Внучь олегарха

Мне такой подход особенно нравился — и я не про Женьку, а про «небольшие города»: там с жильем было гораздо проще и местные власти могли себе позволить «определенные вольности». Что же относительно «культуры», то в том же Волоколамске для местного самодеятельного театра был выстроен отдельный клуб. Типовой, разве что отделка зрительного зала была «шикарной»: под потолком видела здоровенная люстра, по боковым стенам тоже светильники висели «в старинном стиле», кресла бархатом обиты — и спектакли в нем шли каждые выходные. А если такой культуры кому-то маловато покажется, то можно и в Москву быстренько слетать, причем в буквальном смысле этого слова: с близлежащего аэродрома в столицу самолетики дважды в день летали. Сорок минут лету — и ты уже на Ходынке, а там и метро рядом…

Пока что рейсы выполнялись на «дугласенках» — шестиместных самолетах Яковлева, но, по словам Аниного мужа, уже со следующего года на линию выйдут «самолеты нового поколения». В студенческом КБ МАИ парни, вдохновленные успехом своего сельхозсамолетика, разработали и новый стеклопластиковый самолет уже пассажирский, и он уже проходил испытания в НИИ ВВС. Почему там — понятия не имею, может и военные на него какие-то виды имели, но самолетик был действительно по всем параметрам лучше, чем Як-6: пассажиров в него помещалось уже десять человек, крейсерская скорость чуть меньше трехсот километров. И выпускаться он тоже должен был на Волоколамском авиазаводе, который был выстроен именно для производства «сельского» самолета. То есть завод назывался «Волоколамским», а выстроен он был после еще довоенного аэродрома у деревни Алферово, в восьми километрах от Волоколамска. И официально он считался «опытным заводом МАИ», а Анин муж, как раз МАИ заканчивающий, на этот завод и распределение уже получил, причем именно как «ведущий инженер по производству пассажирского самолета», так как он в КБ института возглавлял группу проектировщиков планера этой машины.

В целом мне «новый Волоколамск» понравился, но из моих проблем пока лишь одна слегка упростилась: в общаге Женьку официально не выселили, ко мне в комнату никого не подселили и я почти все время там одна обитала. Что сильно помогало «не мешать ночными бдениями при свете» соседке спокойно высыпаться. Но каких-то других серьезных изменений в своей жизни я не заметила. То есть и ночами бдела лишь потому, что днем просто не успевала все дела переделать. А дел — кроме учебы — была просто куча невероятная. Впрочем, даже эта куча от учебы меня отвлечь не могла: мне действительно нужно было очень много всякого постичь. И даже не потому, что я собиралась заняться проектированием тех же ракет — но вот понимать, как они делаются… да и не только они.

До начала зачетной сессии я — благодаря своим ночным бдениям в основном — разобралась, что же в МИФИ такого изобрели мне на радость. И, откровенно говоря, меня это очень удивило: оказывается, мифисты как-то очень буквально восприняли мои «рекомендации» и разработали не просто «прототип вычислительной машины третьего поколения», а настоящий транспьютер. Да, я знаю это слово, и даже знаю что оно означает — и ребята из МИФИ создали именно такой прибор. С высокоскоростной (правда пока всего лишь четырехбитной) внешней магистралью, позволяющей легко и быстро обмениваться данными с «соседями», предусмотрели возможность общего доступа к памяти любого их процессоров всего комплекса, придумали (хотя и довольно простенькую) системы внешних и внутренних прерываний, не позволяющих одному процессору как-то испортить данные, использующимися другим. То есть идеологически они создали действительно компьютер нового поколения (и даже не третьего, уж если на то пошло), но вот его реализация могла кого угодно загнать в глубокое уныние. То есть если даже примерно не знать, что вообще из себя представляют современные вычислительные машины. Но я-то знала, и даже успела кое-какие шаги предпринять, чтобы в это самое глубокое не впасть!

Первого января пятьдесят восьмого года директор НИИ-160 после краткой приветственной речи в адрес своих сотрудников торжественно нажал кнопку на пульте управления новой производственной линии. Действие это было сугубо символическим: после нажания кнопки в небольшом (причем совершенно герметичном) цехе загорелась лампочка и два инженера, облаченные в полиэтиленовые «скафандры», руками достали из контейнера две кассеты с пластинами и вставили эти кассеты в держатели первого автомата производственной линии. Вообще-то даже эта процедура уже не впервые проводилась, только раньше и никакой торжественности не было, да и результат работы линии интересовал лишь специалистов в лаборатории — а теперь все же было запущено настоящее серийное производство!

Сам Мстислав Михайлович при этом все равно не особо верил в успех данного начинания: все же все процессы и времени занимали очень много, да и требования к соблюдению всех условий были такими, что их, казалось, и выполнить почти невозможно. То есть раньше казалось, что выполнить их невозможно абсолютно, однако после установкиобрабатывающих машин на тяжеленные основания из полированных гранитных плит весом чуть ли не по тонне даже проезд груженого поезда по проходящей неподалеку железной дороге вроде бы на работу установок не влиял. Не должен был влиять. Однако результаты проделанных (и очень непростых) подготовительных работ получится увидеть лишь через две недели. И каков этот результат окажется…

Большинство же собравшихся в зале инженеров все же считали, что результат из работы окажется положительным. Но и она в успех верили не столько потому, что все технологии они же и разработали и даже отработали их на лабораторных установках, а потому что они поверили в то, что странная девушка, которую по неизвестным причинам лично товарищ Булганин назначил куратором создающейся полупроводниковой промышленности, в этой самой промышленности знает вообще все. Ведь когда она давным-давно (то есть еще в прошлом году) поделилась деталями технологии, которую было предложено использовать на радиозаводе, лишь воспитание не позволило ее высмеять — а вот уже почти полгода завод выпускал именно по этой технологии кремниевые транзисторы. Слаботочные, но очень экономичные и, что было куда как важнее, действительно работающие на частотах в многие мегагерцы. На десятках мегагерц, а возможно, что и на сотнях: просто пока не было аппаратуры, способной проверить работу серийных уже транзисторов на таких частотах.

Зато была аппаратура, позволяющая проверять работу уже совсем новых приборов — и, хотя для их производства пришлось схемы готовить буквально как рассыпанные детали невероятно сложных мозаик, причем ручками их собирать и на каждом этапе сборки еще и очень непростые расчеты проводить, все были убеждены, что свою часть подготовительной работы они выполнили на отлично, а вот остальное доделают технологи — и тоже институт не посрамят. А еще да, не посрамят… точнее, не опростоволосятся перед однофамилицей директора института, которая им успела выдать в конце лета и принципиальные схемы нового прибора, и даже его «рабочий макет», сделанный, по ее словам, вообще студентами-первокурсниками в процессе освоения принципиально нового для них инструмента под названием «паяльник электрический». К тому же все собравшиеся инженеры уже прониклись до глубины души пониманием, что иного способа воплотить придуманный этой девушкой прибор просто не существует, а нужда в таких приборах было огромной. И здесь как раз про нужду уже поняли гораздо больше, чем сами нуждающиеся. А последние это поймут, когда готовые изделия завода они смогут потрогать руками. То есть — если не случиться никакой неприятности или аварии, то примерно через две недели…

Зачетная сессия для меня пролетела вообще незаметно: по «предметам» все их сдала практически мозги не напрягая, а курсовую работу показала даже не на кафедре у себя, а у товарища Челомея в институте — и там тоже никаких вопросов не возникло. То есть как раз вопросов-то было море: я представилавсего лишь общую схему «цифровой модели» и очень общим описанием отдельных расчетных модулей — и вот по этим модулям у собравшихся на мою защиту инженеров вопросов было просто море. Но все они в основном сводились к одному вопросу: тут же нужно столько всего рассчитывать, что «даже современные вычислительные машины такие расчеты будут месяцами проводить». Было у меня острое желании ответить, что вопрос о том, сколько времени на расчеты потребуется, их вообще не касается, но я сдерживалась (все же школа-то у меня — огого какая!) и очень спокойно и вежливо отвечала что-то вроде «на расчет динамических параметров оболочки такого типа потребуется, согласно мнению профессора Ляпунова (которого мне через МГУ тоже удалось привлечь к работе в качестве консультанта), на вычислительной машине типа БЭСМ не более десяти-двенадцати суток, если требуется точность в пределах шести значащих цифр», а Владимир Николаевич, которому я перед началом защиты успела кое-что рассказать про изготовленную в МИФИ машину, при этом лишь довольно улыбался. Ну я же ему очень не все про это чудо техники рассказала-то… впрочем, думаю, если бы и все рассказала, то он не особо и расстроился: я много слышала в прежней жизни о том, что «экстраполировать нынешние достижения в будущее» он умел как никто другой.

Точно так же в очень спокойной обстановке у меня прошла и сессия экзаменационная, особенно самый сложный для меня предмет «механика тонкостенных оболочек». И снова экзамен пришел принимать (не только у меня, а у всей группы) Владимир Николаевич (а Лена мне «по секрету» сообщила, что он на этом экзамене подбирает будущих инженеров себе в КБ). Ну, мне это не грозило, так что я даже не нервничала перед экзаменом, а вопросы вообще мне попались в билете такие, какие мне пришлось очень тщательно проработать для создания схемы цифровой модели, так что и ответы у меня ни малейших затруднений не выхвали.

Но всю сессию меня не оставляла одна мысль: «а как там во Фрязино дела идут». Осенью я туда передала схему единственного известного мне очень нужного изделия — то есть единственного, которое я самостоятельно, пользуясь полученными еще в институте знаниями, смогла воспроизвести. Схему модуля динамической памяти, мы ее в институте в свое время и разбирали, причем исключительно в плане примера использования комплементарных транзисторных пар. Если на схему просто посмотреть, то она кажется очень простой: два транзистора на бит, семьдесят два транзистора в адресной части (если емкость схемы не превышает шестьдесят четыре килобайта), еще пара сотен транзисторов для буфера ввода-вывода. То есть транзисторов вроде и много, но схема настолько регулярная, что в ней даже новичок в радиоэлектронике не запутается. А еще раньше я там же, в НИИ-160, рассказала все, что знала про КМОП-технологию, рассказала потому, что ни про какую другую я вообще ничего не знала — и они как раз в сентябре начали серийный выпуск МОП-транзисторов. А после этого в институте решили и «мою» схему памяти на одном кристалле воспроизвести (я подозреваю, лишь потому что никаких других схем, достойных предстоящих затрат они выдумать не сумели). А перед Новым годом оттуда ко мне (то есть просто «по пути») заехал мой однофамилец (и директор этого института) и сказал, что инженеры уже вроде бы техпроцесс изготовления микросхемы отработали, изготовив штук восемь «пробников» емкостью по шестнадцать бит на кристалл, а с началом нового года она попробуют уже «полноценную схему» изготовить, причем уже на подготовленной для серийного производства линии. Я от радости даже забыла спросить, какой же емкости мне новые схемы ожидать, и теперь этот вопрос не давал мне покоя. Просто потому, что была вычислительная машина, разработанная в МИФИ.