Внуки
Шрифт:
— Алло!.. А-ал-ло-о!
Айна стояла на скале, на самом краю, и махала руками и звала…
— Прости, пожалуйста! — извинился Вальтер и побежал в воду.
Айна ждала его в том месте, которое она назвала «гаванью», — два маленьких выступа в скале. Взобравшись на них, можно было с небольшим напряжением вскарабкаться на самую скалу.
И вот они вдвоем стоят на плоском покатом камне и машут Альфонсу Шмергелю.
— Чудесно! — ликовала Айна. — Совсем как у нас на севере. Здесь ни одна душа не увидит нас, только широкое море.
V
Со скалы, которую
Иногда мимо проходил большой моторный катер с веселым грузом — пионерами и пионерками, одетыми во все белое. И пока катер не скрывался в направлении Гурзуф — Ялта, не смолкая, звучали приветственные возгласы, и в маленьких машущих руках мелькали белые платочки.
Часто к скале приближались дельфины; темные, лоснящиеся чудовища, высоко и задорно подпрыгивая, резвились в волнах. Они приплывали всегда стаями и вели себя как шаловливые дети моря.
Вальтеру и Айне так хорошо было на их скале, что они часто пропускали завтрак или обед, только бы подольше оставаться здесь. Тела их стали коричневыми, точно у каких-нибудь островитян Тихого океана. Вальтер называл Айну «африканской Лорелеей». Ее золотистые волосы, выгоревшие на солнце, причудливо оттенялись темным загаром кожи.
От Альфонса Шмергеля они избавились. Как изгнанный из рая, одиноко бродил он по берегу. Теперь Айна его жалела. Но что же делать, говорила она. Нельзя ведь перетащить его сюда на веревочке.
— Только этого не хватало!
— Безобразие! Как это взрослый человек не умеет плавать? — удивлялась Айна.
— Хорошо, что он не плавает, — сказал Вальтер. — Если бы еще и он попал сюда, тогда — прощай отдых.
Айна вскочила и встала перед ним во всей своей неприкрытой невинности.
— Что это значит: «Если бы и он?..» Я, по-твоему, много болтаю?
— Достаточно! — проворчал он.
— Хорошо, что мне это теперь известно, — сказала она обиженно. — Отныне я буду нема как рыба! Слышишь, как рыба!.. Слышишь?
— Да, да, слышу!
Она отвернулась от него, засопела, но промолчала…
Далеко в море плыл грузовой пароход. Медленно-медленно шел он по заданному курсу, и Вальтер гадал: успеет ли пароход скрыться за Аю-Даг раньше, чем Айна заговорит.
Подплыла стайка дельфинов. Точно водя хоровод, проказники один за другим ныряли, выскакивали на поверхность и снова ныряли.
— Опять они здесь! — воскликнула Айна, показывая на резвых водяных шалунов. — Кстати, раз я уж все равно заговорила, а эти дельфины напоминают мне толстушку Наташу, я хотела спросить у тебя — давно уже хотела спросить, — нельзя ли ей помочь переехать в Москву. Мне бы очень хотелось это сделать.
Вальтер поискал глазами пароход. Он был еще далеко от Аю-Дага.
— Почему ты улыбаешься? Ответь лучше!
— Надо сначала все хорошенько обдумать.
— Само собой. Но этого мало. Надо и доброе дело сделать, — сказала она, недовольная его ответом.
— А как мы решаем? Поедем завтра на экскурсию или останемся?
—
А тебе хотелось бы поехать?— О да, я бы не прочь.
— Тогда, значит, едем.
Ровно в семь утра перед корпусом «А» стоял голубой автобус. Около тридцати сууксунцев, как в шутку называли здесь отдыхающих, отправлялись с экскурсией на Ай-Петри. Были здесь и Вальтер с Айной. Альфонс Шмергель не пришел. Врач сказал им, что Шмергель заболел желудком.
Айна взглянула на Вальтера. Оба чувствовали себя виноватыми; в последние дни они совсем позабыли о нем.
— Больной желудок — больной мозг, — заметил Вальтер.
— Надо навестить его, — сказала Айна.
Но сначала они отправились на Ай-Петри. Большой автобус, взяв с места в карьер скорость, от которой захватывало дух, понесся по узкой петляющей приморской дороге. Вальтер сидел рядом с шофером, приземистым, круглоголовым и грузным мужчиной с полным лицом. Он с удовольствием и абсолютной душевной невозмутимостью дымил своей кривой трубкой даже на самых головокружительных поворотах. Этот шофер больше походил на рыбака или штурмана, чем на водителя автобуса.
За Гурзуфом начался подъем. Часто с одной стороны пробитой в скалах дороги открывался крутой, в несколько десятков метров, обрыв к морю, с другой же — поднимались отвесные стены скал. Но шофер нисколько не сбавлял скорости.
Из глубины машины доносился беспечный говор пассажиров. Они, видимо, не испытывали никакого страха, либо не представляли себе опасности. Вальтеру очень хотелось предложить шоферу немножко сбавить скорость, но он, во-первых, не говорил по-русски, а во-вторых, боялся, что шофер повернется к нему и в этот миг машина может соскользнуть с дороги. Временами достаточно было бы автобусу на несколько сантиметров отклониться в ту или другую сторону, и он либо ударился бы о горный склон, либо рухнул в море.
Айна, в первые минуты явно боровшаяся со страхом, овладела собой. Вальтер видел, что она любуется морем, принявшим в тени гор густо-синюю окраску. Самому ему было не до красот природы. Он не отводил глаз от шоссе и мысленно брал каждый поворот и каждый подъем, точно сам вел машину.
Так ехали до Ялты, где сделали остановку. Она длилась ровно столько, сколько требовалось путешественникам, чтобы побродить по набережной, поглазеть на витрины магазинов и сделать маленькие покупки.
За Ялтой автобус, мотор которого успел остыть, с ревом понесся вверх по крутым подъемам. Шоссе петляло среди бескрайних лесов с вековыми дубами, елями и соснами. Иногда показывалось море, и тогда все вскрикивали, увидев, как высоко над ним они находились. А машина все шла и шла вперед и все время в гору. Леса утратили свою мощь и красоту, перешли в малорослые рощи с корявыми деревьями, стелющимися по земле. Потом и эта растительность исчезла и ничего, кроме песка и голых склонов, вокруг не было. Но автобус продолжал подниматься все выше. И вот наконец показалась вершина.
Это была не обычная вершина; это была степь, правда лежащая на высоте тысячи двухсот метров над уровнем моря. Здесь, на горном плато, дули холодные ветры, вздымая тучи песка. Стоило повернуться спиной к морю, как начинало казаться, что ты где-то в пустыне Центральной Азии.
Трудно описать красоту моря, каким оно открывалось с этой высоты. На глубине более тысячи метров лежал морской берег и город Ялта. Хорошо видимые отсюда безбрежные водные просторы казались темными, а местами — густо-черными. Тот, кто назвал это море Черным, вероятно, именно отсюда впервые увидел его…