вообще поменять этот самый разъем, для всех рабочих плат конструкции поменять: в старом было тридцать две ламели, из которых для работы использовалось штук десять-двенадцать, а после добавления в схему цепей самотестирования на платах только проверяемых ламп стало больше двух десятков и для каждой отдельный контакт выделить уже не получалось. Так что пришлось «изобретать» разъем уже на сорок восемь ламелей (идея поставить шифратор-дешифратор номера лампы в двоичные коды развития не получила, так как для него нужно было еще минимум шестнадцать ламп на каждую плату в схему добавить), так что ограничились заменой разъема.
А ведь эти разъемы еще и изготовить требовалось!Но — ребята справились. Корпуса разъемов сделали из плексигласа (опять временное решение!), а для будущего серийного производства готовился станок для их изготовления из ударопрочного полистирола: испытания показали, что карболитовые корпуса разъемов очень быстро ломаются возле гнезд выводов ламелей. Откровенно говоря, это было лишь «небольшим частным вопросом», но подобных «мелких задач» даже при доработке первого автомата возникло очень немало, но — чему я очень сильно порадовалась — решать эти проблемы приходилось уже не мне. Я просто — как в свое время у себя на заводе — выстроила иерархическую структуру нового «виртуального предприятия», где решения о каждом компоненте системы принимали люди, за этот компонент отвечающие — и они «отвечали». А не ответить уже возможности не имели: я для проекта составила новую систему отчетности (для нынешнего времени — принципиально новую), и хотя те же руководители всех уровней теперь на писанину тратили больше десяти процентов своего времени, общее состояние дел по проекту было мне известно уже вечером каждого закончившегося дня.
Лена меня — когда увидела объемы документации, проходящие теперь через первый отдел только по этому проекту — долго трясла, пытаясь понять, какого хрена я развела всю эту бюрократию и даже обзывала меня «канцелярской крысой», но когда в проекте случился первый сбой, я ей буквально «на пальцах» показала, как быстро при таком документообороте можно докопаться до причин провала и, главное, проблему мгновенно купировать и очень быстро решить — и она в легкой задумчивости от меня отстала. Ненадолго отстала: численность персонала первого отдела МВТУ увеличилась сразу вдвое (Лене добавили еще трех сотрудниц), и она попросила (а точнее, потребовала) чтобы я этих девушек научила в нарастающем бумажном потоке все же разбираться. Бедные девушки, ведь вся система-то была изначально заточена под использование компьютеров, а им, чтобы правильно документооборот сопровождать и фиксировать изменение статуса проекта, пришлось создать специальную картотеку — зато уже я перестала быть такой «бедной», а сопровождение проекта пошло куда как качественнее. Я-то раньше все в голове держала, да и проверяла лишь то, насколько проект отклонился от известной мне уже много лет схемы — а им-то (как и вообще всем участникам проекта) финальная схема была неизвестна! То есть знали, что должно получиться в результате — а новый документооборот позволял почти всем руководителям отдельных групп понять, приближаются ли они к цели и как быстро…
Однако за все приходится платить: в середине октября мне пришлось посетить (вместе с Леной, естественно) Лубянку и там какому-то генералу рассказывать об особенностях предложенного мною документооборота и особенно акцентировать в своем рассказе, как это позволяет «защищать военную тайну» лучше (и, главное, спокойнее), чем это делал Мальчиш-Кибальчиш:
— Тут все очень просто: каждый документ отражает отдельную операцию, но при этом каждый документ сам по себе ни малейшего секрета не представляет.
— Это как это? В секретном делопроизводстве и секрета не представляет?
— Очень просто. Возьмем, для примера, плату анализатора, одну плату. Если, допустим, враг получит фотографию этой платы с одной стороны, например, где все детали расположены, то детали он увидит — но как они соединены, уже нет, и понять, что плата делает, не сможет. Если ему достанется фотка другой стороны — отдельно достанется, то он увидит схему разводки, но какие детали тут соединяются, он не узнает — и результат будет тот же. Конечно, две фотографии платы ему уже какую-то информацию дадут — но вот для чего эта плата может применяться и где конкретно, он так и не разберется. То есть на нижнем уровне информация вообще не секретная, на следующем — ее уже можно отнести к категории ДСП. Но если ехать дальше, то на следующем уровне появится информация о том, как несколько плат соединяются друг с другом — но если нет информации с предыдущих уровней, то врагу новые знания ничего интересного не скажут. И весь документооборот построен по такому принципу: на каждом уровне документ обобщает информацию из предыдущих уровней, но наверх детали «снизу» не передает — и практически до финала каждый документ не выходит за границы ДСП. Но при этом если обнаружится какая-то проблема, то как раз служба делопроизводства пробежит по всей иерархии документов и почти мгновенно источник проблемы обнаружит. То есть у нас что получается: ни один документ в системе не является чем-то более секретным, чем ДСП, и только все документы со всех уровней представляют собой секрет, но они ведь даже не хранятся вместе. И как раз отделы, ведущие контроль и учет этих документов, являются хранителями секретов, но они тоже хранят не секреты, а расположение частей этих секретов. Поэтому у меня на проекте работают даже студенты-первокурсники вообще без допусков — как раз на самом низком уровне работают, а документооборот я попросила контролировать уже Елену Николаевну.
— Интересно…
— Там еще отдельно расписана подсистема внутреннего учета документов, так что если даже враг сопрет все документы из любого из отдельных сейфов в спецхранилище, то разобраться с тем, что же в НТО делается, он не сможет.
— А как работать-то, если никто не разбирается в том, что делается?
— В том-то и хитрость, что руководители каждой рабочей группы прекрасно разбираются, что их группа делает и зачем: им же отчеты наверх по иерархии отправлять. Но общую картину видит лишь руководитель всего проекта. Но тут уже фокус в том, что он уже в деталях этого проекта не разбирается — да ему и не надо. На самом деле руководитель должен разбираться в том, где в системе происходит какой-то затык и как, а точнее кто это затык сможет ликвидировать.